– Гордей, о боже, – вырывается из меня, когда от его ритмичных движений внизу живота начинает разгораться пышущий нетерпением раскаленный, ищущий, но никак не находящий выхода, волнующий, пульсирующий жар. Растет стремительно, и я зажмуриваюсь, не понимая, как мне с этой ситуацией теперь справляться.

Это ведь нереально выдержать, совершенно нереально…

Но тут его ладонь вдруг тоже оказывается там, между моих раздвинутых для него обнаженных дрожащих коленей, и начинает осторожно, но уверенно поглаживать прямо мои складочки.

Я дергаюсь, зажмуриваюсь и часто-часто дышу, потому что понимаю, что это вот оно, то самое, чего мне мучительно, до боли не хватало в моем измученном и раскаленном до предельной невозможности теле.

Сама жмусь к нему, стону, снова выгибаюсь и улетаю в какие-то неизведанные мне ранее высоты.

Перестаю полностью воспринимать окружающее.

Есть только он и его чувственные, невыразимо приятные касания, пробивающие до неистовой, оглушающей агонии, заставляющей меня умирать буквально каждую секунду, а потом снова возрождаться и умирать, сладко и мучительно умирать…

Наконец, мир взрывается.

Ярко, до абсолютно полной потери внешней физической оболочки.

Долго, невыносимо хорошо, и только когда я в опустошении замираю в его руках, он убирает пальцы и начинает двигается во мне острее, глубже, нетерпеливее.

Он рычит, прикусывает несильно мою кожу, он выдыхает сквозь зубы разные отрывистые ругательства. Он блуждает по мне губами, и берет меня, берет, берет, берет.

Я стону уже неприкрыто. Громко, не сдерживаясь, забываясь… Не понимая, как я проходила раньше мимо такого яркого, самого лучшего из того, что случалось в моей жизни, острого и невыразимого ни одним словом наслаждения.

Он ловит мои стоны ртом, не пропуская ни одного, и возвращает мне их, страстно и отрывисто сминая, прикусывая и целуя.

И любит меня, любит, любит, любит… Он же любит?

– Бельчонок… Блядь, Арин… моя… наконец. Моя. моя, моя…

На моем теле нет ни одного места, где бы не побывали его руки. Ни одного участка, который не отозвался бы на его прикосновения.

Он бормочет что-то бессвязное совсем тихо, а потом он сжимает мои ягодицы чуть сильнее, резко входит, но в следующий момент уже вырывает себя из меня и на мой живот начинает течь что-то теплое.

Теплое и густое.

Я понимаю, что это и есть то… что он кончает, со мной, на меня… Что мы с ним… реально, действительно до конца…

Я не знаю, что мне делать дальше, осознание приходит запоздало, но Гордей сам принимает решение.

Он ложится рядом со мной, очень близко, и сразу же обнимает меня за плечи. Утыкается носом в мои волосы, и мы просто так лежим некоторое время, приходя в себя и окончательно восстанавливая дыхание.

А потом…

Гордей целует меня в лоб, приподнимается на локтях и быстро садится на кровати.

Оборачивается и вновь ведет своим жарящим взглядом по моему, разомлевшему от его ласк, но уже снова загорающемуся под его взглядами телу. Особенно задерживаясь в районе моих ягодиц.

Вытягивает руку и зачем-то проводит пальцами прямо под ними и под бедрами.

Сейчас, когда одуряющий дурман начал спадать, мне жутко неудобно и хочется чем-нибудь прикрыться.

Особенно, если учесть, что, по всей видимости, у меня там кровь и он… он испачкается, хотя, наверное, он уже…

– Я в душ, – говорит Гордей, поднимаясь. – Займет пару минут. Или ты хочешь первая?

– Н… нет, иди ты, – хриплю я, вздрагивая от стальной нотки, появившейся вдруг в его голосе. И тут же прикрываюсь подвернувшимся под руку краем простыни.

– Хорошо.

Он натягивает штаны, встает, подходит к столику и возвращается оттуда с салфетками.

Протягивает их мне, отчего-то не глядя на меня.

Мне кажется, он делает это как-то механически, размышляя о чем-то своем.

Вот так после секса он вел себя с Радой и остальными? Настолько быстро теряет к отдавшейся ему девушке интерес?

Я беру, стараясь не расклеиться и не показать, как меня ранит такое его поведение.

Гордей же снова отворачивается и не выказывая больше и крупицы той нежности, что не далее, как минуту назад просто-таки фонила в нем, идет в сторону ванной.

Я наблюдаю за тем, как перекатываются мышцы на его спине при ходьбе, и только когда он окончательно исчезает за дверью, слегка перевожу дух.

Опускаю руку вниз и трогаю кончиками пальцев размазанный по мне… результат его желания. Сперма, слегка спотыкаюсь на слове, но вспомнив, что я уже не девственница и могу стать несколько смелее, повторяя это слово увереннее.

Так вот, она уже не такая густая, как вначале. Стоит лишь немного пошевелиться, как она начинает стекать с меня тонкой прохладной струйкой.

Я быстро хватаю салфетки и останавливаю, чтобы еще сильнее не испачкать простыни, но полностью стирать ее с себя не хочу.

Потому что это знак того, что мы… Знак… о боже… У меня голова раскручивается, как на карусели, а щеки запоздало мучительно вспыхивают.

Но я снова решаю называть вещи своими именами.

У нас с Гордеем был секс, он стал моим первым мужчиной. Он взял меня и кончил практически в меня. Теперь я больше не девственница. Я разрешила ему все, и он делал с моим телом все и брал так, как хотел. Смотрел, трогал, целовал, заставил испытать ни с чем не сравнимое блаженство, когда надавливал пальцами, и, наконец, входил в меня. Яростно и иступленно входил внутрь меня…

Я по своей инициативе получила этот незабываемый опыт, и…

Теперь я знаю, каково это. Знаю, каково…

Слушаю, как за стеной льется вода и думаю о том, что, может быть все парни, а не только Гордей, хотят после этого побыть наедине с собой.

Правда, вначале и намека не было… Когда он кончал, он яростно прижимал меня к себе и целовал. И потом он сразу же обнял и не отпускал.

И только потом… почему-то…

Надеюсь, кстати, что у меня получится застирать простынь, и персонал не догадается о том, что здесь происходило этой безумной, стирающей все запреты и лишающей меня девственности ночью.

Использую все же салфетку по назначению, я слегка промакиваю свою до сих пор разгоряченную и не успевшую остыть после страстного безумия кожу.

После этого приподнимаюсь на руках, а потом, тщательно следя за ощущениями между ног, осторожно присаживаюсь на кровати.

Замираю. В недоумении разглядываю белую и абсолютно чистую простынь под своим все еще слегка влажными от пота ягодицами.

Не понимаю ничего. Хмурюсь и сдвигаюсь чуть-чуть в сторону, чтобы предоставить себе лучший обзор.

Но на смятых и пребывающих в неразберихе простынях, о боже… никакого, даже самого малюсенького и бледного пятна крови.

Судорожно шарю ладонями по простыням, но ни на одном клочке ткани я не обнаруживаю ничего, что говорило бы, или хотя бы намекало на то, что у меня произошел мой самый первый секс.

Но… но…

Страх удушающей болезненной волной охлаждает все тело, а руки начинают мелко-мелко подрагивать.

Но…

Я слышала, еще в школьных разговорах, что чисто теоретически так бывает, надо будет дополнительно погуглить еще. Но… но…

Я спускаю ноги с кровати и вскакиваю. Но тут же, почувствовав тянущую боль в промежности, усаживаюсь обратно и в бессилии обнимаю себя руками.

И закусываю губу, не в силах справиться с рвущейся из глаз горечью.

Я понимаю теперь, куда смотрел Гордей столь внимательно, что он искал и почему ни с того, ни с сего стал вдруг со мной снова равнодушен и холоден. Так стремительно ушел в ванную, даже не взглянув, не обернувшись…

Догадываюсь, что расстроило его настолько, что, когда подавал салфетки, он едва терпел мое присутствие.

Он… решил, что я… О боже, что я обманула его. И теперь снова считает, что не был у меня первым. Я так специально говорила…

Думает, что я могла бы спать с другим… Тогда как он… тогда как я…

Не знаю, что со мной не так, но доказательств никаких для него у меня теперь нет. Не получилось и такого, что он увидит и сам обо всем догадается.

Лучше уж я бы вообще молчала об этом, это было бы честнее, и проще гораздо сейчас для него…

В бессилии я снова заваливаюсь на кровать и поскорее утыкаюсь носом в подушку. Хочу исчезнуть, спрятаться навсегда от всего мира и от его гнетущего, так сильно ранящего меня равнодушия.

И все же, все же, может быть…

Звук воды все еще доносится до меня, и я вскакиваю. Хватаю что-то из своей одежды и, прикрываясь, на слабых, все еще подрагивающих, не до конца окрепших после близости ногах, пошатываясь, но с каждым шагом все смелея и смелея, закусив губу, решительно иду по направлению к ванной комнате.

Глава 15
Нет, пожалуйста, только не это…

Гордей, о боже, Гордей…

Арина

Гордей стоит под душем, запрокинув голову и подставив лицо под бьющие с потолка струи. Я замираю на несколько секунд и просто любуюсь его рельефным и невероятно красивым обнаженным телом, по которому так завораживающе и чувственно стекают сейчас прозрачные капельки воды.

Хочется ловить их губами, скользя по его коже и вбирая, слизывая их языком. Хочется снова почувствовать и ощутить на себе, в себе его жаркий, несдерживаемый огонь. Его дикую и неистовую, но в то же время нежную, порочную, воспламеняющую и обжигающую, заставляющую гореть и сгорать, безумную, меняющую все восприятие страсть.

Отдаться уверенной силе его крепких рук и снова потеряться ото всех и вся в неизведанных, но невыносимо горячих лабиринтах времени и пространства.

Мне боязно навязываться ему сейчас, а вдруг он не захочет… вдруг разочаровался… Не так сильно понравилось, как мне самой…

Но я отбрасываю сомнения и делаю несколько решительных широких шагов вперед. Подхожу, переступаю через барьер и вот уже оказываюсь в просторной душевой кабинке удушающе рядом с ним.

Гордей слегка поворачивает голову и окидывает меня ничего не выражающим взглядом, ставшим за последнее время таким привычным, но после нашей близости воспринимаемым особенно остро и болезненно.

– Две минуты прошли, – говорю я, стараясь звучать непринужденно, и вздрагиваю, когда прохладные, точнее сказать холодные, близкие к ледяным струи начинают нещадно ударять меня по лицу.

Гордей протягивает руку к кранам и регулирует температуру воды. Холод тут же сменяется приятным расслабляющим теплом.

– Спасибо, – благодарю я и опускаю руки, которые до этого держала скрещенными на груди, свободно вдоль туловища.

Гордей застывает взглядом на моей груди и смотрит, смотрит, смотрит…

Я тоже смотрю на него, просто молча смотрю и не знаю, о чем мне с ним дальше говорить. Новые заверения и оправдания, боюсь, прозвучат как-то глупо, да и вообще…

Мне хочется, чтобы он меня обнял, но об этом я тоже не рискую его попросить. Разве что попробовать самой…

Мы итак стоим крайне близко друг от друга, но я придвигаюсь еще ближе, и уже тянусь к нему, как Гордей протягивает руку, останавливая, и перехватывает меня за волосы.

Не как-то бережно или нежно.

Он дергает болезненно на себя, а затем начинает наматывать мои длинные пряди на кулак.

Я ахаю, упираясь ладонями в его грудь, а Гордей разворачивает меня и тут же прижимается плотно к моей спине и ягодицам.

Я специально старалась не смотреть на него ниже талии, сейчас же отчетливо ощущаю, как сильно он снова хочет меня.

И тут же я чувствую безжалостное давление его ладоней на свои шею, спину, на поясницу. Оно заставляет меня против воли наклоняться вперед и вниз, но я не могу, не могу… это же…

О боже, это же так неудобно, неприлично… Это… это…

Пытаюсь сопротивляться, но Гордей крупнее и значительно сильнее меня. Он просто-таки вынуждает сделать это, выгнуться перед ним в ужасно постыдной, открывающей весь обзор на мои самые откровенные места, позе.

Заставляет, о боже, мне кажется, я сейчас прямо на месте сгорю или умру от стыда… Он заставляет меня раздвинуть ноги, встать шире, сделаться для него еще доступнее, а потом…