X

Наблюдая за вечерними приготовлениями Вергилия Джонса и миссис О'Тул к ужину, Взлетающий Орел не мог не заметить, как гармонично сочетаются их противоположности. Впечатление было такое, словно хозяин и хозяйка хижины движутся на различных не пересекающихся уровнях комнаты – низенькая и сгорбленная Долорес, тучный, но вытянувшийся во весь рост Вергилий. На краткий миг у Взлетающего Орла создалось полное впечатление того, что земля под ними разной высоты. Но потом иллюзия исчезла, и он улыбнулся. Несмотря на их скрытность и нежелание говорить об острове, эти люди ему нравились. Он с любопытством подумал о том, занимаются ли они любовью.

Днем он поведал им свою историю; они выслушали его рассказ в благоговейном, более подходящем детской аудитории, молчании, сопровождаемом только кивками и изумленными взглядами. Мистер Джонс подал голос только раз, когда Взлетающий Орел упомянул Николаса Деггла. Тут брови мистера Джонса поднялись к мясистому лбу, и он промолвил:

– Так, так.

Когда Взлетающий Орел закончил, в хижине несколько мгновений царила уважительная тишина. Первым заговорил Вергилий Джонс:

– Святые небеса, мистер Орел, кажется, у вас была по-настоящему эпическая жизнь. Боюсь, наши с миссис О'Тул истории не сравнятся с вашей. Наша жизнь, как вы, несомненно, уже успели заметить, проходит в замкнутом микрокосме; состояние моих мозолей и состояние народов волнуют меня в равной степени. Не желая поучать, посоветую все же потихоньку привыкать к мелочам; жизнь в таком случае кажется более сносной.

– На этом острове мои поиски должны завершиться, – произнес Взлетающий Орел. – Немного уже осталось.

– Откровенно говоря, – продолжил рассуждать мистер Вергилий Джонс, – я давно уже перестал видеть что-то достойное в достижении цели или героизме. Человек живет, чтобы хоть как-то упорядочить своим существованием пустую бессодержательность окружающей вселенной; добиваться большего означает угодить в водоворот.

Взлетающий Орел подумал: похоже, они очень хотят, чтобы я отказался от своих намерений. Но в голосе мистера Вергилия Джонса ему послышались и более глубокие нотки сомнения. Словно Вергилий не вполне верил в свои слова. Долорес О'Тул была точно натянутая струна, и Взлетающий Орел это тоже заметил; когда он упомянул о том, что желает продолжить свои поиски, косой взгляд, брошенный ею на него, был не совсем доброжелательным.

– Думайте только о том, что происходит здесь, дорогой мистер Орел, вот мой вам добрый совет, – сказал Вергилий Джонс. – Не стоит беспокоиться о том, что происходит где-то там. Или в прошлом. Или в будущем. Посвятите мысли собственным мозолям и ближайшему обеду. Это то, на что вы можете повлиять.

– Вы обещали ответить на мои вопросы, когда я поправлюсь, – произнес тогда Взлетающий Орел. – Я поправился и жду ответа.

– Поговорим об этом завтра утром, – торопливо ответила Долорес О'Тул. – Прежде стоит хорошенько выспаться.

– Но завтра не существует, есть только сегодняшний день, – возразил Взлетающий Орел.

– Завтра, – с мольбой в голосе повторила Долорес О'Тул.

Взлетающий Орел глубоко вздохнул.

– Я ваш гость и живу здесь благодаря вашей доброте, – произнес он. – Хорошо, завтра так завтра, оно придет довольно скоро.

Вергилий Джонс решил разрядить обстановку.

– Давайте отпразднуем ваше выздоровление, – предложил он. – Думаю, сегодня на ужин мы вполне можем зарезать курочку. Мистер Орел, ввиду того что мы с миссис О'Тул чистим сейчас овощи, не могли бы вы взять это на себя? Будьте так добры.

Взлетающий Орел не мог отказать; он взял предложенный ему нож и вышел во двор, отметив, что это его первая целенаправленная прогулка на острове Каф.

Едва гость вышел за порог, миссис О'Тул нерешительно подошла к мистеру Джонсу.

– Ты… ты ведь не уйдешь с ним, правда?

В ее глазах был страх.

Вместо ответа Вергилий Джонс молча взял ее за руку; Долорес отчаянно сжала его ладонь. Это было первое проявление их чувств, выстраданное за нескончаемые дни утаивания.

– Я не могу потерять тебя, я этого не вынесу, – выдохнула она.

Взлетающий Орел поднял голову и посмотрел на гору Каф, вокруг которой медленно сгущались сумерки. Прямо от хижины склон горы круто уходил вверх, в неизведанные леса, грозные, зеленые. Просвет намечался только где-то наверху, там, где предположительно находился город К. Гора Каф: столь же чуждая ему, сколь и весь известный ему мир; и тем не менее у них было много сходств, у мира людей и этой горы, у этого окруженного кольцом туманов острова и исхоженных им континентов. Мрак медленно окутал гору, и он перестал различать ее. Он видел только лица своей сестры и загадочного бродячего торговца, которых он должен был либо найти, либо забыть навсегда.

– Курица, – сказал он курице, – могу я убить тебя?

В его руке был нож, и птица находилась в его власти; но он медлил, ибо в душе его поднялось привычное противоречие. Никогда он не желал быть гордым одиночкой, всегда стремился оказаться принятым и угодить другим, и эти усилия привели к тому, что его сердце разделилось надвое. Не будь у него веских причин, он, может быть, и не возражал бы сколько-нибудь пожить с мистером Джонсом и миссис О'Тул. Это, вероятно, доставило бы ему удовольствие; и для него это был шанс сойтись с людьми, насладиться желанной переменой в его вечно одинокой судьбе. Жизнь в хижине обещала покой. Но для этого он должен был отказаться от своих поисков…

Он зарезал курицу, потому что та была здесь, чтобы быть убитой.

За ужином долго царило молчание. Долорес О'Тул была погружена в свои тревожные думы; время от времени она спохватывалась и предлагала мистеру Джонсу и Взлетающему Орлу взять еще кусочек курицы. Взлетающий Орел заметил, что глаза Долорес светятся по-новому; понять значение этого света он не мог, но раньше его определенно не было. Сам он думал о загадочной горе Каф, о ее затянутой облаками вершине.

Вергилий Джонс предпринял робкую попытку завязать разговор.

– Согласитесь ли вы, мистер Орел, с тем, что человеческие страхи по большей части следствие игры воображения?

– И да, и нет, – задумчиво отозвался Взлетающий Орел.

Мистер Джонс нахмурился; он понимал, что следует подыскать менее серьезную тему, но в рассеиваемых свечами сумерках ничего не шло ему на ум. Они устроились на корточках вокруг шаткого низенького столика. Взлетающий Орел опять был не в платье, а мистер Джонс ради ужина снял котелок. Каждый думал о своем.

– В это время суток вид на гору неотразимый, – снова попытался начать Вергилий Джонс, но в ответ получил лишь несколько невразумительных междометий.

– Да, хм, пожалуй, – отозвался Взлетающий Орел, за что миссис О'Тул ожгла его испепеляющим взглядом.

– Не сомневаюсь, что вы уже успели послушать птиц, – решил не сдаваться мистер Джонс. – Имя им легион. Вас никогда не удивляло, как часто названия птиц используются для аналогий при описании человеческого поведения?

– Нет, – сказал Взлетающий Орел.

– Ага. А вот послушайте. Птичье царство замечательно подходит создателям мифов. Птицы занимают иную, чем человек, среду обитания, однако во многом обнаруживают замечательные параллели с нами – у птиц есть язык, ухаживание, семейные узы и тому подобное. Люди и птицы достаточно далеки друг от друга, и потому проводить абстрактные аналогии между теми и другими можно без особого риска, но в то же время пернатые всегда рядом и поэтому внушают интерес. Взять хотя бы жаворонка. Или соловья. Или ястреба. Или стервятника. Имена птиц – это не просто описания; они настоящие символы. Вспомните также, как много было богов с птичьими именами и обличьем в античном мире. Первый – Феникс. Далее птица Рух. Хумай. Гаруда. Бенну. Железноклювый Ючер. Гасилинга силой пяти слонов. Керкер. Грифон. Норка. Священный дракон. Фенг. Кирни. Орош. Саэна. Анка. И конечно же, верховный повелитель всех птиц, сам Симург. Их очень много. Очень много.

Ответа не было.

– Поправьте меня, если я ошибаюсь, но Орел имеет в мифологии индейцев очень важное и любопытное значение. Насколько я помню, Орел означает разрушение, верно? Разрушение быстрое и ужасное. Любопытно, почему вы выбрали себе имя Разрушителя?

– Не я выбрал имя, – отозвался Взлетающий Орел. – Имя выбрало меня.

– Несомненно, – ответил Вергилий Джонс и переплел пальцы.

XI

Полночь или около того. В маленьком домике на узкой каменистой площадке на самом краю прибрежного утеса, нависшего над серым пляжем, царила тишина. В темных лесах на дальних склонах таинственной горы царила тишина. Даже море и небо были спокойны.

Взлетающий Орел спал; но не спала обеспокоенная уродливая женщина на соседней с ним циновке.

Прикрытый тонким истертым одеялом Вергилий Джонс сидел, возвышаясь бесформенной грудой плоти, в своем кресле-качалке. Его неровные движения свидетельствовали о том, что он тоже был далек от сна. На несколько мгновений его глаза закрылись, но затем неумолимо распахнулись вновь, и он увидел перед собой Долорес, сутулое тело, облаченное в ночную рубашку, тощее и тихо дрожащее. В ее глазах можно было безошибочно прочитать приглашение. Несколько мгновений они смотрели друг на друга, ожирение и истощение соединились неприкрытым выражением желания. Потом губы Вергилия быстро вздрогнули и неуверенно попытались сложиться в улыбку; он извлек из недр кресла свое усталое тело, внутри которого нервы были натянуты как струны. Он подошел к двери и, подняв полог из мешковины, с неловкой галантностью отступил в сторону, пропуская миссис О'Тул вперед.

Во дворе перед хижиной, среди спящих кур, они снова неуверенно остановились, поскольку полупарализованные члены отказывались служить их еще не до конца уверенному возбуждению. Язык Вергилия высунулся наружу и быстро проделал привычный маршрут по губам; руки Долорес О'Тул безвольно трепетали по бокам, словно сломанные крылья у воробья.

– Вергилий.

Имя вырвалось у нее непроизвольно, пробравшись наружу в обход паралича; Долорес прошептала его с чувственностью женщины, расстающейся с последним, потаенным, сокровищем. Пронизав покровы его старой ночной рубашки, это слово проникло в Вергилия Джонса, и внезапно он почувствовал себя более уверенно.

– Ох, Вергилий.

Второй призыв; его взгляд начал перемещаться и наконец повстречался с сияющими глазами Долорес. Он понял, что покорен светом этих живых очаровательных глаз.

– Мадам, – произнес он, и по его телу снова пробежала волна страха, – мадам, боюсь, что я…

– Долорес, – перебила его она. – Не мадам. Долорес.

Вергилий Джонс открыл рот; звук имени будто прояснил его мысли.

– Долорес, – произнес он.

– Вергилий.

И снова пауза; теперь женщина ждала от мужчины поступка, не желая двигаться дальше без его поддержки.

Вергилий Джонс подумал: мы словно парочка перепуганных уродливых девственников. Он нашел в себе силы сдвинуться с места и шагнуть к ней.

– Моя рука, – сказал он.

Миссис О'Тул быстро кивнула и оперлась о руку мистера Джонса.

– Благодарю вас, сэр.

– Мне кажется, нам туда, – заметил мистер Джонс. – Там, у колодца, есть мягкая ложбина, поросшая травой.

Долорес согласно склонила голову. Прямой, размеренной походкой они проследовали к краю поляны и углубились под сень деревьев.

Вергилий Джонс тяжело опустился на траву и резко выдохнул воздух. Он не знал, что может сделать сейчас Долорес. Да и что может сделать он сам – тоже. Увы, бедный Йорик.

Долорес застыла перед ним, взгляд ее стеклянных расширенных глаз был устремлен прямо на него; ее руки медленно поднялись к плечам, к веревочным завязкам полотняной ночной рубашки. Вергилий понял, что сейчас произойдет, и его охватила паника; но миссис О'Тул теперь невозможно было остановить, она решительно подняла подбородок. Ее пальцы ухватились за концы веревочных тесемок и потянули; рубашка упала к ногам.

– Хорошо еще, что ночь теплая, – нравоучительно заметил мистер Джонс. – Туман почти рассеялся.

Опомнившись, он понял, что городит чушь, но на лице Долорес не появилось никаких признаков неодобрения – нагая, она застенчиво стояла перед ним, словно случайно поместив одну руку против лобка. Во тьме ее тело казалось не таким морщинистым, горб был вовсе незаметен.