Хозяин двора, мельник, всё это время крутившийся рядом и смотревший на нас как на умалишённых, аж поперхнулся.

– Последнюю?! Да вы что, с ума сошли?!

– Утром заберёшь, – отрезал Фёдор таким тоном, что мельник тут же сдулся, покорно пошёл в сарай и вынес оттуда последнюю, самую несчастную на вид курицу.

Мы засунули перепуганную до икоты птицу в клетку, взвели механизм и спрятались в тёмном сарае неподалёку. Отсюда ловушку было отлично видно. Оставалось только ждать. Я нервничала так, что зуб на зуб не попадал. Фёдор же был спокоен, как удав.

«Ну где же он? – заканючил Шишок у меня в мыслях. – Я уже устал ждать! Хозяйка, а давай споём? Или в слова поиграем? А если он не придёт? А если он уже в соседней деревне всех кур доедает? А я так хотел посмотреть на железную зверюгу! Она, наверное, красивая! Блестит!»

И тут мы услышали. Тихий металлический лязг. Потом ещё. Оно приближалось.

В тёмном проёме ловушки мелькнула тень. На этот раз не огромный волк, а что-то поменьше, размером с лису. Тварь замерла, и в темноте загорелись два рубиновых огонька. Курица в клетке от страха издала отчаянное «кудах!».

Это и стало сигналом. Механическая лиса, не чуя подвоха, шагнула внутрь.

Щёлк! Свист натянутой верёвки! И оглушительный грохот! Дверца рухнула, отрезая путь к свободе.

Из ящика тут же донёсся дикий шум: скрежет, лязг, глухие удары металла о дерево. Зверь в панике метался внутри.

Мы выскочили из укрытия. Фёдор бежал впереди, высоко подняв факел, я семенила за ним, зачем-то сжимая в руке молоток. Для храбрости.

В свете огня мы разглядели пленника. И правда, лиса. Аккуратно собранная из тусклых медных пластин, с длинным хвостом и острыми ушами. Она скребла когтями по доскам и билась о стены с такой первобытной яростью, что, казалось, наша конструкция вот-вот развалится. Её красные глаза-светодиоды горели лютой ненавистью.

– Получилось… – выдохнула я, чувствуя, как ноги становятся ватными от облегчения.

Фёдор молча обошёл клетку со всех сторон, придирчиво осмотрел пленника, пнул ящик ногой, проверяя прочность. Потом повернулся ко мне. В его глазах, освещённых мечущимся пламенем факела, плескалось такое детское, искреннее изумление, что у меня сердце сделало кульбит.

– Ты… – он потряс головой, пытаясь подобрать слова, а потом вдруг рассмеялся. Тихо, но от души. – Я в жизни своей много чего видел. Но чтобы вот так… палкой и верёвкой… поймать такое чудище… Ната, я просто поражён.

И от этого его смеха и простого имени «Ната», сказанного низким, чуть хриплым голосом, у меня внутри всё затрепетало. В тот момент я была готова построить для него ещё хоть двадцать таких ловушек. Да что там, я бы ему и звездолёт собрала. Лишь бы он снова вот так на меня посмотрел и рассмеялся.

* * *

Новость о том, что я поймала железную лису, облетела всё Вересково со скоростью света. Теперь меня только и звали, что «Ната-ловушечница». Это было ужасно неловко. Женщины на рынке, стоило мне появиться, тут же начинали перешёптываться и тыкать в мою сторону пальцами, а мужики, завидев меня в таверне, с уважением кивали. Пару раз я даже видела, как соседские мальчишки носятся по двору с палками, играя «в Фёдора и Нату», и гоняют бедную кошку. Я не знала, куда деваться от стыда, но где-то в глубине души мне было даже приятно.

Аглая на эту шумиху смотрела свысока и только хмыкала, но я-то видела – она гордится мной. Даже выделила мне целую полку для моих собственных зелий и отваров. Сказала, что я уже достаточно взрослая, чтобы смешивать их без её присмотра.

Но радовало меня совсем другое. Фёдор. Он стал заходить к нам почти каждый день. Как и раньше, он почти ничего не говорил. Просто приносил то подстреленную утку, то редкие коренья для настоек, а иногда просто сидел на лавке у тёплого очага и молча смотрел, как я работаю. От одного его присутствия у меня внутри всё замирало, а руки начинали предательски дрожать. Я то и дело роняла ступки и путала мешочки с травами, чувствуя себя ужасно неловкой и неуклюжей.

«Ну всё, поплыла, – ехидно проскрипел у меня в голове голос Шишка. Мой фамильяр сидел на полке и делал вид, что спит. – Растаяла от одного взгляда этого хмурого дровосека. Ещё немного, и ты в любовное зелье вместо лепестков розы соли насыплешь. Вот будет весело! Он тебя тогда точно в мешок посадит и к себе в берлогу утащит. Будешь ему готовить, стирать».

«Замолчи, колючка, – мысленно отмахнулась я, чувствуя, как горят щёки. – Он не дровосек, а охотник. И он просто… просто отдыхает. У нас тепло и пахнет приятно».

«Ага, пахнет, – не унимался „вредный ёж“. – Тобой пахнет. Ты для него как валерьянка для кота. Он на тебя смотрит, а у тебя лапки подгибаются. Жалкое зрелище».

В один из таких дней, когда Фёдор как раз ушёл, а я, глупо улыбаясь, смотрела ему вслед, колокольчик над дверью звякнул как-то особенно нарядно. Я обернулась, думая, что охотник что-то забыл, и застыла на месте.

На пороге стоял не Фёдор. На пороге стоял мужчина, словно сошедший с обложки модного журнала из моего мира. Высокий, стройный, в безупречном кфтане из тёмно-синего бархата, расшитого серебром. Его белоснежная рубашка была украшена таким пышным кружевом, что я невольно хихикнула. На пальце блестел перстень с огромным синим камнем. А пахло от него не лесом и дымом, как от Фёдора, а дорогими палатами и чем-то сладким, цитрусовым.

– Доброго вам дня, прекрасные дамы! – произнёс он, и голос его оказался таким же бархатным, как и камзол. Он улыбнулся так ослепительно, что я на миг зажмурилась. Зубы у него были идеально ровные и белые, как первый снег.

«Павлин! – тут же пискнул у меня в голове Шишок. – Ната, смотри, настоящий павлин! Весь расфуфыренный и сапоги у него блестят! Может, он их салом натирает?»

Из своей комнаты, привлечённая необычным гостем, вышла Аглая. Она смерила его тяжёлым взглядом с ног до головы.

– Чем обязаны, господин купец? – спросила она таким тоном, будто он пришёл просить у неё в долг.

– О, так вы сразу поняли, кто я! – рассмеялся гость. – Ваша проницательность восхищает! Я Дмитрий, и я действительно купец из стольного града. Приехал в ваши края по делам и наслышан о вашей чудесной лавке. Говорят, у вас лучшие амулеты на удачу во всём околотке.

Он говорил легко и красиво, постоянно вставляя комплименты. Но смотрел он не на Аглаю, а прямо на меня. Его карие глаза с весёлыми искорками разглядывали меня так открыто и беззастенчиво, что я почувствовала себя совершенно голой. Мне отчаянно захотелось одёрнуть свой простой льняной передник и спрятать руки, перепачканные соком зверобоя.

– Амулеты есть, – буркнула Аглая, которую столичный лоск совсем не впечатлил. – На что удача нужна? На торговлю? На дорогу? Или от сглаза?

– Мне бы что-нибудь от всего и сразу, – улыбнулся Дмитрий, не сводя с меня взгляда. – Чтобы и в делах помогало, и в любви сопутствовало. А может, ваша прелестная ученица мне что-нибудь посоветует? У неё такой ясный взгляд, она наверняка видит, что мне подойдёт лучше всего.

Я покраснела до корней волос. Никто и никогда не говорил мне таких слов.

– Вам… вам подойдёт амулет с тигровым глазом, – неожиданно для самой себя выпалила я, схватив первый попавшийся с полки. – Он помогает принимать верные решения и защищает от необдуманных поступков. И в делах, и… во всём остальном.

Дмитрий удивлённо приподнял бровь, а потом снова рассмеялся, ещё громче и заливистее.

– Вот это да! Какая прямолинейность! Мне это нравится! Обычно девицы в моём присутствии теряют дар речи, а вы сразу видите «недуг» и назначаете лечение. Беру! Немедленно беру этот ваш тигровый глаз! Особенно если он защитит меня от необдуманных поступков в присутствии таких очаровательных ведуний.

Аглая поджала губы так, что они превратились в тонкую ниточку, и молча протянула ему амулет. Дмитрий щедро расплатился, бросив на прилавок несколько золотых монет. Глаза моей наставницы на миг потеплели, но лишь на миг.

– Благодарю вас, сударыни, – сказал он, вешая амулет на шею поверх кружев. – Надеюсь, он принесёт мне удачу. Например, удачу увидеть вас снова, прелестная Ната.

Откуда он знает моё имя? Я ведь не представлялась!

Он подмигнул мне, галантно поклонился Аглае и вышел, оставив после себя облако сладкого соблазна и оглушительную тишину.

Я стояла, как соляной столб, и смотрела на блестящие золотые монеты.

– Вот же павлин столичный, – проворчала Аглая, сгребая монеты в ящик. – Весь в перьях, а внутри – пустота. Языком чесать они все мастера, а как до дела дойдёт – ищи ветра в поле. Держись от таких подальше, Ната.

Но я её почти не слушала. В моей голове творился настоящий хаос. С одной стороны – молчаливый, надёжный, как скала, Фёдор, от одного взгляда которого у меня подкашивались ноги. А с другой – этот Дмитрий. Яркий, весёлый, богатый, который не скрывал своего интереса и сыпал комплиментами, от которых кружилась голова.

«А мне павлин понравился! – неожиданно подал голос Шишок. – Он блестящий! И пахнет от него конфетами! А от твоего хмурого охотника только мхом да сыростью. Я голосую за павлина! У него точно в карманах есть что-нибудь вкусненькое! Может, даже орешки в меду!»

Я тяжело вздохнула. Кажется, моя тихая и размеренная жизнь в Вересково только что закончилась. И я понятия не имела, радоваться этому или плакать.

Глава 8

Ежегодная ярмарка в нашем Вересково – это было что-то с чем-то! Я даже вообразить не могла, что в нашем сером, скучном городишке, где самое яркое событие – это когда корова соседа отелится, может быть так… громко. И так пёстро! И до чего же вкусно пахнуть! Казалось, со всей округи сюда съехались торговцы, ремесленники, музыканты и просто любопытные, вроде нас с Аглаей. Воздух гудел, как растревоженный улей: тут тебе и зычные крики зазывал, и мычание коров, и визг поросят, которых тащили на продажу, и весёлая, незамысловатая музыка, которую наигрывал на дудочке какой-то беззубый, но очень жизнерадостный старик. А запахи! Ох, эти запахи! Жареное мясо, от которого слюнки текли, сладкие петушки на палочке, от вида которых слипались глаза, и свежий хлеб, напоминающее о доме.

Аглая, моя строгая наставница, конечно, не изменяла себе и ворчала, что всё это – «пустая трата времени и денег, отвлекающая от важных дел», но я-то видела, как лукаво блестят её глаза. Она даже расщедрилась и позволила мне нацепить на шею свой лучший амулет из речного жемчуга, который я боялась даже трогать, и сунула в руку пару медяков на сладости. Мы медленно брели между торговыми рядами, и я глазела по сторонам, как деревенский дурачок, впервые попавший в столицу.

«Леденец! Хозяйка, смотри, леденец! Красный! В форме петуха! – верещал у меня в голове Шишок, мой маленький фамильяр, который чуть ли не выпрыгивал из глубокого кармана моего передника. – Купи! Ну купи же! Я всю жизнь, все свои три месяца, мечтал попробовать на вкус красного петуха! А потом вон ту булочку с маком! А потом… Ой, смотри, какая смешная собака! У неё одно ухо вверх, другое вниз! Давай её погладим!»

«Угомонись, сладкоежка и трогальщик собак, – мысленно усмехнулась я, стараясь не рассмеяться вслух. – А то и правда слипнется в одном месте. И собаку оставь в покое, у неё, может, настроение плохое».

Я как раз заворожённо смотрела, как могучий кузнец с бородой до пояса подковывает огромную лошадь, высекая из-под молота целые снопы золотых искр, когда кто-то очень мягко тронул меня за плечо.

– Не думал, что в такой глуши можно встретить столь прекрасный и нежный цветок.