Я хотел возмутиться, ранение не пулевой, а осколочное. Хотя имя отчество назвали правильно, ничего не перепутали. Возраст почти угадала тётенька, мне должно исполнится двадцать четыре года, так как я проторчал на Донбассе чуть больше года. Возмутиться не получилось, горло напрочь пересохло. Всё что я смог, немного и невнятно прохрипеть. Но врачи на меня и мои хрипы, внимание пока не обратили.

– Ага, это тот, что разведчики привезли. Как же помню. Генерал приезжал беспокоился за парня. Ну что, орёл, передумал умирать? – главный доктор улыбался, заглядывая мне в глаза.

Интересно, что за генерал за меня беспокоился? Может от отца? Вполне возможно, если родитель решил переправить меня в другое место. Или нет? Что-то мне всё вокруг очень подозрительным кажется. Я не успел ничего сказать, как доктор продолжил.

– Геройский парень. Орден «Красной звезды», орден «Отечественной войны 2-ой степени», медаль «За отвагу», медаль «За оборону Сталинграда». Такому герою помирать совсем неприлично. Давай парень не дури, мы тебя подлечим и поедешь домой, – спокойным голосом говорил доктор.

Какие ордена? Какие медали? Меня явно с кем-то перепутали. Стоп! Медаль «За оборону Сталинграда»? Они что, все психи? Какой Сталинград? Или я псих? Вопросы роились в моей голове, но на уровне подсознания я уже понимал, что произошло на самом деле, только верить в это не хотелось. Очень не хотелось. Не бывает так, просто не бывает и всё тут! Я промолчал. А что тут скажешь? Меня назвали лейтенантом, награды мне приписали, которые только во время Отечественной войны получить можно было, хотя имя и фамилия совпадали, а говорить и возражать было трудно. Главный доктор заглянул мне в глаза, осмотрел голову и грудь, и они пошли дальше. А я остался лежать в полной прострации3.

Прошло три дня, организм мой уверенно шёл на поправку, чего нельзя было сказать на психическое состояние. За эти дни я услышал, что госпиталь военный, находится на окраине Берлина. Бер-ли-на, япономать вашу! Это же в Германии. Мои соседи по палате переживали, радовались победе над Великой войной, и строили планы на будущее. Из разговоров раненых и медперсонала я сделал вывод, что сегодня на дворе 1945-ый год, середина мая. Великая Отечественная война закончилась, идут разговоры, когда будут отправлять домой часть войск, и кто останется здесь, в Германии. От таких разговоров у меня кругом шла голова. Никак не хотелось верить в то, что произошло со мной. В который раз я задавал себе вопрос, а не сумасшествие ли это. А что? Бывают психи Наполеонами, царями, прочими инопланетянами? Бывают, не раз слышал о таком. А я вот фронтовика изображаю. Наверняка мне таблеток подкинули, от которых я всё воспринимаю, как в реальной жизни. Хотя чего я себя успокаиваю? Вокруг меня совершенно реальный мир, на бред психа совсем не походит. В той, своей жизни мажора, я не раз читал книги про попаданцев, потому не скандалил, а вёл себя тихо и размышлял. Хотя верить не хотелось, что я, мать его, долбанный попаданец. Для страховки я решил говорить, что ничего не помню. Врачи определили у меня временную амнезию, что меня на первое время устраивало. Ситуация выглядела так, что мой разум попал в тело молодого старшего лейтенанта, который воевал во фронтовой разведке. Для полноты счастья этот старший лейтенант приходился мне дядей? Нет, он моему отцу дядя. А мне тогда кто? А, не важно, в общем родственник. Как я обнаружил родственные связи? Мне принесли два письма, что сохранились в кармане гимнастёрки. И я эти письма прочитал. Писал старший брат Степан. Сообщал, что наши родители погибли во время бомбёжки. Сам братан в Чехословакии, и похоже их отправят на Дальний Восток. Брат командует штурмовой ротой. В письме брат просил не теряться. А если что, писать в Москву до востребования. Из письма я понял, что я на фронт попал в 1942-ом году, добровольцем со скамьи юридического факультета, институт находится в Москве. Брат очень сожалеет, что я не доучился, но надеется, что продолжу обучение. Сам брат воевал хорошо, дважды ранен, имеет награды, орден «Красной звезды», медаль «За Храбрость», орден «Отечественной войны 2-ой степени», медаль «За оборону Москвы», орден «Боевого Красного знамени». Что тут скажешь? Геройский брат получается. В звании капитана. Видимо моё тело повоевать успело, в смысле в Сталинграде. Откуда я всё это узнал? Приходил в госпиталь однополчанин, тоже из разведки, Серёга Попов. Воевали вместе с телом, в которое меня засунули, возможно дружили, раз он так много обо мне знает. Переживал о том, что со мною случилась амнезия. Серёга рассказал, как я получил ранение.

– Мы возвращались в наше хозяйство, на окраине Берлина. Услышали, что рядом идёт бой. Кинулись туда, а там пехотный генерал и его окружение отбиваются от группы недобитых фашистов. Немчура видимо решили на американскую сторону прорываться, вот наши и вляпались. А тут мы вчетвером, помогли, конечно. Ты собой генерала закрыл от автоматной очереди фашиста, а так все целы и здоровы из наших. В генеральской свите четверо погибли. Вот такие дела, не очень весёлые. Ваня, а ты совсем ничего не помнишь? – обеспокоенно спросил Сергей.

Я медленно покачал головой, давая отрицательный ответ на его вопрос. Вскоре Сергей ушёл, а я в который раз прокручивал в голове события. Верить в произошедшее не хотелось, от слова совсем. Какая-то совсем ненаучная фантастика, полнейшая глупость. И почему я? Что, на мне свет клином сошёлся, не нашлось другого кандидата? Вопросы роились в моей голове, не находя ответов. Через неделю я начал вставать в туалет. В госпитале меня прозвали «молчуном», по причине того, что я почти ни с кем не разговаривал. А что говорить? Сказать, что я из 21-го века? Тогда меня быстро упекут в психушку, ну или посчитают шпионом. В романах про «попаданцев», те сразу бегут к Сталину и учат его жизни. Я не на столько идиот, чтобы так поступать. Наслушался в своём времени про НКВД, а в этой конторе вопросы решали быстро и без мучений совести. А оно мне надо? В прошлой жизни я несколько раз читал книжки про попаданцев в прошлое, во время отдыха, на Донбассе. Но верить в то, что это произошло со мной, очень не хотелось. В следующий приход Сергея, я стал подробней расспрашивать о жизни Ивана Жукова. Друг Ивана старался мне помочь и рассказывал всё, что знал. Тем более врачи предположили, что память ко мне постепенно вернётся. Так от товарища я узнал, что родственники у меня погибли в блокадном Ленинграде, что кстати подтверждалось письмом брата. Отец и мать погибли во время бомбёжки. Имеется старший брат, который воевал на другом фронте. О других родственниках Сергей не знал. Постепенно моё настроение стало налаживаться. Я вообще человек не склонный к депрессии. Воспитание отца сказывалось, он учил выживать в любой ситуации, куда бы не занесла судьба. Если это глюк, то, что со мной происходит, можно совсем не переживать, вылечат постепенно. Уж батя точно на врачей надавит, потребуются деньги, он заплатит. А если всё натурально, то надо дальше жить, а не слёзы лить по тому, что уже произошло. Как только начал ходить рассмотрел себя в зеркале. Тело мне досталось неплохое. Рост 180 сантиметров, что по меркам этого времени, считается высоким. Телосложение крепкое, можно сказать спортивное, хотя в разведке другого и не могло быть. Портрет лица тоже не подкачал, такие говорят нравятся женщинам. Кстати, о женщинах, надо попробовать подкатить к санитарке. Есть тут молоденькая, на меня засматривается. По утрам, меня эрекция донимать начинает, надо подумать, где можно напряжение скинуть. Заодно узнаю, насколько доступные женщины в этом времени. А то бывало, бабушек послушаешь, дак они все здесь к сексу относились серьёзно, только после свадьбы и с мужем. На моей голове волосы тёмно-русые. Хоть с этим повезло. В своей прошлой жизни я был парнем вполне привлекательным. Знакомых девочек хватало, точнее девчонки сами вешались мне на шею. Так что стал я вникать в реалии этой жизни. Постепенно сдружился с медперсоналом и завхозом, даже с главврачом подружился, помогло умение играть в шахматы.

Раны мои зажили быстро по местным меркам, что, кстати, удивляло эскулапов в госпитале. И в конце июня меня вызвал главный врач госпиталя.

– Выписываю тебя, товарищ старший лейтенант. В действующую армию ты не попадёшь, по причине амнезии. Надеюсь, твоя память вернётся. Наша наука ещё мало знает о человеческом мозге. Так что будем отправлять тебя домой, в выписке я указывать не буду о твоей амнезии, может на гражданке такая запись повредить, при устройстве на работу. Из госпиталей всех отправляют домой, без исключения. В предписании тебе положено через три дня появиться в комендатуре, даю тебе немного времени осмотреться в Берлине, – говорил главврач, заполняя мои документы.

– Может дней пять? А то до Германии дошёл, а толком ничего не видел. Обещаю, что никуда лезть не буду, вас не подведу, – закинул я удочку, чтобы получить побольше дней для прогулок по Берлину.

Главврач засмеялся, но дал мне пять дней, произнеся строгий наказ, чтобы не лез туда, куда собака свой… не суёт, но в общем понятно, что не суёт. Выписку дали, в ней значилось явиться в комендатуру Берлина, к такому-то числу. А оттуда видимо направят в Москву, по причине того, что призывалось тело именно там, и прописка в документах наверняка была московская, в общежитии института. Главврач сказал, что у меня есть возможность восстановиться осенью в институте, а до осени и здоровье полностью поправится. За три дня до этого приходил ещё раз Сергей, а с ним незнакомый полковник. Он представился Мироновым Николаем Сергеевичем. Оказывается, он и был командиром нашей группы. Посетовал полковник, что меня списывают и дал адресок в Москве, к кому я смогу обратиться, чтобы с работой помогли, если не устроюсь в институт. Привезли мне новое обмундирование и мои награды. Даже денег насобирали от сослуживцев, кроме денег, сидор солдатский с продуктами и вещами.

– Нас под Прагу перебрасывают. Ты пиши Ваня, как устроишься. Адрес полевой почты знаешь. Тот генерал, которого ты прикрыл обещал за орден позаботиться, может не обманет, – сообщил Сергей перед уходом.