– Как тебе говорить «вы», когда ты мне сиськи возбуждённые под нос всё время суёшь?

– Ничего я не сую! Чувствительные соски – это приговор! Любое прикосновение… Сами смотрите! – в порыве убеждения отодвигаю шторки лифчика.

Егор быстро возвращает их на место:

– С ума сошла? Тут камеры везде.

– Как мне ещё вам доказать?

– В другом месте, – трясёт он головой. – Я хотел сказать, ничего доказывать не нужно. Пойдём в кедровую бочку залезем. Нам обоим пора охладиться.

Егор снимает с бёдер полотенце и пересмыкает резинку шортов на животе. Я сглатываю и тихо спрашиваю:

– Вы уверенны, что это поможет?

Глава 8

Егор

Пропускаю Наталью вперёд. Она поднимается по ступенькам и испускает тихий стон, ступая в бочку.

– Вода – сказка.

Нас окутывает аромат кедра и полумрак. Места в бочке на пятерых, но я, сев напротив Натальи, ощущаю некую стеснённость в движениях. У меня было много помощниц, но ни с одной из них в баню не ходил. Случайно соприкасаемся ногами под водой, и меня словно током шибает. Нащупываю кнопку и включаю лёгкий гидромассаж.

Мы с Натальей только что выпустили пар, полаялись чисто по-семейному. Ни обид, ни упрёка я не вижу в её серых глазах. Вроде лет не так много, а сколько в ней самодостаточности. Не пасует передо мной, разговаривает непринуждённо. А ещё она красива. Есть такое понятие «утончённая красота». Раньше не понимал, что это такое, а увидел Климову и сообразил.

– Хотите, я вам прочту смешное стихотворение? – Наталья с неожиданным предложением вклинивается в мои мысли о прекрасном.

– Что прости? – Ловлю себя на мысли, что умеет Климова удивлять.

– Стихотворение смешное! Вспомнилось из детства.

– Валяй, – закидываю руки на края бочки и замираю в ожидании.

Ночь была лунтявая, лунтявая.

Я полы надраила, губы напомадила,

Закрутила кренделю, села и сидю.

Вижу, милый мой идёт.

При гороховом пальте, с папиросою во рте и сопелёю в бороде:

– Не хотиться ли пройтиться, там где мельница вертится,

Где фонтаны шпендехляют и где парочки шныряют?

Не хотиться – как хотиться. Я и сам могу пройтиться.

И осталась я одна у растапёртого окна.

Наталья замолкает, я ошарашен и пытаюсь переварить услышанное. С губ срывается короткий смешок. Смущённо оглядываюсь, кашлянув в кулак, заговорщицки шепчу:

– Ты у растапёртого окна одна точно не останешься.

– Думаете?

– Истину глаголю. Вообще, я не очень люблю слезливые истории, но предполагал, что ты расскажешь мне что-нибудь о себе. Почему из Москвы уехала, например. А ты взяла и стихами удивила. – Теперь я нарочно скольжу пальцами ноги по её голени: – Почему ты уехала из Москвы, Наташа?

Она от неожиданности вздрагивает. Столкнувшись со мной взглядом, не отводит глаз, ответно щекочет мою ногу, и кровушка моя стремительно перемещается к нужным органам. Хочется ругнуться, но я улыбаюсь. Хорошо, что здесь полумрак и шорты от воды надулись пузырём. Но удивляет не эрекция на Наталью. Что-то жгучее разрастается в груди.

Наталья тоже улыбается, заправляет за ухо выбившуюся прядь. Склоняет набок голову, изучает меня. Толкаю её плечом.

– Я задал вопрос.

– Думала, вы спросили из вежливости. Сами ведь сказали, что не любите слезливые истории. Поэтому предлагаю сменить тему.

Мне нравится прямолинейность Натальи. Вместо того, чтобы врать или ныть, она предлагает альтернативу. Деловых качеств девчонке не занимать, при этом она ходячий секс. Имея перед собой такие исходные данные, мне сложно не распалиться любопытством. Что же такое с Климовой случилось в столице, что она, имея прекрасное образование и обалденную внешность, рванула домой. Таким, как она, всегда есть из чего выбирать.

Наверное, я слишком надолго смолк и чересчур пристально изучаю лицо Натальи. Она брызгает водой себе на плечи.

– Я бы пошла ещё погрелась. Но только не в русскую.

Первым спускаюсь из бочки и со вздохом наблюдаю, как Наталья, повернувшись ко мне спиной, нащупывает узкими ступнями лестницу. В голову приходит переиначенная фраза классика: «В человеке всё должно быть прекрасно. И рот, и соски, и задница… Если этот человек – женщина».

– Откуда ты взялась такая, а, Наташ? – переиначиваю мучающий меня вопрос.

Она молча спешит к баням, читая таблички на дверях.

– О, инфракрасная! Давайте сюда? – оборачивается Наталья. Голос её дрожит.

– Давай.

Мы снова одни. Сидим друг напротив друга. В глазах Натальи страх и уязвимость. Куда девалась весёлая и уверенная женщина? Ох, нечисто там, в Москве. Надо позвонить эсбэшнику, дать задание. Пусть к понедельнику полный расклад даст по Климовой. В груди, где полыхало пламя, сейчас ноет. В глубине души я не хочу узнать о Наталье плохое, но я беру человека на работу. Обязан знать всё. Но не сегодня. Пусть девчонка расслабится. Это у меня стояк час как не проходит, а ей-то чего мучиться?

– Ложись, Наташа. И ни о чём не думай.

Наталья послушно вытягивается на лавке и закрывает глаза. Лежит передо мной как на блюде. Впитываю это зрелище. Хочу Климову до ломоты, до боли в чреслах. Прохожусь взглядом по телу Натальи, задерживаюсь на её чуть приоткрытых губах. Снова возникает непреодолимое желание коснуться их. И, пожалуй, впервые поцеловать не ради грядущего секса, а просто потому, что душа просит поцелуев с этой женщиной. Соблазн настолько велик, что я, дабы не натворить дел, срываюсь со скамьи и спешу в душевую.

Глава 9

Таша

Лежу на лавке, закрыв глаза, ни жива ни мертва. Сказал тоже! «Ни о чём не думай!». Да у меня второй день все мысли о нём. Хапнула сегодня впечатлений и жару в бане. Егор меня и сейчас взглядом почище веника прогревает. Не ровен час, сорвусь и напрыгну на него дикой кошкой.

Как я хочу ощутить силу его объятий. Рано или поздно это случится. Мы сближаемся со скоростью несущихся навстречу друг другу поездов. Интересно, наша встреча в бане получит сегодня продолжение? Воображение рисует безлюдный ресторан на побережье. Белые шторы колышутся от дуновения ветра. На столах веточки орхидеи в прозрачных вазах и свечи с подрагивающими огоньками. Егор, подобно герою голливудского фильма, обнимает меня за талию и хрипло шепчет: «Здесь все столики на двоих. Выбирай любой».

Неужели встретился настоящий мужчина? Одно стоит признать, Егор напрочь вытеснил из моих мыслей предателя…

Тяжёлый вздох, скрип лавки и удаляющиеся шаги. Не веря своим ушам, распахиваю глаза. Провожаю удаляющуюся широкую спину Егора. Он просто встал и ушёл? Может, перегрелся или, как мама говорит, до ветру? О таких вещах не принято оповещать. Или подумал, что я уснула и решил тихонько уйти, чтобы вернуться, когда я проснусь?

Превращаюсь в Хатико. Вздрагиваю от каждого шороха и с надеждой смотрю на дверь. Кажется, жду уже вечность. Песочные часы осыпались. Мой ненаглядный шеф перевернул их, когда мы только вошли, но я не знаю, на сколько они минут. Сажусь и растерянно смотрю на лавку, где ещё недавно сидел Егор. Обиделся? Или счёл меня легкомысленной?

Слышу Иркин смех и голоса её новых приятелей. Распекает желание спрятаться под лавку, но поздно. Входят всего трое, но в сауне сразу становится слишком тесно.

– Таша, мы тебя потеряли! – Ирка плюхается напротив меня, рыжий – рядом с ней.

– Отлично смотритесь! – не могу сдержать улыбку.

– Мы с тобой тоже в одном цвете, – Матвей подсаживается ко мне.

– Ты извини, но сейчас сюда вернётся…

– Не вернётся, – склоняется к моему уху Матвей. – Если ты про того парня. Мы его сейчас в раздевалке встретили. Он уже надел джинсы и мокасины.

Внутри меня камнепад, сход снежной лавы с горного склона, пробуждение вулкана! Сижу, стиснув зубы. Сейчас заору от отчаяния. Что я сделала не так? Чем обидела Егора?

– Таш, да ты не расстраивайся, – Ирка наклоняется и берёт меня за руку. – Может, дело какое серьёзное нарисовалось.

– В субботу? – сижу с глазами, полными слёз.

Рыжий обнимает Ирину за плечи.

– Сегодня у приятеля вечеринка, родаки в отъезде. Мы с Матвеем едем туда. Гоу с нами?

– В квартире? – уточняет Ирка.

– В квартире, – хмыкает рыжий. – У Тараса такой домина. Вам и не снилось.

– Ир, я домой, – смотрю исподлобья на подругу.

Та испепеляет меня умоляющим взглядом. Рыжий подначивает:

– Если вам не понравится – сразу уедем. Домой доставим в целости и сохранности.

Матвей усмехается и толкает меня плечом:

– Поехали. Сваливший от тебя папик, кстати, в доме напротив живёт.

– Он не папик, – к щекам приливает кровь. – Он мой босс.

– Служебные романы – зло! – с видом знатока заявляет рыжий.

– У нас не роман!

– Тогда что останавливает? – подмигивает Ирка.

Глава 10

Егор

Холодная вода не помогает. Наталья не идёт из головы. В голубом бикини покорно лежит на лавке. Мол, кушайте, Егор Алексеевич, не подавитесь. Стою под стегающими струями, размышляя о превратностях судьбы. Мне позарез нужен помощник, а она, злодейка, – мне роскошную деву под нос.

– Егор! Ты здесь? – срывающийся голос Кости Шепелева, моего друга и начальника службы безопасности, моментально приводит меня в чувство.

– Что случилось? – распахиваю запотевшую дверь душевой.

– В Елену Сергеевну стреляли! В реанимации мама твоя. Ты не отвечаешь. Клим мне позвонил.

– А где он был, когда стреляли? – вскипаю, бросаясь в раздевалку.

– Первая пуля в Клима угодила. Он в бронике был…

– Что врачи говорят? – Прыгаю на одной ноге, путаюсь в штанинах.

– Критическое. – Костя достаёт из рюкзака броник и протягивает мне. – Надевай. Если на неё накат пошёл, то могут и тебя шлёпнуть.

– Смотря кто накатывает. Тёрки у неё со многими, но в последнее время, сам знаешь, с кем она на ножах. – Справившись со штанами, трясущимися руками еле попадаю в рукава рубахи, натягиваю защиту и пиджак. Мать – мой самый близкий человек, и она в реанимации! В голове не укладывается. – Ах, мама, мама… Едем!

Выбегаем на улицу. Костя, прикрывая меня, оглядывается по сторонам. Клуб стоит на набережной, место открытое. Я толкаю его плечом:

– Да погнали уже!

– Давай на моей! – Костик щёлкает брелоком, и его бронированный джип воинственно вспыхивает фарами. – Потом твою осмотрим и заберём.

– Чего её осматривать?

– А если бомба? Садись назад.

– Ты же знаешь, я не люблю…

– Дружище! Не мешай мне работать.

Неохотно забираюсь назад. Мозг не принимает случившееся.

– Ты сгущаешь краски. Мать со своими заправками и магазинами, как кость в горле многим. А я – строитель, инвестор. С меня одна польза, – набираю номер маминого телохранителя.

– Клим, что там?

– Хреново всё. Егор, я… – голос Клима звучит глухо.

– Я знаю, что ты прикрыл мать.

– Я не прощу себе, если Лена… Елена Сергеевна… Язык не поворачивается.

– Вот и не поворачивай. Водитель её с вами был?

– Да. Но он уже за рулём сидел. Мы с Еленой Сергеевной к машине шли, когда шмалять начали… Меня не пускают в реанимацию… Ты скоро?

– Лечу.

Сбросив звонок, убираю мобильник. Пальцы сжимаются в кулаки. За мать порву. Надо только выяснить кого.

В больнице врываюсь в кабинет главврача:

– Адам Самуилыч!

– Егор, дорогой, – убелённый сединами доктор поднимается из-за стола, снимает с вешалки халат и протягивает мне, – пойдём скорее.

Адам Самуилович, несмотря на преклонный возраст, резво носится по коридорам больницы. Здесь стерильны даже стены. Говорят, он специально во время ремонта дал распоряжение облицевать их белым кафелем. Приходя на работу, Адам Самуилович проводит рукавом белоснежной рубашки по стене. И горе санитарам, если рубашка изменит цвет.

Клим, увидев меня, выдыхает с облегчением. Хватает за плечо.

– Узнай, как она…