– Что ж, – собравшись с духом, начала Китти Браун. – Я живу с бабушкой в доме у канала. Это тихий дом, в котором практически никогда ничего не происходит; даже появление жужжащей мухи там уже целое событие. Жильцы погружены в себя, все заняты своими делами, никто ни с кем особо не разговаривает, и я не сразу придала значение тому, что некоторые в нашем доме заболели. Но когда заболевших стало слишком много, не заметить этого было уже невозможно. Из-за дверей раздается кашель, жильцы постоянно чихают, сморкаются и, пытаясь согреться, обвязывают шеи шарфами. У всех распухли носы. Поначалу я думала, что это обычная простуда, но потом… Никто будто и не думает лечиться, а болезнь между тем добралась уже и до нашего этажа. На днях заболел констебль Шнаппер из квартиры по соседству: у нас тонкие стены, а от его громогласного кашля, похожего на паровозный гудок, дрожит мебель и звенит посуда. Позавчера я встретила мистера Шнаппера на лестнице и поинтересовалась его самочувствием, но он велел мне убираться куда подальше и доставать своими глупыми расспросами кого-то другого, например «доходягу Типпина». Мистер Типпин, о котором говорил констебль, уже почти неделю не показывался из своей квартиры. Он и прежде не отличался крепким здоровьем, и я решила узнать, как он там. Дверь мне никто не открыл, и из-за нее не раздавалось ни звука, как будто мистер Типпин ушел или… или…

Китти Браун перевела дыхание, немного помолчала и продолжила:

– Бабушка от всех моих подозрений просто отмахнулась. «Не лезь не в свое дело, – сказала она. – Ну хочется людям болеть, пусть себе болеют!» Понимаете, она очень строгая дама, и я не решилась спорить. Но вчера… – мисс Браун запнулась. – Она тоже заболела. Все началось с мигрени, насморка и кашля. А потом я застала ее, когда она чихала в своем кресле. Это было ужасное судорожное чихание, оно длилось около пяти минут. Сегодня все стало хуже: бабушка обмоталась с ног до головы длинным шарфом, который прежде ненавидела. Ее лицо… Оно позеленело, на нем выступили жуткие вены, похожие на ветви деревьев… Я очень переживаю за нее, господин доктор. Такое чувство, будто бабушка надеется, что все само пройдет. У нас совсем нет лекарств, но она не позволила мне пойти в аптеку: бабушка не верит аптекарям и считает их шарлатанами. Я рассказала обо всем Полли, и она посоветовала мне немедленно обратиться к вам.

Зазвенел варитель. Полли вручила исходящую паром чашку подруге, прежде добавив в нее еще один кубик рафинада, – казалось, он ей сейчас просто необходим. Китти Браун приняла чашку дрожащими руками и с мольбой поглядела на доктора Доу.

– Вы нам поможете?

– Конечно, поможет, – вставила Полли, и на этот раз доктор даже не ощутил привычного раздражения из-за ее бесцеремонности.

– Хорошо, что вы пришли ко мне, мисс Браун, – сказал он. – Меня беспокоит то, о чем вы рассказали: налицо заразное шествие, и игнорировать его было бы слишком беспечно. Кашель, насморк и даже многократно повторяющееся чихание – все это и правда симптомы инфлюэнцы. Быть может, имеет место инфлюэнца Стерлинга или Хрип-ин-берд – они характерны быстрым распространением, но некоторые симптомы вашей бабушки не подходят ни под одну из этих болезней. Зеленое лицо, говорите? Насколько зеленое?

Мисс Браун на миг задумалась и, достав что-то из кармана платья, протянула это доктору.

– «Чимнизз», – прочитал он, разглядывая тонкий, с палец, цилиндрик в бледно-зеленой обертке. – «Химрастопка для каминов».

– Я использую ее для своих паровых роликов, – пояснила Китти Браун. – Кожа у бабушки как этикетка. Чуть зеленее даже…

– Занятно… – Доктор вернул мисс Браун цилиндрик химрастопки. – Позеленение кожи. И еще ярко выраженная венозность. Это не инфлюэнца Стерлинга и уж точно не Хрип-ин-берд. Может быть, ангина Морлонда? Но… она исключает насморк. А что вы можете сказать о кашле? Он какой?

– Я… Я не знаю… Сухой, надтреснутый. – Мисс Браун вдруг вскинула голову. – А, и еще… Я совсем забыла: у бабушки то и дело текут слезы. Она быстро вытирает их платком, но я видела сам платок. Он тоже зеленый – как будто в чернилах…

– Зеленые слезы?

Доктор подобрался. Его брови выстроились в одну линию, а лицо ожесточилось, словно ему вдруг сообщили о том, что его заклятый враг в городе.

– Вы… Вы знаете, что это такое? – спросила мисс Браун.

Доктор Доу медленно покачал головой.

– Нет, – сказал он. – Но я выясню. Непременно выясню.

Откинувшись в кресле, Натаниэль Доу достал из кармана сюртука портсигар. Чиркнула спичка, и доктора затянуло облаком вишневого дыма от папиретки.

Он больше не напоминал утомленного, раздраженного человека, которого все кругом дергают по пустякам. Глаза доктора Доу блестели. Его взгляд стал по-настоящему жутким: в нем появились непонятная злость и, что странно, будто бы предвкушение.

– Я найду ее, – негромко проговорил он. – Эта тварь не уйдет от меня…

Китти Браун поглядела на Полли. И увидела страх в ее глазах.

К середине дня туман не рассеялся – напротив, сгустился еще сильнее, и Тремпл-Толл, который также называют Саквояжным районом, стал походить на жертву удушения подушкой: бедолага пытается шуметь и дергаться, но постепенно он прекращает шевелиться, хрипы становятся все глуше и глуше, пока не стихают совсем.

Поначалу город полнился шумом и возмущением из-за отмененных дирижабельных рейсов и тех цен, что стали задирать кебмены, но вскоре вся привокзальная часть Габена будто бы впала в спячку.

Восточная окраина района в непосредственной близости от канала Брилли-Моу казалась особенно удручающей. Ни экипажей, ни прохожих здесь не было, а в тесно стоящих скособоченных домах, чернеющих подворотнях и подслеповатых окнах почти не ощущалось жизни.

– Доктор Доу? Джаспер? – позвал вдруг кто-то в тумане, но так и не получил ответа.

На одной из пустынных улочек взвыла собака. Протяжно и заунывно, словно жалуясь на свою собачью жизнь. Пробежал человек с фонарем в руке. В угольной куче, привалившейся к одному невзрачному дому, зашуршали крысы, обгладывая что-то… или кого-то.

А потом улица снова погрузилась в тишину. Пока в какой-то момент во мгле не раздался звук медленно вращающегося пропеллера.

Из тумана вышли двое: джентльмен в черном пальто и цилиндре и мальчик лет двенадцати в узком сюртучке. В одной руке джентльмен нес черный кожаный саквояж, в другой сжимал рукоять антитуманного зонтика, лопасти которого и издавали приглушенное «шурх… шурх… шурх…». Распрыскиваемая в воздух и рассеиваемая пропеллером микстура «Дефогг» испаряла мглу на пару футов вокруг, и со стороны могло показаться, будто джентльмен и мальчик прокапывают кротовью нору в тумане. Впрочем, тот быстро затягивал прорехи.

Мальчик то и дело фыркал и держал руки в карманах, чем напоминал спутнику какого-то портового грузчика, начисто забывшего о манерах.

– Прошу тебя, не делай так, Джаспер, – сказал доктор Доу, когда племянник взъерошил свои нечесаные волосы, отчего они превратились и вовсе в сущий кавардак.

– Да, дядюшка, – ответил мальчик.

Дядюшка занес в свой мысленный ежедневник запись на послезавтра: «Усыпить Джаспера “Сонным сном доктора Слиппинга” и наконец отвезти его к цирюльнику, поскольку это просто невыносимое зрелище. Вероятно, именно так выглядят огородные пугала… – Подумав, что данного сравнения недостаточно, доктор добавил: – Которые не дружат с гребешком и не наведываются к цирюльнику».

Джаспер пока что не догадывался об ожидающей его печальной участи и представлял собой саму беспечность и непосредственность.

– Почему ты решил пойти со мной? – спросил доктор, поглядев на племянника. – Если мне не изменяет память, ты собирался идти с мисс Полли в музей «Причудливые странности мадам Бергмортен».

– Миссис Трикк взяла Полли на чаепитие к миссис Баттори, – ответил Джаспер. – У Полли закончились отговорки, а миссис Трикк сказала, что в музей можно пойти и позже. Миссис Баттори, по ее словам, недоумевает, отчего они до сих пор не зашли к ней в гости, после того как Полли приехала.

Доктор Доу не завидовал мисс Полли. Глория Баттори, ближайшая подруга его экономки, была крайне неприятной особой – склочной, злобной и ехидной. В личном докторском списке негодяйских личностей, без которых в этом городе было бы лучше, она занимала примерно одно место со злым гением мистером Блоххом. Полли Трикк ждало несколько часов ужасного и невыносимого… что там люди делают на чаепитиях? Точно Натаниэль Доу не знал, так как никогда не наносил визиты подобного характера.

– Но ты мог остаться дома, – заметил доктор. – Необязательно было идти со мной.

Джаспер хмыкнул.

– И пропустить все на свете? Нет уж!

– Это просто посещение больных. Ничего любопытного не предвидится.

– Нет, это не просто посещение, – возразил Джаспер. – Я же знаю, что ты называешь тварями прожорливые болезни, с которыми никто не может справиться.

– Подслушивать, прячась на лестнице, нехорошо, Джаспер, – проворчал доктор. – Мы с тобой очень серьезно поговорим об этом позже.

Мальчик решил сменить тему:

– Нам еще долго? – Он завертел головой, озираясь по сторонам. – Я совсем не вижу, куда мы идем… Мы вообще где? Еще в Габене?

– Разумеется, мы еще в Габене, – ответил доктор, и племянник вздохнул: кажется, дядюшка никогда не научится улавливать иронию. – Трамвайные пути обычно прокладывают в городах.

Джаспер опустил взгляд и увидел почти вросшие в брусчатку рельсы, о которых говорил дядюшка.

– Это старая ветка, которая в прежние времена доходила до канала, шла через Балковый мост и вела во Фли. Мы на улице Флоретт. – Доктор Доу остановился. – Видишь дверь с почтовым ящиком? Подойди к ней и прочитай, какой там указан номер на табличке.

Джаспер бросился исполнять поручение. Вскоре он вернулся и сообщил:

– Восьмой!

– Нам дальше…

Улица Флоретт была очень узкой: верхние этажи ее домов нависали прямо над мостовой, а стены нижних почти вплотную подступали к путям. И как только здесь мог протиснуться трамвайный вагон? Ржавыми арками тут и там поперек улицы проходили изогнутые трубы, похожие на рукава старых пальто. Мостовую давно не убирали: повсюду валялись обрывки газет, консервные банки и сломанные куклы.

В стоящей кругом тишине порой вдруг раздавался скрип, чиркала спичка, где-то открывалась дверь, еще где-то звучал характерный хруст помех, когда трансляция по радиофору соскакивала на сплошной шум. А потом все это смолкало. Чтобы еще через пару минут прозвучать снова.

Туман лишь подыгрывал воображению Джаспера, и в какой-то момент мальчику показалось, будто вся улочка делает вдох, замирает на миг, а потом выдыхает. Флоретт представлялась ему сонным меланхоличным существом, тревожить которое крайне не рекомендуется.

– А почему здесь больше не ходит трамвай? – спросил Джаспер. – Это из-за того, что мост сломан?

Доктор уже задумался о чем-то своем и не услышал вопрос.

– Дядюшка?

Натаниэль Доу вздрогнул и повернул голову к племяннику.

– Да, Джаспер?

Мальчик с подозрением на него уставился.

– Ты уже раздумываешь об этом деле? – Дядюшка не ответил, и Джаспер добавил: – Ты ведь прежде не сталкивался с болезнью, о которой рассказала мисс Браун?

– Нет. Это очень любопытный случай.

Джаспер усмехнулся.

– Сколько у тебя там уже побежденных тварей – в твоем дневнике славных побед и великих свершений?

Доктор Доу предсказуемо нахмурился. А затем предсказуемо уточнил:

– Это никакой не дневник славных побед и великих свершений. Это мой рабочий журнал. И в нем описаны девять побежденных болезней, над которыми безуспешно бились лучшие умы Больницы Странных Болезней и даже Хирург-коллегии Университета ран и швов.

– И ты говоришь, что это никакой не дневник славных побед? – Джаспер рассмеялся. – С чего ты обычно начинаешь свою охоту на тварей? И вообще, почему именно твари? Болезни ведь не живые…

– Ты так уверен? – едва слышно спросил доктор Доу. Его слова прозвучали очень мрачно, даже зловеще, и мальчику стало не по себе. – Я начинаю, как ты выразился, охоту с того, что собираю симптомы.

– Прямо как сыщик, который ищет улики!

Доктор Доу продолжил:

– Симптом – это кончик щупальца, который врос в свою несчастную жертву. И я следую по этому щупальцу туда, где прячется тело самой твари – источник болезни. Или же очаг, если твари расплодились. Затем я выясняю, что именно это за тварь, и ищу способ, как ее уничтожить. Я просто следую по щупальцу… Просто следую… по щупальцу…

Дядюшка снова погрузился в раздумья, а Джаспер раздраженно засопел: по его мнению, вот так выключаться посреди разговора было очень вредной дядюшкиной привычкой, и он с удовольствием излечил бы ее при помощи каких-нибудь пилюль из дядюшкиной же коллекции. Но долго злиться ему не пришлось.

– Улица закончилась, – заметил он.

– Что?

На двери последнего оставленного за спиной дома стоял номер «11». Больше домов на улице Флоретт не было. Как, впрочем, и самой улицы.