Второй вариант – короткий метр. Можно придумать и снять яркую короткометражку, точно так же попробовать раскрутить ее в сети либо проехаться с ней по кинофестивалям, которых, опять же, развелось множество. При самом хорошем раскладе на выходе вы получите готовый короткий метр, который быстро и наглядно сможет показать продюсерам, на что вы способны, а также фестивальные призы, которыми можно будет помахать у продюсера перед носом.

Плохая новость в том, что, во-первых, даже при всей бюджетности это все равно серьезные траты, потому что любое кино, даже самое дешевое, – очень дорогая игрушка. Во-вторых, это исключительно режиссерская история. Если вы режиссер, заявить о себе таким образом, может, и удастся. Автор же здесь в любом случае останется незамеченным.

Для авторов есть свой лайфхак, тоже, впрочем, весьма условный. Можно стать заметным автором в другой сфере, например, в литературе, но путь это долгий и малоперспективный. Кроме того, надо держать в голове, что литература – это другая профессия, которой надо учиться отдельно. И, самое главное, потом придется переучиваться. Если вы уже состоялись как литератор, примерить на себя – профессионала – роль студента может быть затруднительно, а примерять ее придется.

Литература и кинодраматургия очень разнятся между собой. В первую очередь инструментарием. Если литератор может удариться в описания, залезть в голову к своему герою, вывернуть ему душу наизнанку, то сценарист всего этого лишен. Даже театральный драматург может позволить себе вывести героя на авансцену, чтобы тот задвинул проникновенный монолог поверх голов, заглядывая в глаза каждому зрителю. И это может сработать. Но только в театре. В кино – нет.

В кино между зрителем и актерами нет театральной химии. Между ними – стекло. Потому у кинодраматурга весь инструментарий ограничивается тремя «д»: действие, диалог, деталь. И рассказывать историю исключительно этими средствами способен не каждый автор, так что, даже если вы верите в сказку про Золушку, учиться и пахать все равно придется. Золушка, кстати, тоже пахала так, что дай бог, пока фея-крестная не прилетела.

Говорит режиссер

Первым открытием было то, что главное в кино – люди. Я сейчас не имею в виду актеров, об этом позже. Главное – это команда.

Много лет спустя работала у меня хлопушкой^[1] молодая девушка. Это был ее первый проект. И однажды в паузе мы разговорились. Она поведала мне, что ее должность – самая незначимая в команде. Она никто и звать ее никак. Да еще и приходится приносить режиссеру кофе. Нет, она понимает, что я большой начальник и меня нужно обслуживать, но столь подчиненное и незначимое положение очень ее огорчало. Пришлось проводить ликбез. Во-первых, кофе носится режиссеру, потому что у него просто нет времени сходить самому. Честно говоря, и в туалет-то, бывает, нет времени сбегать. Однажды я прикинул, что за смену я принимаю около полутора тысяч решений, каждое из которых кардинально влияет на весь фильм. То есть работаю постоянно. Кстати сказать, я много раз при возможности приносил кофе второму режиссеру, оператору, гаферу^[2]… Да любому, кто в данный момент занят и не может отойти. Принести кофе на площадке – это знак уважения к труду человека. И, поверьте, он очень ценится. В том числе и мной.

А второе, и самое главное, – это то, что написано на хлопушке. В современном кино, а тем более сериале, снимается по нескольку тысяч, а то и десятков тысяч кадров. Причем снимаются они, разумеется, не последовательно, а вразброс. Один кадр к сцене может быть снят сегодня, а следующий – через пару месяцев. И что же случится, если та самая ничего не значащая, по ее мнению, девочка ошибется? Работа всей команды, всей сотни человек, уйдет в никуда. Этот кадр, скорее всего, потом просто не смогут найти.

В кино все зависят от всех. И это замечательно.

Но из этого вдохновляющего тезиса рождается следующий. Ты, режиссер, зависишь от всех. Режиссер – это та профессия, в которой ты сам, своими руками ничего не делаешь. Все, абсолютно все делает команда. Ты просто не в состоянии контролировать каждый аспект процесса. Каждую заклепку на костюме, каждую чашку на столе, каждую прядь прически. Абсурдность ситуации состоит в том, что при этом именно ты за все это отвечаешь. Перед продюсером, перед зрителем, перед собой, в конце концов. В ту секунду, когда ты сказал: «Стоп! Снято!» – ты принял на себя ответственность за все, что было в кадре. За все, что сделано твоей командой.

И чтобы не проклинать себя, группу и весь мир, ты должен очень внимательно работать на подготовительном периоде. Есть в кино такое понятие, как «читка». Это когда режиссер вместе с группой читает сценарий и обсуждает с коллегами каждую сцену. Как она будет снята, какой в ней должен присутствовать реквизит, костюмы и т. д. Типичная ошибка начинающего – считать, что все, что он скажет, будет понято и принято. Во-первых, скорее всего, режиссер не заканчивал ораторских курсов и будет косноязычен, как и большинство людей. Но даже если он Цицерон от рождения, остается проблема с тем, как его услышат и поймут члены группы. Утвердить цвет каждого цветочка на тарелочке – задача нереальная, не говоря уже о том, что быть специалистом во всех областях сразу просто невозможно, что бы там режиссер про себя ни думал. Более того – каждая служба ограничена своим бюджетом, и если тарелочки с синей каемочкой, которые так хотел режиссер, будут стоить слишком дорого, то придется покупать с фиолетовой. И точка. Потому что только такие и есть в магазине. Причем режиссер в этот момент, скорее всего, будет на отсмотре натуры или на пробах, и утвердить это решение не сможет. Значит, руководитель службы будет сам принимать решение, покупать их или нет. Все. Тотальный режиссерский контроль закончился. Он невозможен по определению. Кино – искусство коллективное.

Это значит, что в момент «читки» первое, что ты должен понять, – что за люди с тобой работают. Скорее всего, это будут неизвестные тебе работники, потому что команда каждый раз набирается заново. И с этими незнакомцами ты будешь делать свое кино. И как только ты сказал эту фразу – ты проиграл. Это не твое кино, это ваше кино. Эти люди будут не спать ночами, они будут мерзнуть на ветру, мокнуть под дожем, они будут, проклиная весь мир, тащить стокилограммовые приборы на гору. Ради чего? За зарплату? За зарплату ты получишь равнодушных людей, работающих «от сих до сих». Людей, которые тебе будут объяснять, что сделать то, что ты хочешь, просто невозможно. И ты останешься один. Делать свое кино.

Если ты этого не хочешь, то впусти людей в себя. С их проблемами, бзиками, слабостями. Постарайся понять, что ими движет. Сумей донести до них свою идею. Докажи, что она классная. Сделай их своими соратниками. И снимайте кино. Вместе.

Дело было в Одессе. Первый съемочный день. Бардак. Группа еще как следует не познакомилась. Схема работы не отлажена. Накладки идут одна за другой. Жара сорок градусов. Прямое палящее солнце. Сказать, что я раздражен, – ничего не сказать. Я прошу по рации принести мне воды. Проходит десять минут – воды нет. Я прошу еще раз. Еще десять минут – воды снова нет. Я уже не прошу, а требую!

В ответ слышу из рации молодой девичий голос.

– Что вы ко мне пристали? Смогу – принесу. Ждите. Без вас дел море!

Я столбенею. Желчно осведомляюсь у директора, откуда у нас в группе такая «профессиональная» буфетчица. Он мямлит про то, что она первый раз в кино. «И это дает ей право орать на режиссера на всю площадку?» – продолжаю вопрошать я.

Директор бледнеет и убегает за водой сам.

Пока он бегает за водой, хотя это и не входит в его обязанности, мне сообщают, что это его племянница. «Ну ладно, – говорю я. – Дам ей шанс».

Директор-то хороший. Я его знаю уже пятнадцать лет, и у него все всегда работает как часы.

Но через час ситуация повторяется. И тут уже напрягается вся группа. Дело не в воде – без нее я переживу. Дело в том, что власть режиссера на площадке эфемерна. И если ее не поддерживать, то все развалится. Я поворачиваюсь к директору. Он опускает взгляд. «Завтра ее не будет».

Объявляют обед. Его обычно привозят другие люди, и буфет может немного отдохнуть. Я иду по площадке и вижу молодую девушку, которая сидит в стороне и нервно курит, затравленно озираясь по сторонам.

Вот она, моя фея-буфетчица. Мастер коммуникации.

Сажусь рядом. Обвожу взглядом площадку и задаю, наверное, единственно правильный вопрос: «Страшно?»

И девушку прорывает. Она начинает рыдать. Внезапно рядом со мной оказывается не хамящая хабалка, а загнанный, потерявшийся ребенок.

Она рассказывает, что она в ужасе, что ничего не понимает. Что все от нее чего-то хотят, чего-то требуют. Что рация хрипит, и она не может понять, к ней ли обращаются. И что от страха она начала на всех орать, а она этого сама не любит. Но орет. Ненавидит себя и продолжает орать. Она нервно затягивается сигаретой. Потом наклоняется ко мне и по секрету сообщает, что она, кажется, наорала на режиссера, и теперь ей кранты. Дядя ее убьет и уволит. Именно в такой последовательности. А она так хотела поработать в кино.

Я вздыхаю и устраиваю ей пятнадцатиминутную лекцию про то, что и как работает в кино. На прощание она просит меня показать ей на площадке режиссера. Она их не видела ни разу. Я обещаю это сделать. Потом.

И происходит чудо. Я снял довольно много картин, но ни на одном проекте у меня не было лучшей буфетчицы. Она оказалась барменом по образованию, и вся группа вместо простой воды весь проект пила по жаре какие-то замысловатые безалкогольные коктейли. Несчастный дядя-директор закупал в немыслимых количествах мяту, базилик, лимоны и еще незнамо какие травы. Потому что в ЕЕ группе по-другому быть не может. ЕЕ группа работает много и тяжело. И она сделает все от нее зависящее, чтобы им было легче. И надо ли говорить, как ее любила группа?

Что заставило меня к ней тогда подойти? Не знаю. Но до сих пор горжусь этим. Горжусь, пожалуй, больше, чем многими своими снятыми картинами.

Власть режиссера. В современных реалиях продюсерского кино – вещь практически несуществующая. Какой властью обладает человек, который не может никого уволить? Более того, эта самая мифическая власть вредна, ибо рождает в режиссере самодура. В самом начале карьеры любому режиссеру кажется, что все, что извергают его уста, – чистое золото. И все окружающие, в том числе и продюсеры, должны смотреть ему в рот. Ибо он – творец, демиург. Можно пребывать в этом заблуждении многие годы. А можно попытаться понять, как работает механизм кино.

Можно, конечно, не понимать. Можно стоять посреди площадки и орать на всех. Упиваться эфемерной властью и поднимать свое ЧСВ за счет окружающих людей.

Если вас не интересует конечный результат.

Говорит сценарист

Итак, вы пришли к тому, что готовы работать в индустрии. Представили? В этот момент обычно встает стандартный набор вопросов, как у начинающих авторов к индустрии, так и у самой индустрии к начинающим авторам. Все эти вопросы продиктованы вполне естественными опасениями.

Первый и главный вопрос, который возникает у автора, родившего офигенную, на его взгляд, идею: а что, если мою идею украдут? И как эту идею обезопасить?

Начнем с того, что идеи витают в воздухе. То, что придумал один человек, другой может придумать независимо от первого. Таких случаев в мировом искусстве тьмы и тьмы. Меня лично за двадцать лет работы несколько раз пытались обвинить в воровстве. Каждый раз выдыхал и наглядно, на пальцах, прикладывая рабочую переписку, объяснял, что даже если предположить, что я мог вдохновиться неизвестным текстом неизвестного мне автора, то точно не в этом случае, потому как рабочие материалы по моему проекту появились раньше, чем текст автора, предъявляющего мне претензии.