После этого мы оба замолкаем, каждый продолжая делать свое дело. Назар – чинить мою машину, я – праздно прогуливаться по обочине вдоль дороги.

Возвращаясь из очередной стометровой прогулки обратно к машине, я слышу:

– Все. Пробуй.

Забираясь в салон, жму на кнопку запуска движка, молясь, чтобы на этот раз все получилось! С легким урчанием мотор заводится, а приборная панель, родненькая, загорается, показывая все датчики до единого.

Я со свистом выпускаю воздух сквозь сжатые зубы. Аллилуйя!

– Что это было? – спрашиваю, когда Назар захлопывает крышку капота, вытирая руки о какую-то видавшую виды тряпку.

Мужчина…

Я достаю упаковку влажных салфеток, протягивая ему. Назар подхватывает, отчитываясь:

– Клемма слетела с аккумулятора. Питание пропало. Я поставил ее на место, но лучше заскочи в сервис, пусть механики посмотрят. Вдруг есть что-то еще. И вообще, тебе не помешало бы хотя бы раз в полгода-год отгонять ее на СТО, чтобы таких ситуаций не случалось.

Я киваю. Назар ведет плечами, вытирая руки влажными салфетками.

Мы переглядываемся.

Я поджимаю губы. Давай же, Женя, самое время сказать «спасибо». Одно простое «спа-си-бо». Оно уже вертится на кончике твоего языка, правда, все никак не решаясь слететь с него. Человек потратил на тебя свои силы и время. Безвозмездно помог. А мог бы забить и проехать. Как и двадцать пролетевших мимо машин за то время, что Назар возился у тебя под капотом. Чего ты молчишь? Надо поблагодарить!

Вот только гордость не позволяет.

Ага, или тупой принцип, Ежова?

Я открываю и тут же закрываю свой рот, так и не издав ни звука. Назар кивает, словно подтверждая собственные мысли, словно тоже ждал хоть какой-то моей реакции на свою помощь и не дождался. Неловкий момент между нами развеивает шипящая у него на поясе рация. Я слышу:

– Белов, прием. Савелич, ты тут?

Он подхватывает ее, снимая с ремня, бросая мне:

– Все, я поехал. Осторожней на дороге, бедовая, – и уже отойдя на пару шагов, отвечает на вызов. – Белов на связи. Чего у вас там, Михалыч? – спрашивает, скрываясь в своей машине.

Я так и остаюсь молча сидеть на месте. С открытой дверью. Урчащим мотором. Колотящимся сердцем. Провожаю взглядом черный внедорожник спасателя, страшно ругая себя за собственное невежество.

Стерва ты, Ежова. Вот поэтому у тебя нормального мужика никогда не было и не будет.

Закончив сеанс самобичевания, отпускаю козырек и смотрюсь в зеркало. Поправляю разметавшиеся на ветру волосы и готовлюсь тронуться с места, как телефон в моей сумочке начинает трезвонить.

Что и кому от меня надо?

Достаю гаджет. От имени вызываемого абонента у меня начинается нервный тик.

Мария Львовна.

Господи, неужели снова?

За полтора года учебы Кирилла в школе классная руководительница набирала мне всего трижды! И два звонка из трех случились на этой неделе. На фоне стычек со спасателем и проблем с машиной еще пару таких звонков в семь дней, и меня можно будет смело транспортировать в психлечебницу с диагнозом: невменяемая.

Я растираю переносицу и жму на зеленую кнопку, прикладывая телефон к уху. Мысленно молясь, чтобы учительнице просто понадобилось скинуться всем классом на новые шторы, открываю рот, собираясь вежливо поздороваться. Да всю свою вежливость проглатываю, когда слышу недовольное на том конце провода:

– Евгения Александровна? И недели не прошло, у нас опять ЧП. Все те же действующие лица. Абсолютно неподобающее поведение, я совершенно не понимаю, что с ними делать! Учебный день только начался, но мне нужно, чтобы вы подъехали в школу. Желательно прямо сейчас. Скажите, это возможно?

Хочется спросить: а у меня есть выбор?

Но я кидаю только:

– Я близко, сейчас буду, – и вешаю трубку, проклиная этого гребаного спасителя, которому на кой-то черт нужно было перевестись именно в наш город, в нашу школу, и наш, блин, класс!

Глава 11

Назар

Я уставший, вымотанный, не жравший и просто злой после ночной смены захожу в школу и поднимаюсь в класс, куда пригласила классная дочери. Мой сон уже был отодвинут на добрые полчаса стараниями нерасторопной автоледи – Ежовой, так еще и это. Финальный аккорд от Таси под конец недели. А что? Начали бодро, заканчиваем еще бодрее!

В школе я появляюсь буквально на пять минут раньше катастрофы – Евгении Александровны – залетевшей в разгромленный нашими детьми кабинет с большими глазами.

– Видите, что натворили ваши дети? – обводит рукой стены Мария Львовна.

– Видим, – бросаю я.

– Сложно не увидеть, – поддакивает мне Ежова.

Вокруг нас разноцветный хаос. Такое ощущение, что стая единорогов красками блеванула. На стенах, полу, доске, партах и даже потолке – везде подтеки и ляпы гуаши. Все гребаные цвета радуги: от красного до фиолетового. И это не шутка.

– Они что здесь… – начинаю я, подбирая правильные слова.

– Кидались красками, – договаривает за меня классуха дочери. – Друг в друга.

– Боже мой! – выдыхает Жень Санна. – И где они сейчас?

– Как где? – вытягивается от изумления лицо Львовны. – На уроке, естественно! Не освобождать же их от занятий. За случившееся их наказывать надо, а не поощрять.

– На уроках? – переспрашиваю я.

– Грязные, в красках? – вторит мне девушка.

– В том-то и дело, что ваши дети абсолютно чистые! В отличие от стен и парт этого учебного класса.

Я еще раз обвожу взглядом кабинет рисования. Друг в друга, значит, кидались? Интересно. Или у наших с Ежовой детей совсем хреново с прицелом, или они попасть друг в друга и не стремились. Барагозили так, для виду.

Склоняюсь к варианту номера два. По крайней мере, он выглядит привлекательней и с физической, и с моральной стороны.

– Значит, дети не пострадали? – спрашивает Евгения растерянно.

– Целы и невредимы, – поправляет висящие на кончике носа очки классная руководительница Таськи.

– Вы отправили их на урок…

– А как иначе?

– Тогда я не понимаю, зачем вы вызвали нас так срочно, раз с детьми все в порядке и они на занятиях? Неужели нельзя было встретиться после уроков?

– Можно было. После уроков и встретимся. Все вчетвером в кабинете директора. Снова. А сейчас, кто, по-вашему, это, – обводит рукой кабинет Мария Львовна, – будет убирать?

Глаза Евгении округляются до невероятных размеров. Ее губы открываются и закрываются в немом удивлении. И выглядит она в этот момент так комично, что я едва сдерживаюсь, чтобы не заржать. Что, принцесса, проблемы? Не для тебя это дело – кабинеты ручками с маникюром за дохрена бабок драить?

– То есть вы хотите сказать, что весь этот бардак убирать будем… мы? – все еще переваривая, переспрашивает Евгения.

– Хочу и говорю, – кивает классуха.

– Вы серьезно? Мария Львовна, мне нужно быть в офисе, а не махать тряпкой, оттирая стены! У меня рабочий день в самом разгаре.

– Как и у нашей учительницы изобразительных искусств, которая вынуждена проводить урок в кабинете математики, потому что в ее классе цветной армагеддон. А ей, на минуточку, почти восемьдесят лет, и она просто физически не сможет убрать это сама!

– Тогда пусть в свои восемьдесят лет сидит дома и носки вяжет, раз не может.

– Если Альберта Игоревна сядет дома вязать носки, то ваши дети вырастут неучами.

– Ой, я вас умоляю! – морщит нос Ежова и смотрит на меня в поисках поддержки. – Ну, а вы? Чего молчите! – пихает меня локтем в бок.

Хочет организовать бунт?

Я посмеиваюсь, пожимая плечами.

– Окей, – говорю спокойно. – Уборка так уборка. Где взять инвентарь? – спрашиваю и, несмотря на всю свою усталость, даже начинаю получать от этой ситуации извращенное удовольствие. В большинстве своем из-за выражения лица Евгении сейчас: ее то ли прибило новостью, то ли перекосило от нее. Но, в общем, весь лоск с принцессы махом слетел.

– Сейчас принесу ведра и тряпки, – живенько ретируется Львовна.

– Предатель, – бурчит Жень Санна, как только мы остаемся одни.

– Не помню, чтобы мы когда-то играли на одной стороне, – парирую я.

– Просто у вас плохо с памятью.

– Вероятно. Но, возможно, с ней была бы лучше, если бы кто-то не забывал меня благодарить за постоянную и неоценимую помощь.

Ежова морщит нос и отворачивается.

Понял, слова «спасибо» в ее лексиконе не существует.

Вооружившись ведрами и тряпками, мы начинаем драить кабинет. Полчаса – полет нормальный. Мы почти достигли гармонии в наших отношениях.

Почти…

Весь баланс идет псу под хвост, когда Евгения открывает рот.

– Это все ваша вина, Назар!

– Да кто же спорит.

Спорить с женщиной – себе дороже. Этот урок я выучил еще до того, как научился формулировать сложноподчиненные предложения.

– До вашего появления у меня рос примерный и правильный сын. А что сейчас?

– А что сейчас?

– Второй поход к директору за неделю и порча школьного имущества. Это все ужасное влияние вашего ребенка.

– Или слабые нервы у вашего пацана.

– У моего сына все прекрасно с нервной системой.

– Тогда чего он такой ведомый?

– Кирилл не ведомый! Просто он защищается от нападок вашей же дочери.

– Иногда, когда женщина барагозит, мужчине будет правильней промолчать.

– И часто вы так… молчите?

Я хмыкаю и ничего не отвечаю.

Девушка раздувает ноздри от возмущения.

Три, два, один…

– То есть я, по-вашему, сейчас барагозю?

– Очень на то похоже, Жень Санна.

– Я вам не «Жень Санна», а Евгения Александровна! – упирает руки в бока Евгения.

– Ага, – ухмыляюсь я и мажу по ней взглядом, – а в ноги вам с поклоном не упасть, Евгения Александровна? – отворачиваюсь, а у самого в башке преступно развратные мысли петардами взрываются.

Все-таки горячая, стерва! Особенно в этом брючном костюме винного цвета, пиджак от которого она только что скинула, оголяя острые лопатки и красивые плечи, совсем не прикрытые тонкими бретельками майки. Кожа нежно-розового цвета. Как у девчонки. Совсем не смуглая, как у большинства южанок. Да, фигурка у этой Ежовой – огонь. В отличие от характера. Хотя он тоже огонь. Такой огонь, что хочется ее сжечь в этом огне нахрен! Или заткнуть рот. На худой конец. В свете ее сексуальности – заткнуть не самым тривиальным способом. Такие приличным малознакомым девушкам не предлагают.

– Увольте, как-нибудь перебьюсь и без вашего поклона, – бросает Женя, смачивая тряпку в ведре.

Я делаю то же самое и тянусь к пятну на оконной раме.

– И вообще, – говорю, – ты излишне драматизируешь. Это просто краски.

– Сначала просто порванная форма. Потом просто краски. Дальше что? Просто причинение телесного вреда по неосторожности? А потом просто учет в ПДН? Все-то у вас просто, Назар Савельевич. Вот из-за такого вашего с женой пофигистического отношения к воспитанию дочери она и выросла у вас пацанкой!

«Вашего с женой», как ножом по сердцу с размаху, по самую рукоятку. Пальцы на тряпке машинально сжимаю сильнее. За грудиной бьют тупые отголоски старой, закостенелой от времени боли.

– Нет у меня жены, а у Таси матери.

– То есть как нет жены и матери?

– Вот так – нет. – Припечатываю ее взглядом, показывая, что на этом тема закрыта.

Евгения открывает и тут же закрывает свой рот. Я отворачиваюсь, чувствуя ее взгляд каждым гребаным нервным окончанием в затылке. Игнорирую любую попытку продолжить этот разговор. Немного выдыхаю, когда она возвращается к оттиранию пятна желтой краски с дверцы шкафа. Молча.