И: «Многие индейки гордились бы таким подбородком».

И даже, по совершенно непонятным мне причинам: «Борода хоть куда!»

Я слишком вежливая, чтобы озвучить все эти ответы вслух. Как бы я ни гордилась своей четко очерченной челюстью, я должна помнить о чувствах Эйлин. Я решаю сменить тему:

– Есть он или нет, но я буду благодарна, если ты протрешь пыль с люстры, Эйлин. Я вижу минимум одну паутинку.

В конце концов я плачу ей деньги не за то, чтобы она разглядывала себя в зеркале.

– Конечно, – отвечает экономка, отрываясь от своего отражения, и начинает рыться в шкафу под лестницей в поисках перьевой метелки с длинной ручкой.

Недолго думая, я и сама поворачиваюсь к зеркалу и с удовольствием отмечаю, что моя помада безупречна. В моем возрасте макияж не привносит красоты, а скорее скрывает недостатки. И даже несмотря на слой косметической пасты, кожа напоминает смятую папиросную бумагу. Я хмуро смотрю на себя, а затем перевожу взгляд на фотографию Пипа. Поднятый в воздух ласт словно машет мне, и на душе становится радостнее.

Я возвращаю чайную чашку на кухню. Она из набора «Роял Вустер», пудрово-голубого цвета с золотым ободком и ручкой.

Что же я собиралась сделать? Ноги сами привели меня обратно в гостиную, и я уверена, что для этого была веская причина.

Ах да, я хотела найти распечатанное письмо от Британского антарктического исследовательского совета. Я бы спросила у Эйлин, куда она его положила, но мне не хочется снова ее беспокоить, потому что она неустойчиво балансирует на стремянке и сбивает пыль с Уотерфордского хрусталя. Я проверяю сумочку, ящики комода и шкафчик из ореха рядом с пианолой и в конце концов нахожу письмо, спрятанное в верхней части бюро. В нем мало подробностей, но есть номер телефона.

Я звоню в лондонский офис БАИС.

Несмотря на слуховой аппарат, я не могу разобрать, что говорит молодой человек на другом конце провода. Почему в наши дни люди всегда бормочут? Когда я прошу его повторить, его голос звучит раздраженно. Роль амбассадора пингвинов, сообщает он мне, – просто жест благодарности от БАИС, и они не ожидают от меня никаких действий. Он не вдается в подробности, но подразумевает, что звание – лишь рекламный инструмент, бессмысленный символ, пустой ярлык. Мне нужно будет произнести пятиминутную благодарственную речь – ни больше, ни меньше – и прославить работу БАИС. На меня наденут ленту (я не ожидала короны или золотой цепи, но неужели они и правда вручат мне обычную ленту?), мы пожмем руки и попозируем перед объективами фотоаппаратов. И на этом моя миссия будет завершена.

После дальнейших расспросов выяснилось, что изначально меня хотели пригласить только в Лондон для вручения почетной награды. Затем решили, что если я буду позировать вместе с пингвинами в их естественной среде обитания, то фотографии получатся гораздо эффектнее. Не говоря уже о том, что большинство важных персоналий, которые должны появится на фотографиях, живут в Фолкленде. Похоже, мне предстоит отправиться на другой конец света ради дешевого рекламного трюка. Дешевого в переносном смысле, потому что мне придется самостоятельно оплатить перелет с Галапагосских островов. Деньги для меня не проблема, конечно, и в БАИС об этом знают, но я не могла отделаться от неприятного ощущения, что меня используют.

Я с грохотом бросаю несчастную телефонную трубку. Руки сжимаются в кулаки. В висках пульсирует. Возможно, я повысила на парня голос. Я не уверена.

Больше всего в жизни я ненавижу чувствовать себя слабой из-за чужого отношения. Во мне поднимается дух Маккриди – неустрашимый и неудержимый. В моей душе нет места слабости.

И я им это докажу.

2. Эйлин

Килмарнок

– Ты видел?.. – Я машу рукой в сторону «Скотс Таймс», лежащей на кухонном столе. По дороге из Баллахей я завернула в Килмарнок, чтобы купить себе экземпляр, и положила на стол нужной страницей, чтобы Дуг точно заметил.

– Да, Эйлин. Видел.

Я все уши ему прожужжала о статье, и мне безумно хотелось, чтобы он взял ее в руки и прочитал сам. Наконец, он читает. От волнения я задеваю танцующий подсолнух, который стоит рядом с чайником, и включаю его. Миссис Маккриди он вряд ли понравился бы, потому что сделан из пластика, использование которого она не одобряет, но меня веселят его покачивания. У нас уютная, отделанная ламинатом кухня с кучей разных вещей – полная противоположность большой кухни миссис Маккриди с огромным сосновым шкафом, в котором хранятся фарфоровые чашки.

Я выключаю подсолнух, чтобы понаблюдать за Дугом. Его подбородок покрыт тонкой седой щетиной. Лицо неподвижно, только взгляд перебегает от слова к слову. Он хмурит брови, и я понимаю, что мне нельзя говорить, пока он не закончит читать.

Уголки его губ слегка вздрагивают. Он не поднимает глаз, но слегка кивает в знак одобрения.

Я так рада, что невозможно сдержаться.

– Ну разве не чудесно? Статья в «Скотс Таймс»! Надо будет вырезать ее и добавить к моей коллекции. – Я наполняю его тарелку кашей и посыпаю солью, как он любит. Добавляю сахар в свою. – Но все же я беспокоюсь о миссис Маккриди.

Он ничего не отвечает, и я наливаю чай в его кружку с надписью «Я люблю печеньки», пододвигаю к нему его завтрак и повторяю:

– Я правда беспокоюсь.

Он дует на ложку и жадно набрасывается на кашу.

– Ты слишком много беспокоишься.

Я усаживаюсь напротив него и тоже принимаюсь за еду.

– С одной стороны, я рада за нее. Она целую вечность была несчастной и ни с кем, кроме меня, не разговаривала, да и то… ну… в основном раздавала инструкции. – Я кривлю губы, вспоминая. – Но после случая с пингвином она словно стала другим человеком. Должно быть, путешествия хорошо на нее влияют. И люди. И пингвины. Но, с другой стороны, ей уже восемьдесят семь, и, на мой взгляд, она старовата для «вояжей», как она их называет.

Дуг хмурится.

– Ты посолила кашу? – спрашивает он.

– Конечно, посолила. – Я машинально пододвигаю к нему солонку, но вспоминаю, что доктор сказал ему ограничить потребление соли. Она вредит кровяному давлению. Не удивлюсь, если за все эти годы соль ослабила и его вкусовые рецепторы: похоже, в последнее время Дуг предпочитает хаггис и картошку фри навынос моей стряпне.

Пока ест, он читает «Скотс Таймс».

– Цены на топливо снова растут, – бормочет он. – И дизелей не хватает.

Мои мысли возвращаются к миссис Маккриди.

– Немощной ее не назовешь, ни в коем случае. Она такая бодрая и подтянутая! Я даже завидую ее осанке. Но ей свойственно попадать в рискованные ситуации. И она всегда добивается своего. Что в прошлом, что сейчас. На днях она мне сказала: «Эйлин, я чувствую себя живой, только когда намечается приключение. Хорошо, что будут съемки, а то я могла бы и умереть». И я ей ответила: «Не говорите так, миссис Маккриди». Но она все продолжала. Похоже, даже звания амбассадора пингвинов для нее теперь недостаточно, – я замолкаю.

Дуг все еще просматривает заголовки газет, одновременно слушая меня.

– Сэр Роберт так часто бывает в отъезде, а ее внук Патрик и вовсе живет на другом конце света. Она все еще очень одинока, правда. Я так хочу, чтобы она была счастлива, как мы.

Дуг вздыхает и шелестит бумагой.

– У этой женщины Маккриди столько денег и ты так много ей помогаешь, что у нее нет права быть несчастной.

Мне не нравится, что он назвал ее «этой женщиной Маккриди», но я продолжаю развивать свою мысль:

– Она так раздражена после звонка в исследовательский совет. Она считает, что ей дали недостаточно работы. Ну разве не безумие? Другой был бы рад расслабиться на старости лет, но только не миссис Маккриди. У нее все наоборот. Чем старше она становится, тем больше себя нагружает. В ней есть что-то почти отчаянное. У меня такое чувство, вот здесь, – я похлопала себя по груди, – что она собирается сделать что-то эксцентричное, благородное и опасное. Ею стоит восхищаться, но мне не дает покоя мысль о том, что она что-то задумала. И что ее задумка, чем бы она ни оказалась, может ее убить.

Внезапно – вжух – меня обдает жаром. Я подумываю побрызгать на лицо холодной водой, но не хочется вставать.

– Прекрати волноваться, ладно? Эта женщина как Королева. Она будет жить вечно.

– Слава богу, у нее есть сэр Роберт. Конечно, я не имею в виду ничего такого, когда говорю «есть». Просто сэр Роберт – ее большой друг.

Я снова беру паузу. Дуг не любит этого показывать, но он очень впечатлен тем, что я лично знакома с сэром Робертом Сэддлбоу (да, не с простеньким «стариной Робертом Сэддлбоу», а с тем самым, знаменитым, которого показывают по телевизору). И что миссис Маккриди и он – близкие друзья.

Дуг медленно облизывает свою ложку.

– Что ж, думаю, сэр Роберт и дальше будет придумывать для нее интересные занятия. Она всегда добивается своего.

Мой муж – умный человек.

– Ты совершенно прав, Дуги. Она добивается. Всегда. В любом случае я рада, что к нам в гости приедет Дейзи. Для миссис Маккриди будет полезно провести время с ребенком. Еще и с таким милым. Ох, боже, посмотри на время! Мне пора ее встречать!

– Мне тоже пора, – говорит Дуг, проглатывая последний кусок и проводя тыльной стороной ладони по губам.

Мой муж работает на фабрике овсяных печений, но самое забавное, что он ненавидит овсяные печенья. Он считает их категорически неправильными и ставит в один ряд со студентами, правительством, водителями «Вольво», английскими актерами, играющими шотландцев, и таксами в курточках. «Овсянка – это каша. И только каша, – всегда говорит он. – Спрессуйте ее в твердые диски – и даже кусочек сыра, ветчины и соленого огурчика не перебьют вкус ДСП во рту».

Он умеет меня рассмешить.

Миссис М взяла Дейзи под свое крыло (или, лучше сказать, ласт, ха-ха), когда вернулась из Антарктиды. Она была крайне воодушевлена и нуждалась в новом проекте. Дейзи – дочь Гэва, друга Патрика, внука миссис Маккриди. В то время Дейзи была серьезно больна, и миссис М помогала ее семье, передавая небольшие суммы на частное лечение, осыпала девочку подарками и разрешила ее семье приезжать в Баллахеи для отдыха в любое время. Когда Дейзи поправилась, миссис М взяла ее и ее маму с собой на Фолклендские острова, где они вместе с сэром Робертом участвовали в съемках документального фильма. Миссис М так много рассказывала о пингвинах, что и Дейзи начала ими увлекаться. После долгих лет ужасных страданий поездка дала маленькой девочке большой стимул.

Как мы и договорились с ее родителями, я забираю Дейзи на заправке, которая находится на полпути между нами и Болтоном^[1] – городом, где они живут. Дорога стала для меня привычной.

С нашей последней встречи она подросла, и веснушки у нее на носу тоже стали темнее. Должно быть, в Болтоне она много гуляла в саду. Приятно видеть у нее густые орехово-каштановые волосы, заколотые розовыми и желтыми крабиками-бабочками. Идет последняя неделя ее школьных каникул, и мы болтаем о всякой всячине: о велосипедах, пауках, самых вкусных сортах мороженого и ее лучшей подруге по имени Аврора, – поэтому время летит незаметно.

Когда мы подъезжаем к дому, миссис Маккриди в алой шали ждет нас на парадном крыльце Баллахеев, словно статуя.

Дейзи выскакивает из машины, несется по гравийной дорожке и с такой силой бросается в объятья миссис М, что той приходится схватиться за стену, дабы не упасть.

– Отпустите, юная леди. Вы помяли мою блузку, – сурово говорит ей миссис М. Она роется в сумочке в поисках носового платка и вытирает глаза. – Эйлин, поставь, пожалуйста, чайник. Дейзи нужно освоиться в доме.

Я купила угощение для Дейзи: несколько кексов с толстым слоем глазури и разноцветными посыпками. Как и я, она любит все сладкое.

Миссис М уже достала один из своих изысканных чайных сервизов и расставила на столе чашки и блюдца.