Потом он начинает бесцеремонно трогать меня между ног.

Проводит пальцами по складочкам, по всем местам… он… он…

Не спрашивая моего разрешения, не добиваясь согласия…

Я чувствую его пальцы прямо внутри себя… Они трогают, залезают внутрь, расширяют меня и двигаются, двигаются во мне в порочных поступательных движениях туда и обратно…

И он… он не просто делает это, полностью обездвижив меня. Он может все это видеть, наблюдать, смотреть…

Он нагнул меня перед собой и теперь развлекается со мной, как с какой-нибудь… о боже, боже, боже…

Слезы брызгают из глаз… а он между тем…

Он… приставляет к моей промежности Его и начинает бесцеремонно толкаться, с напором просовывать его в меня.

Я вскрикиваю, пытаюсь в новой попытке сдвинуть бедра, но уже поздно, его член вошел в меня и заполнил все во мне до упора.

Я ахаю и зажмуриваюсь. Захлебываюсь в своих соплях и раскисаю, почти забывая, что для существования необходим кислород.

– Дыши, – бросает короткое Гордей, словно в насмешку напоминая, каким он может быть внимательным, и начинает вбиваться в меня, с каждой секундой все сильнее, жестче и бесцеремонней.

– Гордей, – сиплю я, но вместо ответа он отпускает волосы и накрывает ладонями мои груди.

Сильно, почти до боли, стискивает в пальцах, а потом начинает скручивать ими мои соски.

И вбивается, вбивается, вбивается.

– Гордей…

– Молчи, – перебивает он хрипло, – и дай спокойно оттрахать тебя в свое удовольствие.

– Гордей, мне больно, – выкрикиваю я, плохо соображая от охватившего меня и пожирающего, такого болезненного и жуткого, просто невыносимого, чувства отчаяния, обиды и стыда.

И я… вру ему… я…

Не больно, но я вынуждена так говорить, потому что не знаю, как я еще могу до него достучаться и как могу его еще остановить.

Потому что сейчас он…

Он, он, он… какое-то жадное, оголодавшее и, наконец-то, дорвавшееся до женского тела дикое неуправляемое животное.

Не слушает меня, не воспринимает и не слышит…

А я кричу, что мне больно, и я… Наконец, я добиваюсь своего.

Гордей останавливается и сразу же выдергивает себя из меня. Но только…

Я радуюсь рано и рано надеюсь, что смогу убежать и в одиночестве придаться своему мучительному безнадежному отчаянию. Он не отпускает…

Еще секунда, и я уже не знаю, правильно ли поступила, когда решилась на то, чтобы прервать его такое жесткое, выходящее за рамки, безумие.

Он снова захватывает в плен мои волосы, разворачивает и толкает меня к стене душевой кабинки на жесткий прорезиненный коврик.

Я не удерживаюсь на ногах и ожидаемо валюсь на него. Съезжаю вниз по скользкой и мокрой пластиковой стене.

Голова кружится, хватаю ртом воздух, еле находя его среди льющегося на меня мощного потока струй.

Надеюсь, так надеюсь, что мои мучения на этом окажутся закончены.

Но нет. К сожалению, они для меня только начинаются.

Гордей не дает мне полностью свалится и заставляет оставаться перед ним на коленях.

И мне отчего-то кажется, что это именно то, чего он добивался. Потому что перед глазами, сквозь теплые душевые струи, на меня надвигается… о боже, боже мой…

– Рот открывай, – командует Гордей грубо, и я во все глаза смотрю на застывший возле моих губ твердый, внушительный член и не могу ни пошевельнуться, ни увернуться, ни возразить.

И тогда он… он… он… Он, удерживая одной рукой мои волосы, и не давая отклониться голове, кладет вторую ладонь на мой подбородок, надавливает пальцами, принуждая разомкнуть губы, а потом… мне кажется, что я сейчас свалюсь без чувств… он…

Придвигается бедрами еще ближе, и его… о боже, его… он… его… член касается моих губ.

А потом…

Он резко продавливает, и я захлебываюсь в собственных слезах и слюнях, когда он полностью, до самого горла заполняет… лишая дыхания, осознания, понимания…

Глава 16
Шок, остановка дыхания, переосмысление, рывок…

Я слышала, все, что не убивает, должно делать нас сильнее…

Арина

Шок, остановка дыхания, ступор всех систем жизнедеятельности.

А стенки кабинки, сквозь пелену воды, уже качаются, мельтешат, расшатываются и на скорости плывут передо мной.

Зачем, Гордей, за что…

И вдруг это все прекращается, словно по щелчку, в один короткий решительный миг. Также резко, как и началось, и провалиться в окончательные глубины пропасти из ужаса и отчаяния я не успеваю.

Мой рот освобождается, я снова могу свободно и без препятствий дышать. И я дышу, дышу, дышу. Надсадно глотая воздух и вцепляясь во что-то, что понимаю, едва сознание ко мне возвращается, оказывается плечами Гордея.

– Прости, я должен был спросить у тебя разрешение, – шепчет он, утыкаясь носом в мои волосы и ведя пальцами по моему лицу.

А потом поднимает меня, удерживая мое слабое податливое тело и подставляет мое лицо под теплые струи воды.

– Дыши, Бельчонок… Я и сам еле… Крышу от тебя рвет… Не повторится больше… если ты сама не захочешь. Закрой глаза на минуту.

Взгляд фокусируется на бутылочке фирменного отельного шампуня.

Я выполняю, потому что, чего еще после случившегося мне теперь бояться, а по кабинке уже начинает разноситься приятный цветочный аромат.

Чувствую, как пальцы Гордея осторожно массируют мою голову, и вот уже душистая ароматная пена начинает обильно стекать по моему лицу.

Смывая, унося, слегка смягчая.

Он гладит меня очень нежно, так, будто я хрустальная, баснословно дорогая и хрупкая ваза, и кажется, что расслабляет этими своими касаниями. Я снова дышу почти без перебоев.

Он целует уголки моих губ и слегка проникает между них языком. Несильно. Кажется, лишь только затем, чтобы перебить его вкус от того, от того… как… о боже, боже, боже…

Стоит подумать, как я возвращаюсь в состояние ступора и шока. Но Гордей тут же перестает целовать и просто обнимает, близко прижимая к себе.

– З… зачем ты это сделал? – спрашиваю непослушными губами, после того, как вода уносит последние остатки геля.

Но я все еще стою перед ним.

Мокрая, обнаженная, дезориентированная.

И он стоит.

Жесткий, красивый и… и… и… все также сильно желающий меня, как и прежде…

– Я не стану оправдываться перед тобой, и говорить, что не хотел, – произносит он, чуть отстраняясь и блуждая взглядом по всему моему лицу. – Можно сказать, в красках представлял. Наверное, сотни, а то и тысячи раз. Особенно после того, как ты бросила меня умирать. Но, как уже сказал, обещаю не трогать больше… никаким способом без твоего согласия.

Я молчу.

– По крайней мере в этом у тебя точно не было опыта, – усмехается невесело, а по моему телу, несмотря на горячие струи, прокатывает легкая волна озноба.

– У меня вообще не было, я говорила. А ты…

У меня снова перехватывает дыхание.

– Это неважно. Просто неважно уже. Проехали.

Гордей выключает воду, берет откуда-то большое махровое полотенце и начинает заворачивать меня в него.

С невозмутимым видом. Я не знаю, что он на самом деле думает насчет моих слов. Поверил, или снова нет.

Второе полотенце он оборачивает вокруг своих бедер, скрывая, наконец-то, с моих глаз… мне по-прежнему не противно на него смотреть, вот только…

Щеки сейчас же болезненно вспыхивают.

– Что ты испытала в тот момент? Страх, стыд, боль?

– Да, именно все это, – говорю я, а Гордей вплотную подвигается ко мне.

Я вздрагиваю, но он не делает попыток ко мне прикоснуться.

– Так даже лучше, если посмотреть. Теперь тебе и в голову не придет не то, что забираться в мою постель или пытаться целовать в темном безлюдном коридоре. Вообще приближаться ко мне ближе, чем на десяток, а то и больше метров.

Я сглатываю.

– Идти сможешь?

Я не знаю, не знаю, не знаю…

Я готова снова задохнуться в потоке из горьких, непрошенных рыданий. Потому что не знаю, я не знаю, что теперь придет или не придет в мою голову. Я люблю его, но его поведение, все это… и все равно, я продолжаю любить его, я люблю…

– Арин?

И тут Гордей делает то, чего я была лишена так давно, но неоднократно, так часто восстанавливала, и проживала, и всегда мечтала.

Он вдруг, он… Секунда, и он подхватывает меня на руки, словно я вешу совсем не больше пушинки.

И он…

Он выносит меня из ванной на руках.

Подходит со мной к кровати, а потом осторожно укладывает меня на нее. Сам ложится рядом, облокотившись на руку, согнутую в локте и начинает вести пальцами по моему лицу.

Все происходит быстро, так, что не успеваю реагировать, воспринимать, переосмыслять.

– Ты стала еще красивее, чем была, – говорит он и моя грудь, укрытая полотенцем, тяжело вздымается под его пристальным, тяжелеющим с каждой секундой взглядом. – Но я не хочу снова в этот омут, Бельчонок. Слишком больно и слишком… сложно потом… А ты… Надеюсь, ты убедилась в том, что твои мечты насчет меня совсем не соответствуют реальности. И не захочешь больше… Это было жестко, но я… я стал таким и уже не изменюсь. Либо грубый жесткий секс без обязательств, либо ничего.

– Ты… ты был нежным в первый раз, – в отчаянии шепчу я, на что Гордей перестает поглаживать мою кожу и только жестко усмехается одними уголками губ.

– Ты сказала, что это твой первый раз, я… забылся немного. Слегка накрыло от твоего признания, старался… сдержаться. Не ожидал. Но больше такого не повторится, Бельчонок.

Он вдруг поднимается с кровати и отходит к окну. Стоит ко мне спиной несколько секунд, потом идет в сторону ванной, а возвращается оттуда уже одетый в штаны и футболку.

Я за это время тоже успеваю натянуть свою одежду, а также немного пригладить волосы рукой.

– Думаю, сейчас мне лучше уйти, – говорит Гордей, окинув меня, сидящую на краешке кровати, поверхностным блуждающим взглядом, потом решительно направляется к двери.

– Подожди, – выпаливаю я, против всякой логики, чуть не впадая в панику от мысли, что он уйдет и оставит меня одну.

Его рука, уже прикоснувшаяся к дверной ручке, опускается, он оборачивается ко мне.

– Что?

– Ты… ты…

Я давлюсь словами, но все же решаюсь, не могу не выяснить вопрос до конца.

– Ты… пойдешь сейчас к ней, к Лене? Или к какой-то другой девушке? И станешь…   я видела, ты все еще возбужден…   ты…   станешь засовывать в нее?

– Арин, не забивай себе голову…

– Ты… Если я… я… если я разрешу тебе… Как ты хочешь… То есть… если все будет так, как там, в душе, ты… пообещаешь мне… Пообещаешь, что только со мной и больше ни с кем?

Я выпаливаю, и сама же захожусь от страха, от ужаса своего предложения. Но стоит только подумать, что он уйдет….

– То есть, ты хочешь сказать, что разрешишь мне трахать тебя в рот?

Я зажмуриваюсь, нещадно горя от его формулировок, да и от самой темы разговора, но все равно, хоть и нерешительно, и со всей силы борясь со своим отчаянием, но киваю.

– И что, глотать мою сперму ты тоже согласишься?

Я задыхаюсь от жаркого горячего удушья, не сразу воспринимая, а потому молчу. О таком я даже еще не думала. О боже, вообще не представляла.

Гордей усмехается, разглядывая мои мучения, отворачивается и снова толкает дверь.

Я вскакиваю с кровати и снова останавливаю, на этот раз близко подходя к нему.

– Подожди, я… да, я согласна, если только со мной… больше ни с кем не станешь, а только со мной.

Несколько минут Гордей внимательно разглядывает мое лицо, и я рада, что в комнате достаточно темно. Ведь настолько сильно пылают сейчас мои щеки, и лоб, и шея…

Не знаю, как я выдержу. Не представляю, не знаю, не знаю…

– Спокойной ночи, Бельчонок, – говорит Гордей после паузы, кажущейся мне, без преувеличения, практически бесконечной.