Мои пальцы дрожали, но я с силой потянула ткань рукавов вверх, почти разорвав их, обнажая запястья, и вытянула руки вперёд, чтобы все видели, чтобы он увидел, чтобы никто не мог сказать, что я лгу.

На моей коже светились узоры.

Тонкие, изящные линии серебристого света переплетались, образуя нечто похожее на виноградную лозу, живую, движущуюся, едва уловимо пульсирующую, словно откликающуюся на биение моего сердца.

Брачные узоры.

Я слышала, как в толпе кто-то ахнул, слышала, как за моей спиной кто-то прошептал молитву, но мне было всё равно.

– Посмотрите! – мой голос прозвучал громче, чем я ожидала, он дрожал, но не от страха, а от ярости, от нестерпимой боли осознания того, что всё это может закончиться прямо здесь и сейчас, что моя жизнь зависит от того, поверят мне или нет. – Брачные узоры. Они не исчезли, потому что я не совершала измены.

Тишина стала почти осязаемой.

Я не отрывала взгляда от Лаэриона, ожидая, что теперь он посмотрит на мои руки, что теперь он поймёт, что теперь он наконец усомнится. Но он не смотрел на мои запястья, он не обращал внимания на свечение, он смотрел только на меня, и в его глазах не было облегчения, не было даже удивления.

В них была тьма.

– Ты хочешь сказать, что я ошибся?

Он говорил медленно, но в его голосе чувствовалась та самая затаённая ярость, которая была страшнее открытого гнева. Она была холодной, убийственной, разрушительной. Она не оставляла надежды.

Я поняла это в тот самый момент, когда он сделал шаг вперёд, сокращая расстояние между нами, и теперь между нами не было ничего, кроме пустоты, наполненной страхом, недоверием и чем-то, что я не могла объяснить.

Когда он сделал шаг вперёд, пространство вокруг будто сжалось, воздух стал тяжелее, гуще, словно сам зал замер, ожидая неизбежного. Я почувствовала его приближение всей кожей, почувствовала, как его тепло обожгло меня, хотя между нами всё ещё оставалось несколько шагов.

Но он не остановился.

Он двигался медленно, размеренно, как охотник, приближающийся к жертве, которая не успеет убежать.

Я не отступила, хотя каждое нервное окончание в теле требовало, чтобы я сделала шаг назад.

Но я не могла. Если я сейчас дрогну – я проиграю.

Подняла голову, и в тот момент, когда он подошёл слишком близко, наши взгляды встретились, и я утонула в этих глазах – глубоких, золотых, чужих и всё же странно знакомых, отражающих пламя факелов, но при этом оставшихся холоднее самой зимы.

Он не моргнул, но в его взгляде мелькнула тень, мгновенное что-то, что я не успела понять, прежде чем он резко схватил меня за запястье.

Я вздрогнула от неожиданности, но он не сжал его, не причинил боли, просто удерживал, легко, но так, что вырваться было невозможно.

Его пальцы горели, словно раскалённый металл, но не от жара, а от силы, скрытой в этом прикосновении.

Он резким движением отвёл рукав ещё выше, полностью обнажая узоры, что мерцали на моей коже, живые, тонкие, сплетающиеся в причудливую вязь.

Лаэрион не торопился.

Он смотрел на них долго, задумчиво, его лицо не выражало эмоций, но я чувствовала напряжение в его пальцах, в его дыхании, в том, как он чуть сильнее сжал мою руку, будто проверяя что-то.

А затем он медленно провёл пальцем по узору.

Я вздрогнула. Почти незаметное движение, лёгкое, но оно разбудило что-то внутри меня, заставило узоры вспыхнуть ярче, пульсируя в такт моему сердцебиению.

Они откликнулись.

Я почувствовала это всем своим существом – едва ощутимый отклик, будто внутри меня что-то дрогнуло, словно древний механизм, запущенный от одного-единственного касания.

Мои глаза широко распахнулись, но я не смогла скрыть свою реакцию, не могла оторвать взгляда от своей руки, от его пальцев, что продолжали изучать эти странные, живые линии на моей коже.

Лаэрион тоже заметил это.

Увидела, как его зрачки расширились, как его губы сжались в напряжённую линию.

На какое-то мгновение мне показалось, что его лицо потемнело от чего-то, похожего на смятение.

Его пальцы разжались резко, будто он отдернул руку от огня, и на мгновение между нами повисла какая-то необъяснимая, пугающая пустота. Я чувствовала, как узоры на коже ещё слабо мерцают, словно остывающие угли, как подрагивает рука после его прикосновения, как в груди сжимается странное, незнакомое чувство, которое я не могла определить.

Я смотрела на него, пыталась разобрать, что скрывается за этой холодной маской, но кроме ярости и жёсткости, кроме того же презрения, что было с самого начала, не увидела ничего.

И тогда я поняла, что он не хочет видеть.

Что он отказывается принимать правду, даже если она горит у него перед глазами.

Я не позволю ему закрыть глаза на факты, не позволю казнить меня, когда у него перед лицом доказательство того, что всё, что он думает обо мне, – ложь.

– Если мои слова ничего не значат, если ты не веришь своим глазам, пусть меня проверит маг.

Гул прошёлся по рядам зрителей, кто-то шептался, кто-то резко выдохнул, но я продолжала стоять неподвижно, смотря прямо в лицо человеку, который готовил меня к казни.

Лаэрион не дрогнул, но что-то в его взгляде мелькнуло – что-то похожее на опасное предупреждение.

Но я не закончила.

– И если уж вы решили, что я умру, прежде чем это случится, я требую мейстера.

Тишина раскололась, как гром, разлетевшись по залу.

Я не упустила того, как напряглись судьи, как судорожно взглянул на меня Эймер, как несколько человек в толпе испуганно ахнули, но мне было плевать.

Глава 11.

Мужчина, чьего имени я так и не узнала, стоявший в стороне в ожидании своей гибели, заметно расслабился. Он едва заметно вздохнул, его плечи, до этого напряжённые, будто готовы к последнему удару, чуть опустились. Теперь, когда суд не поспешил отрубить ему голову, он понял, что у него ещё есть шанс дожить хотя бы до следующего рассвета.

А вот я не была уверена, что этот шанс есть у меня.

Снова посмотрела на Лаэриона. Он не двинулся с места, но весь его облик был наполнен сдержанной яростью. Губы сжаты в тонкую линию, взгляд потемнел, стал почти чёрным от нарастающего гнева, но его голос, когда он заговорил, был холодным, безразличным, почти скучным.

– Приведите мага. И мейстера.

Толпа замерла.

Люди обменялись ошарашенными взглядами, судьи едва заметно переглянулись между собой, но никто не осмелился возразить.

Лаэрион не повторял приказ дважды. Один из стражников молча кивнул и исчез за массивными дверями, оставляя после себя гулкое, вязкое ожидание.

Я не знала, сколько пройдёт времени, но оказалось, что совсем немного. Буквально через пять минут, когда напряжение в зале достигло предела, и я уже начала подумывать, что Лаэрион может передумать, раздались шаги.

Но не уверенные, твёрдые, властные, как у воинов, не гулкие, разносившиеся по каменному залу. Шаги были медленными, мешкающимися, как будто тот, кто приближался, не был уверен, что хочет оказаться здесь.

И вот двери снова распахнулись, впуская в зал хрупкую, сгорбленную фигуру. Я ожидала увидеть величественного мага, человека в богатых одеждах, украшенных золотым шитьём, с гордой осанкой, излучающего власть и мудрость.

Но вошёл старик, похожий скорее на бродягу, чем на придворного мага.

Его одежда была изношенной, простой, шерстяной, тёмно-коричневого цвета, с закатанными рукавами и небольшими пятнами на ткани, будто он только что возился с травами или зельями.

Но стоило мне опустить взгляд ниже, как я заметила единственную вещь, которая выдавала в нём знатного человека.

На груди, пристёгнутая к его накидке, сверкала брошь. Она была небольшой, но изящной, изображающей чашу, из которой поднимался струящийся пар.

Видимо символ мейстера. Он подошёл ближе, слегка поклонился, но не слишком низко, а затем поднял голову, и в его глазах не было ни страха, ни волнения, только усталая осведомлённость.

Как будто он уже знал, что его ждёт.

И когда он посмотрел на меня, потом на Лаэриона, а затем на пятерых судей, что стояли в ряд, я увидела, как его глаза слегка сузились, словно он пытался уловить что-то невидимое для других.

Старик подошёл ближе, его пальцы тонкие, с узловатыми суставами, словно ветви старого дуба, осторожно сомкнулись на моём запястье. Он осмотрел мои руки, проводя пальцами по брачным узорам, которые всё ещё мерцали серебристым светом, но уже не так ярко, как в тот момент, когда к ним прикоснулся Лаэрион.

Я почувствовала холодок его кожи, но он не был неприятным – скорее, напоминал прикосновение утреннего ветра, лёгкого, но проникновенного.

Мейстер молчал, но я видела, как его взгляд становился всё более внимательным, изучающим. Затем он медленно поднял голову, и его глаза встретились с моими.

– Сложно сказать наверняка, госпожа. – Его голос был глуховатым, но тёплым, без той резкости, что так любили судьи и стражники. – Ваши узоры не лгут, но магия… она может быть коварна. Нужно больше времени.

Я ожидала, что он обратится к Лаэриону за разрешением, но он даже не повернулся к королю.

– Отведите её в мою комнату. – Он посмотрел на одного из воинов, стоявших у колонн. – Без снадобий и инструментов я не могу вынести вердикт.

Стражник кивнул, затем быстро подошёл ко мне, крепко схватил за локоть, но я резко дёрнула руку, заставляя его ослабить хватку.

– Я могу идти сама.

Почувствовала всю тяжесть взглядов на своей спине, но не обернулась, когда мы вышли из зала.

Коридоры замка были пустыми и гулкими, факелы, развешанные вдоль стен, потрескивали, отбрасывая на камень дрожащие тени.

Мейстер шёл чуть впереди, его шерстяная накидка шелестела о пол, а я шла за ним, не задавая вопросов, потому что чувствовала – этот человек скажет только то, что считает нужным.

Наконец, мы остановились перед дверью, на вид непримечательной, старой, с чуть облупившейся тёмной краской.

Но когда мейстер открыл её, и я переступила порог, меня охватило необъяснимое чувство, словно я попала в совершенно другой мир.

Комната была не похожа ни на что в этом замке.

Стены увешаны пучками сушёных трав, от которых в воздухе витал пряный, терпкий аромат – смесь лаванды, тимьяна, мяты и чего-то более тёмного, неведомого.

Над камином, где медленно тлели угли, висели связки с сушёными ягодами – ярко-красными, как кровь, и тёмно-синими, почти чёрными.

На полках вдоль стен стояли керамические и стеклянные баночки, наполненные разноцветными жидкостями – изумрудно-зелёными, янтарными, дымчато-серыми, густо-синими, словно кусочки ночного неба, запертые в прозрачном стекле.

Некоторые из них медленно переливались из одного оттенка в другой, как будто внутри была живая, дышащая магия.

В дальнем углу стоял массивный деревянный стол, покрытый старинными свитками, толстыми книгами с выцветшими обложками, и несколькими маленькими склянками, в которых что-то слабо мерцало.

– Садитесь. – Мейстер указал мне на кресло, стоящее у камина.

Я медленно опустилась, позволяя телу отдохнуть, но напряжение не уходило.

Мейстер уже собирался что-то сказать, когда вдруг воздух в комнате сгустился, словно разом стал тяжёлым и плотным, как тёмная вода.

Я почувствовала что-то позади, что-то опасное, жгучее, и, резко повернув голову, увидела его.

Лаэрион вошел в комнату внезапно, без предупреждения, без стука.

Мейстер даже не вздрогнул, когда увидел его, только устало вздохнул, словно уже знал, что так и будет.

– Король драконов недолюбливает зелья, но, как я вижу, ждать результатов он не хочет.

Голос мейстера прозвучал ровно, спокойно, но в нём была насмешка, почти незаметная, но всё же ощутимая.

Лаэрион ни на секунду не отводил взгляда от меня.

– Начинай, – приказал он.