Глава 2. Не нужно лохматить бабушку!

Отделы рабочего снабжения появились в городе вследствие выхода в свет Постановления Центрального комитета ВКП (б) и Совета Народных Комиссаров СССР, принятого официально 4 декабря 1932 года. Теперь права у заводских управлений в деле снабжения рабочих питанием, продуктами, одеждой, предметами первой необходимости значительно расширились. Заводоуправления многих крупных и средних промышленных предприятий, в том числе и «Завод № 16», выпускающий двигатели для самолетов, организовали такие отделы снабжения, первым и главным делом которых было обеспечение рабочих и служащих предприятия горячим питанием, рабочей одеждой, мылом, спичками и прочим товаром, без чего было трудно обойтись. А то и вовсе невозможно!

В годы войны именно ОРСы обеспечивали бесперебойное питание рабочих в дневные и ночные смены. Помимо обеспечения отделов рабочего снабжения из государственных фондов продукты питания поступали также из подсобных хозяйств, умножившихся в годы войны многократно. Это были свинофермы, птичники, рыбные хозяйства, сады и огороды. После войны в условиях карточной системы ОРСы оставались главным подспорьем для рабочих и служащих тяжелой и машиностроительной отраслей и рабочих строительной отрасли. Именно отделы рабочего снабжения во многом помогали выживать огромным массам населения страны и большей части жителей Казани. Шутка ли: на базаре или рынке стоимость буханки хлеба практически равнялась или была чуть меньше месячной зарплаты рабочего машиностроительного предприятия. А на то, что можно было отоварить (естественно, за деньги) по карточкам, прокормить семью с несколькими детьми было очень проблематично…

После отмены карточной системы на продукты питания и промышленные товары и по завершении проведения денежной реформы в конце 1947 года базарные цены на продукты питания и прочие товары народного потребления были более или менее приведены в соответствие с ценами государственными, хотя несколько и превышали их. Проблема продуктового дефицита и недоедания населения уже в сорок восьмом году практически сошла на нет. Однако рабочие заводов и фабрик все еще нуждались в горячем питании. Без него отрабатывать многочасовую смену было тяжко. И те, кто работал на предприятиях в ночь, тоже не прочь были подкрепиться в обеденный перерыв наваристым супчиком да горячим пюре или макаронами с котлетой.

Так что ОРСы хоть и выполнили свою основную задачу в годы войны и во времена карточной системы, по-прежнему были городу и государству необходимы. Это только кажется, что наступили другие времена. В действительности для человека мало что поменялось. Во все времена людям хотелось есть и пить. Только накормленному рабочему и думается хорошо, и работается с настроением.

Отделы рабочего снабжения как во время войны, так и после имели коллективы преимущественно женские (оно и понятно, всех мужиков повыбило, только калеки и остались). ОРС «Завода № 16» возглавляла также женщина – Зинаида Ивановна Коротченкова. И если склад ОРСа во время войны охраняло подразделение НКВД республики, то после войны до отмены карточек, то есть до сорок седьмого года, на складе дежурил сменяющийся милицейский пост. А когда отменили карточную систему, необходимость специальной охраны склада как-то отпала сама собой. И с середины весны сорок восьмого года склад сторожила женщина по имени Глафира Петровна Хлопченко. Именно так звали молодую белокурую женщину, что недвижимо лежала теперь на топчане в складской каморке, уставившись невидящим взором куда-то вбок и вверх.

* * *

Вернулся сержант милиции Павел Удмуртов и правда скоро – стрелки часов показывали всего четверть десятого вечера. С ним прибыли еще трое. Верно, тоже из милиции. Один стал осматривать труп, другой что-то записывать. Третий, что пришел вместе с сержантом Павлом Удмуртовым, стал расспрашивать Степана Григорьевича, как он услышал плач за стеной склада, в какое время, не видел ли он кого поблизости и что он, Степан Григорьевич, предпринял, определив, что на продуктовом складе ОРСа «Завода № 16» плачет ребенок.

Степан Милютин, почти протрезвевший, отвечал односложно. Теперь его мучила сухость в горле, но где здесь можно выпить хотя бы стакан воды, он не знал. Обстоятельно, стараясь не пропустить даже мельчайших подробностей, принялся рассказывать обстоятельства случившегося. Плач ребенка он услышал, когда, возвращаясь из гостей, проходил мимо склада ОРСа моторостроительного завода. Поблизости склада никого из прохожих не видел; никто не попадался ему навстречу, и никого он не обгонял. А когда он услышал плач ребенка и определил, откуда он доносится, решил немедленно направиться в ближайшее отделение милиции, чтобы сообщить о детском плаче.

Когда Милютин рассказал о произошедшем, его отпустили, предварительно записав адрес его проживания и предупредив, что если он вдруг понадобится, то его вызовут. Домой Степан Григорьевич вернулся уже около полуночи и совершенно трезвый, что несказанно удивило его супругу Клавдию Васильевну.

– Ты где был? Скажи правду! – начала она допытываться у мужа, едва переступившего порог. У нее имелись серьезные основания полагать, что у супруга появилась молодая зазноба, и она задалась целью выяснить, кто это такая. – Опять где-то шлялся!

Взгляд у супруги пытливый, ястребиный, от такого не увернешься.

– Да у Станкевичей я был, – искренне возмутился Степан Григорьевич.

– А что тогда трезвый? – прозвучал резонный вопрос жены, насквозь сверлящей его взглядом. Ведь от Станкевичей Милютин возвращался практически всегда на рогах.

– Протрезвел, пока шел, – честно ответил Степан Григорьевич.

Говорить про плач ребенка на складе ОРСа моторостроительного завода, добровольный визит в отделение милиции, про задушенную женщину, допрос и прочие перипетии, случившиеся с ним в этот злополучный вечер, Милютин не желал, да и резону особого не было, поскольку супружница ему все равно бы не поверила.

– Ага, рассказывай. Небось у Томки своей опять был, – прошипела с большой язвой в голосе Клавдия Васильевна.

– Какой еще Томки? – округлил глаза Степан Григорьевич, не сразу поняв, о ком идет речь.

– Какой, какой… – скривившись, передразнила мужа Клавдия Васильевна. – А той самой! Зиганшиной, вот какой!

– Не был я ни у какой Томки! – устало продолжал настаивать на своем Степан Григорьевич. Сейчас ему хотелось только покоя. Возмущение было где-то праведным, потому что у Тамары Георгиевны Зиганшиной он не был уже месяцев восемь…

– Ты где-нибудь в другом месте будешь сказки свои рассказывать, – начала помалу отходить Клавдия Васильевна, убедившись, что муж вряд ли врет. За время их долгой совместной жизни она научилась различать, когда Милютин говорит правду, а когда откровенно лжет. Однако сдаваться сразу она не собиралась и добавила, как бы махнув рукой на ситуацию: – Скоро песок уже начнет сыпаться – а все туда же. Правду люди говорят: горбатого только могила исправит…

Тем временем в помещении продовольственного склада вовсю проводились следственно-оперативные мероприятия. Судмедэксперт, мужчина лет сорока пяти, раскрыв саквояж с инструментами в кармашках, вытащил из него анатомический пинцет, измерительную линейку, увеличительную лупу с ручкой, фонарь с подзарядным устройством и предметное плоское стекло с полосой для записи, принялся брать образцы тканей убитой женщины для проведения врачебной экспертизы. Эксперт-криминалист, сухощавый, с пронзительным взглядом, еще совсем молодой человек, склонный к глубокому анализу, старался отыскать хоть какие-нибудь улики – отпечатки пальцев, следы, волоски, которые помогли бы следствию изобличить преступника. Сфотографировав убитую Хлопченко несколько раз – в том числе крупным планом шею со следами удушения, – он что-то принялся писать карандашом на листке бумаги, подложив под него попавшуюся под руку фанерку.

Было принято решение, несмотря на наступившую ночь, обойти близлежащие дома – сплошь частнособственнические, поскольку, став частью города, поселок Караваево не перестал быть поселением, пусть и городским.

Двум милиционерам – оперативнику Храмову и участковому – двери домов, да еще в столь позднее время, открывали неохотно (поселок Караваево входил в число неблагополучных районов города, и многие жильцы имели печальный опыт общения с сотрудниками милиции), а на заданные вопросы отвечали односложно: «нет», «никого не видели», «по ночам сидим дома и по улицам не шастаем». Только одна из опрашиваемых, женщина лет сорока с хвостиком, ответила утвердительно.

– Видела, – посмотрела она уверенно на Храмова, определив, что в тандеме милиционеров он старший. – Соседского парня Сашку Богомольцева.

– Та-ак, – протянул Храмов. – И когда именно видели, можете сказать?

– На часы я не смотрела… Где-то с полчаса назад. Я в это время кошку домой впустила, в дверь она царапалась.

– Ничего в нем подозрительного не заметили? – пытливо всмотрелся Храмов в женщину.

– Что вы имеете в виду?

– Ну, может быть, он в руках что-нибудь нес? Как-то странно вел себя?

– Заметила, – энергично подтвердила женщина. – Он домой шел с полупустым мешком за плечами, мимо моего дома проходил. И как-то воровато озирался.

– А с полупустым мешком, – раздумчиво протянул оперуполномоченный, – это значит – наполовину полным? Я правильно вас понимаю?

– Именно так, – снова утвердительно ответила женщина.

– Где, вы говорите, он живет-то? – поинтересовался оперуполномоченный таким тоном, как будто женщина уже отвечала на этот вопрос и он просто запамятовал.

– Так вон там, – махнула рукой в сторону улицы женщина. – Второй дом от меня напротив…

– Это тот, что на противоположной стороне улицы за синим покосившимся забором? – уточнил опер.

– Он самый.

– А еще кто там проживает?

– Старая бабка и внук с внучкой. Если будете с бабкой разговаривать, Изольдой Семеновной ее зовут, то говорите погромче, глуховатая она.

– Учтем. – Поблагодарив, милиционеры направились к указанному дому.

Ночь задалась. Небо было темное, ни единой звездочки, как оно и бывает поздней осенью: хоть снег уже давненько выпал и уже не тает, а все покуда не зима. И если бы не этот снег, слегка подсвечивающий пространство, то тьма стояла бы настолько густой, что на расстоянии вытянутой руки уже ничего не было бы видно.

Дверь оперуполномоченному Храмову и участковому отворила бабка.

– Здравствуйте, Изольда Семеновна, ваш внук дома? – громко спросил оперуполномоченный.

– Ась? – приложила старуха ладонь к уху.

– Я говорю, дома ли ваш внук? – едва ли не прокричал оперативник, удивляясь тому, как эта старая глухая старуха сумела услышать стук в дверь.

– Дыкть это, топим помаленьку. А как не топить, – развела руками старушка, – чать, зима на дворе.

Сказав это, Изольда Семеновна вопросительно уставилась на нежданных гостей.

– Это хорошо, что топите, – едва не заорал в ответ оперуполномоченный Храмов. – А внук Саша – он где?

– Тама, – указала вглубь дома бабка.

– Мы пройдем, – произнес опер без всякого намека на вопрос и прошел в дом.

Милиционеры зашли в залу – большую комнату со столом посередине и двумя кроватями: одна с правой стороны от входа, на которой лежала девушка, другая, расправленная, – у противоположной стены. Застеснявшись, девушка натянула одеяло до подбородка.

– Изольда Семеновна, а где внук-то? – снова заорал оперуполномоченный, оглядев комнату.

– Да там он, – указала бабка на помещение за занавеской.

Откуда-то резко потянуло сквозняком. Храмов быстро все понял – опер он был опытный, – кинулся за занавеску и увидел настежь раскрытое окно, за которым мелькала удаляющаяся спина парня, бежавшего через огород по направлению к соседскому двору. Оперуполномоченный тоже выскочил в окно и кинулся было за ним следом, да куда там! Догнать парня, для которого поселок был родным, знавшего здесь все переходы и проходные дворы – в отличие от оперативника, бывшего в поселке всего-то второй раз в жизни, – догнать было невозможно. Скоро Храмов, в перепачканной одежде и весьма недовольный собственной нерасторопностью, вернулся в дом. Ни к кому не обращаясь, хмуро сообщил:

– Ушел, гад!