Я обернулась и чуть не пискнула. Передо мной стоял он. Дмитрий. Тот самый столичный купец, от которого все местные девицы теряли дар речи. И сегодня он выглядел ещё более сногсшибательно, чем в нашу прошлую встречу. На нём был новый кафтан, на этот раз сочного вишнёвого цвета, расшитый золотом, а на шапке красовалось огромное, переливающееся всеми цветами радуги перо какой-то заморской птицы.

– Здравствуйте, – пролепетала я, чувствуя, как щёки предательски заливаются румянцем. Ну почему я всегда так глупо краснею?

– Я искал вас, прекрасная Ната, – он улыбнулся своей самой ослепительной улыбкой, от которой у всех торговок в радиусе десяти метров, кажется, выпали из рук кошельки. – Ярмарка – это праздник. А какой же праздник без подарков?

С этими словами он, словно фокусник, достал из-за спины красивый свёрток. Развернув его, он накинул мне на плечи… шаль. Но боги, что это была за шаль! Тончайший, почти невесомый шёлк, расписанный диковинными синими и золотыми цветами, которые будто светились изнутри. Она была такой красивой, такой немыслимо дорогой, что я испуганно отшатнулась, будто меня хотели обжечь раскалённым железом.

– Я не могу это принять, – прошептала я, оглядываясь по сторонам. – Она… она, наверное, стоит целое состояние. Больше, чем наш дом!

– Глупости, – рассмеялся он так легко, будто дарил мне не шаль, а полевой цветок. – Красота бесценна. А такая девушка, как вы, достойна самой лучшей оправы. Носите на здоровье и вспоминайте обо мне.

Он говорил, а я видела, как все вокруг пялятся на нас. На меня. На мою простую, сто раз стираную рубаху и эту роскошную, просто кричащую о богатстве шаль. Мне было ужасно неловко. Стыдно. Но в то же время… так приятно. Шаль была нежной, как лепесток розы, и пахла теми же дорогими и терпкими духами, что и сам Дмитрий.

«Ого! Какая тряпочка! – с восторгом пискнул Шишок, высунув любопытный нос из кармана. – Блестит! И мягкая! Хозяйка, давай в неё завернёмся и будем как гусеница в коконе! Очень уютно, наверное! А этот павлин-то не жадный, оказывается! Молодец, павлин! Спроси у него, может, у него и леденец для меня есть?»

Я не знала, что сказать, и только глупо теребила пальцами край этого невероятного подарка. И тут я почувствовала на себе ещё один взгляд. Совсем другой. Тяжёлый, пристальный, прожигающий насквозь. Я подняла глаза и увидела Фёдора.

Он стоял всего в нескольких шагах от нас, у лотка гончара, где продавали простые глиняные горшки. Он не хмурился, нет. Его лицо было абсолютно спокойным, словно высеченным из серого камня. Но смотрел он так, что у меня внутри всё похолодело. Он смотрел на Дмитрия, на сияющую шаль, на мои раскрасневшиеся щёки. И в его серых, как грозовое небо, глазах была такая вселенская тоска, что мне захотелось провалиться сквозь землю от стыда.

Дмитрий тоже его заметил. Он окинул Фёдора презрительным взглядом с ног до головы, от его грубых сапог до простых волос, скривил губы в усмешке и, будто нарочно, демонстративно положил мне руку на плечо.

– Ну что, прелестная Ната, может, позволите угостить вас медовым пряником? Вон у того торговца они просто восхитительны.

Я хотела отказаться, убежать, спрятаться, но не успела. Фёдор сделал шаг вперёд. Он молча подошёл к нам, и столичный купец рядом с ним сразу как-то съёжился, побледнел и потерял весь свой напускной лоск, став похожим на общипанного петуха.

Охотник даже не удостоил Дмитрия взглядом. Он посмотрел прямо на меня, в самые глаза.

– Это тебе, – глухо, но как-то очень по-доброму сказал он и протянул мне свою огромную, мозолистую ладонь.

На его ладони лежала маленькая деревянная фигурка. Птичка. Она была вырезана так искусно, с такой любовью, что казалась живой. Каждое крохотное пёрышко, каждый изгиб крыла – всё было сделано с невероятным терпением и теплом. Дерево было гладким, отполированным до блеска, и пахло лесом после дождя.

Я замерла, перестав дышать. В одной руке я сжимала холодный, скользкий и чужой шёлк дорогой шали, а в другую мне предлагали взять эту простую, но такую настоящую, такую… родную деревянную птичку.

«Птичка! – удивлённо и восторженно прошептал Шишок. – Она почти как я, только с крыльями! И не ворчит, наверное. Интересно, а она умеет летать? Хозяйка, бери скорее! Будет у меня подружка! Мы будем с ней разговаривать! Я ей всё-всё расскажу!»

Дрожащей рукой я взяла птичку. Её тепло тут же согрело мои озябшие пальцы. Я подняла глаза на Фёдора. Он смотрел на меня, и в его взгляде было столько всего – и нежность, и горечь, и какая-то отчаянная, робкая надежда.

Дмитрий громко фыркнул, нарушая тишину.

– Какая прелестная безделушка. Уверен, в столице за неё дали бы целых три медяка на рынке для бедняков.

Фёдор медленно, очень медленно повернул к нему голову. И я увидела, как в его спокойных серых глазах вспыхнул опасный стальной огонёк.

* * *

Я стояла, как дура, посреди галдящей ярмарочной площади, зажатая между двумя мужчинами, которые были похожи друг на друга, как день и ночь. С одной стороны – Дмитрий, яркий, как павлин, и пахнущий дорогими духами. С другой – Фёдор, молчаливый, как скала, и пахнущий лесом и свободой. В одной руке я сжимала холодный, скользкий шёлк роскошной шали, в другой – тёплое, живое дерево птички. А в голове у меня творился такой кавардак, что хотелось просто сесть на землю и разреветься.

– Ну что, прелестная Ната, – нарушил тишину Дмитрий, демонстративно игнорируя Фёдора и снова одаривая меня своей самой обворожительной улыбкой. – Ярмарка в самом разгаре! Позвольте мне показать вам самые интересные лавки. Говорят, тут есть заезжий фокусник, который превращает воду в вино. Уверен, вам понравится.

Он протянул мне руку, ожидая, что я вложу в неё свою. Но я не успела.

– Пойдём, – глухо сказал Фёдор, стоявший с другой стороны. Он не предлагал, не спрашивал. Он просто констатировал факт. И смотрел на меня так, что отказать ему было совершенно невозможно.

Я замерла, переводя растерянный взгляд с одного на другого. Что мне делать? Уйти с Фёдором – значит, смертельно обидеть Дмитрия, который был так щедр и любезен. Но остаться с Дмитрием – значило предать это робкое, едва зародившееся чувство, которое тянуло меня к хмурому охотнику. Мой мозг, привыкший к логике, впал в ступор.

«Ой, как неудобно получилось! – засуетился у меня в голове Шишок. Он явно чувствовал моё напряжение. – Оба хотят с тобой гулять! А ты одна! Это нечестно! Надо что-то делать! Так, слушай мой гениальный план: сначала мы идём с павлином, он нам покупает леденец. Потом мы идём с хмурым дядей, он нас защищает от хулиганов. А потом снова с павлином! Он нам покупает пирожок! Идеально! Все довольны, а мы – сыты!»

План Шишка был, как обычно, гениален в своей простоте и чудовищен в своей сути. Но ничего лучше я придумать не могла.

– Я… я бы с удовольствием, – пролепетала я, обращаясь сразу к обоим и чувствуя себя последней идиоткой. – Мы можем… погулять все вместе?

Дмитрий скривился так, будто я предложила ему съесть дохлую крысу. Фёдор просто ещё больше нахмурился. Но отступать было некуда.

И начался самый кошмарный час в моей жизни.

Мы пошли по рядам. Это было похоже на какой-то абсурдный спектакль. Дмитрий шёл справа от меня, почти касаясь моего плеча, и без умолку болтал, сыпал шутками, от которых мне было не смешно, а неловко. Он то и дело останавливался, покупал мне то медовый пряник, то яркие бусы из крашеного дерева. Я отказывалась, но он просто всовывал мне это в руки со словами: «Не обижайте меня, прекрасная Ната, я же от чистого сердца!»

Фёдор шёл слева. Молча. Он вообще не произносил ни слова, только шагал рядом, заложив руки за спину, и смотрел прямо перед собой. Но я чувствовала его присутствие каждой клеточкой. От него исходило такое напряжение, что, казалось, воздух вокруг нас потрескивает, как перед грозой.

«Так, хозяйка, что-то пошло не так, – забеспокоился Шишок. – Хмурый дядя сейчас лопнет от злости, а павлин тебя скоро бусами задушит. Пора действовать! Нам нужен отвлекающий манёвр!»

Мы как раз проходили мимо клетки с гусями. Птицы вели себя мирно, щипали траву. И вдруг самый большой и жирный гусь, как по команде, вытянул шею, страшно зашипел и ущипнул Дмитрия за его роскошный бархатный зад.

– Ай! – взвизгнул столичный купец, подпрыгивая на месте. – Что за дьявольская птица!

Пока он тряс своим кафтаном и ругался с хозяином гусей, я оказалась рядом с Фёдором.

– Он тебя не обидел? – тихо спросил охотник, кивая в сторону всё ещё возмущавшегося Дмитрия.

– Нет, что ты, – я смущённо улыбнулась. – Он просто… очень настойчивый.

Мы пошли дальше, и на несколько минут я почувствовала облегчение. Мы молчали, но это было такое уютное, такое правильное молчание. Фёдор остановился у лотка с ножами и долго разглядывал один, с костяной ручкой. Я стояла рядом и просто смотрела на его сильные руки, на сосредоточенное выражение лица. И мне было так хорошо, так спокойно.

Но наше уединение длилось недолго. Нас догнал Дмитрий, всё ещё красный от негодования.

– Ну что, полюбовались на железки? – язвительно спросил он. – Уверен, это страшно увлекательно. А теперь пойдёмте смотреть на акробатов, это куда интереснее.

Он снова бесцеремонно взял меня под руку и потащил к центру площади, где уже собралась толпа.

«Опять он! Какой приставучий! – возмутился Шишок. – Ну ничего, у меня есть ещё план, как его спровадить! Сейчас мы ему устроим!»

На импровизированной сцене какой-то тощий парень жонглировал горящими факелами. И в тот момент, когда он подбросил их особенно высоко, один из факелов вдруг полетел не вверх, а в сторону. Прямо в лоток с глиняными горшками.

Раздался оглушительный звон! Горшки посыпались на землю, разбиваясь вдребезги. Толпа ахнула и шарахнулась в стороны. Началась паника.

– Осторожно! – крикнул Дмитрий и, вместо того чтобы прикрыть меня, сам спрятался за мою спину.

А вот Фёдор среагировал мгновенно. Он одним движением притянул меня к себе, закрывая своим мощным телом от летящих осколков, и почти вынес из обезумевшей толпы.

Когда всё стихло, я обнаружила, что стою, вжавшись в его грудь и вцепившись в его рубаху так, что побелели костяшки. А он крепко обнимает меня за плечи, и его сердце гулко стучит прямо у меня над ухом.

– Ты цела? – спросил он, заглядывая мне в глаза.

– Да, – прошептала я, чувствуя, что сейчас просто растаю в его руках.

Тут к нам подбежал растрёпанный Дмитрий.

– Какой ужас! Какое варварство! – причитал он. – Ната, вы не ушиблись? Я так за вас испугался!

Я отстранилась от Фёдора, чувствуя себя ужасно виноватой. Я стояла между ними, и оба смотрели на меня. Один – с беспокойством и нежностью. Другой – с испугом и эгоистичным облегчением. И в этот момент я поняла, что больше так не могу.

– Мне… мне нужно идти, – пробормотала я, не глядя ни на кого. – Аглая, наверное, уже волнуется.

И, не дожидаясь ответа, я просто развернулась и побежала. Я бежала, не разбирая дороги, расталкивая прохожих, прочь с этой дурацкой ярмарки, от этих дурацких подарков и от этих двух мужчин, которые разрывали меня на части.

Я влетела в тихую, прохладную лавку и прислонилась спиной к двери, пытаясь отдышаться. В одной руке была зажата деревянная птичка, в другой – шёлковая шаль.

«Ну вот, – удовлетворённо пропищал у меня в голове Шишок. – И погуляли, и развлеклись. А хмурый дядя всё-таки лучше. Он тебя спас. А павлин – трус. Зато у него есть леденцы. Сложный выбор. Очень сложный».

Я сползла по двери на пол и горько рассмеялась. Да, Шишок. Выбор был просто невыносимо сложным.

Глава 9

Я чувствовала себя ужасной предательницей. Сначала обрадовалась подарку Дмитрия, потом растрогалась от знака внимания Фёдора, а в итоге, не придумав ничего лучше, просто сбежала, как последняя трусиха. Гениально, Ната, просто гениально.