Ясунари Кавабата: Плоскогорие

© ИП Воробьёв В. А.

© ООО ИД «СОЮЗ»

1

– Буппосо кричит, – сказал подполковник генерального штаба, словно обращаясь к самому себе, и поднял голову.

В вагоне воцарилась тишина. Крик птицы смолк, отдавшись эхом где-то в отдалении.

Окна были только что плотно закрыты кондуктором, так как поезду предстояло войти в длиннейший тоннель Усуи, но, несмотря на это, в вагоне снова совершенно явственно послышалось:

– Буппо-он, буппо-он…

Как будто высоко в небе кто-то ударял в пустую бочку. Поезд стоял на станции Кума-но-дайра Синьэцуской железной дороги.

– Гм, буппосо! В самом деле, вот она, оказывается, какая птица, – сказал председатель акционерного общества и повернул голову к окну. Телохранитель, сопровождавший его, поспешил поднять оконную раму. Председатель высунул голову наружу. Телохранитель последовал его примеру, высунувшись наполовину из соседнего окна.

Птица издавала двукратный крик:

– Буппо-он, буппо-он… Последнего слога «со» не было слышно.

Председатель встал со своего места и вышел на площадку. Суда, сидевший против председателя, последовал за ним и, встав с ним рядом, плечом к плечу, стал всматриваться вверх, откуда доносился голос птицы. Ночь была наполнена слабым сиянием месяца. Сразу же за рельсовыми путями черным массивом возносилась кверху крутая, словно срезанная, гора. Вероятно, ее склоны были, как каменная стена.

– Что, кричит сегодня? – спросила черная фигура, подходя со стороны заднего паровоза. Это был машинист. Когда проходит поезд, она обычно смолкает, а сегодня, смотрите, как раскричалась.

Суда только сейчас обратил внимание, что их вагон второго класса, шедший до Каруйзава, оказался в самом конце поезда, остальные вагоны, местом назначения которых была станция Кояма, очевидно, были отцеплены в Такасаки. Сзади к поезду был прицеплен еще один паровоз. Поезд шел в Наоэцу.

Суда спустился на платформу и стал прогуливаться. Под ногами шуршала тускло черневшая галька.

Несколько станционных служащих стояли возле поезда и тоже прислушивались к крику буппосо.

Когда Суда отъезжал от Уэно, на вокзале было большое оживление от толп, провожавших призванных на фронт. Теперь же с этой платформы были видны лишь тусклые красноватые огни электрических фонарей станции да такой же свет в окнах вагонов, напоминавший скорее скудный свет от лампы, отражающийся на пыльных бумажных дверях в горных хижинах.

Птица не переставала издавать тревожный крик, словно чувствовала, что на нее что-то надвигается.

Когда поезд тронулся, председатель обратился к подполковнику с выражением благодарности:

– Спасибо, что сказали, благодаря вам в первый раз услышал, как кричит буппосо. А ведь хорошо, а?

– Когда едешь этим поездом, он проходит здесь всегда в то время, как буппосо начинает кричать, – ответил подполковник, сдержанно улыбнувшись, и тотчас же возобновил чтение какой-то брошюры, по-видимому, военного характера, сосредоточив на ней все свое внимание.

Из слов подполковника можно было заключить, что ему не в первый раз приходится проезжать по этой линии. Суда уже давно занимал вопрос, едет ли подполковник по служебным делам или же просто, как и все, спасаться от жары. Эта мысль не оставляла его еще и потому, что всякий раз, как сидевший рядом европеец заговаривал с ним о китайских событиях, ему казалось, будто подполковник прислушивается к их разговору.

В вагоне было два отделения второго и третьего класса. Во втором классе сиденья тянулись вдоль окон наподобие диванов, как это бывало в вагонах старого типа. Пассажиров второго класса было немного: три иностранца и четыре японца: председатель, его телохранитель, подполковник и Суда. Суда сидел vis-a-vis с председателем. Суда не знал, какое акционерное общество возглавляет этот господин. Он только слышал, как его называли председателем провожавшие служащие. Как и подобает председателю, все вещи, бывшие с ним, начиная от дорожных чемоданов и кончая тростью, были хорошего качества, но наружность и манеры их владельца оставляли желать много лучшего. Было в нем что-то от осакского коммерсанта, хитроватого и непоседливого. На вокзале Уэно он говорил почти один.

Сначала Суда подумал было, что перед ним группа служащих какой-то фирмы, шумной компанией отправляющихся в путешествие, чтобы провести воскресный отдых, но по мере того, как один из них старик становился все оживленнее и разговорчивее, тогда как остальные постепенно превращались в простых слушателей, для Суда становилось все яснее, что главным лицом здесь является именно этот старик, председатель общества, отправляющийся на летние вакации отдохнуть от жары, остальные же пришли его проводить. Судя по отрывочным замечаниям говорившего, фирма была довольно крупная. Председатель приехал на вокзал, по-видимому, прямо со службы. Суда занимала мысль: кем могут быть эти люди из состава многочисленных служащих, специально приехавшие на вокзал, чтобы проводить уезжающего?

– Пока вас, господин председатель, не будет, меня призовут на фронт. Может быть, уже и не увидимся, – сказал один из провожавших.

Это дало повод председателю начать разговор на тему, обычную для людей его сорта о том, что сам он чувствует себя еще молодым, что настоящая работа лежит впереди и что он еще покажет себя, нужно для этого только здоровье и долголетие. Председателю было на вид лет за шестьдесят.

Хвастливый тон говорившего подействовал на слушателей, по-видимому, несколько угнетающе, потому что пожилые служащие постепенно замолчали, лишь оставив на устах обязательную улыбку.

– Вы слышали, недавно сто десятилетний старик совершил подъем на Фудзи? Говорят, житель Нагоя.

– Да, слышали.

– Так вот, я тоже думаю догрести до этого возраста. Вот с кого надо брать пример. Сравнительно с ним, что я? Совсем еще юнец. Можно сказать, все будущее впереди. Да, вспомнил! Читал в газете секрет долголетия, который был сообщен этим стариком. Помню, резонные советы давал, я, признаться, даже восхитился. Всего было десять пунктов. Из них первый – держать спинной хребет всегда вот так, совершенно прямо, потому что, когда вы держитесь прямо, все органы у вас занимают правильное положение. Председатель поглядел на окружающих с самодовольным видом. Несколько худощавый, но очень стройно сложенный, он в это время нарочно держал верхнюю часть туловища выпрямленной более, чем всегда.

Стоявшие перед председателем служащие испуганно поспешили подтянуться и выпятить груди.

Председатель не успел сообщить всех десяти пунктов рецепта долголетия, так как поезд тронулся. Возле него остался один лишь телохранитель.

В вагоне председатель сразу же замкнулся и сидел, не обращая внимания на окружающих. Перемена была столь разительна, что казалось, будто перед вами находится совсем другой человек. Он стал как-то осанистее и недоступнее. Несколько портили впечатление красивые, ровные вставные зубы в плоских, чуть выдавшихся вперед деснах, которыми председатель все время двигал.

Он сидел прямо, несколько откинувшись назад, и пробегал глазами кипу вечерних газет, почти сплошь заполненных сообщениями о китайских событиях.

Крепко сложенный, дюжий телохранитель сидел, широко раздвинув ноги и сложив между ними ладони рук с зажатым в них носовым платком. Долгое время ни председатель, ни телохранитель не нарушали своих поз. Телохранителю его великолепная поза казалась, по-видимому, самой удобной. Его изумительный живот предъявлял к ногам естественное требование, чтобы они были раздвинуты, а грудь заставлял вздыматься кверху. Подобно этому его толстые, выдававшиеся щеки выжимали кверху все его лицо, от чего фигура телохранителя утрачивала последний намек на человеческое происхождение. Вместе с тем, как казалось Суда, сам обладатель фигуры нисколько не сомневался в том, что он с головы до ног является носителем человеческого образа. Между дышащим здоровьем подполковником с умным и выразительным лицом и Суда находился старик-иностранец, понемногу завязавший с Суда разговор.

Говорят, что прекрасный цвет светлых волос у иностранцев имеет свойство портиться после долгого пребывания их в Японии. Находясь в Каруйзава, Суда привык видеть иностранцев и считал их вообще за расу довольно-таки непривлекательную. От сидевшего рядом старика на Суда веяло какой-то затаенной печалью, запахом одряхлевшего животного и странной, располагающей к себе близостью, какой не бывает у стариков-японцев. Суда не знал, чем это можно было объяснить: тем ли, что на старике уже лежал налет японской стихии, или же обстоятельствами его биографии. Суда не мог определить национальность иностранца. Старик, разумеется, почти свободно говорил по-японски. Он читал «Japan Advertiser» и вдруг обратился к Суда с вопросом, какими иероглифами изображается географическое название места сражения в Китае, попавшееся ему в газете, и как оно звучит в японском произношении.

От неожиданного вопроса Суда пришел в замешательство. Он попробовал сличить вечерний выпуск японской газеты с английской, но последняя была утренним выпуском, и помещенные в ней сведения уже устарели. Это еще более затруднило ответ Суда.

Суда подумал, что легко можно было бы справиться у подполковника генерального штаба, сидевшего на некотором расстоянии слева от него, но подполковник так ушел в чтение брошюры, где по временам что-то отчеркивал красным карандашом, что у Суда не хватило духа помешать ему.

Суда наконец отыскал в своей газете нужные иероглифы. Старик посмотрел на них, но не проявил особенного одушевления, ограничившись короткой репликой:

– Ах, так?

Затем, подняв голову кверху и глядя на сетку с лежавшим на ней багажом, заговорил о том, что он ходил за покупками в один универсальный магазин на Гинза и обратил внимание, что и на улицах, и в магазинах царит обычное оживление, и если бы не вид женщин, стоящих на перекрестках с поясами-амулетами в руках, то ни в чем нельзя было бы заметить перемен, принесенных войной.

– Не думаете ли вы, что в Японии возбуждение охватило лишь газеты? – спросил старик.

Неожиданный вопрос вызвал у Суда категорическое возражение:

– Как это может быть!

– Европейцы имеют опыт Великой войны. Поэтому они не могут относиться к войне так же спокойно, как японцы.

– Спокойно? – укоризненно переспросил Суда.

Впрочем, Суда как-то не хотелось говорить с иностранцем о войне, происходившей в Китае.

– Наша нация с полным доверием относится к правительству и военному ведомству. Во всем же другом у ней нет основания оставаться совершенно спокойной, пусть даже ей и предрешен успех в войне…

Старик молчал.

– Чтобы это понять, достаточно вспомнить, как прошла недавняя парламентская сессия. Ведь депутаты являются представителями нации.

Ответ прозвучал довольно резко, но был ли он так уж неуместен в свете современности? Эта мысль промелькнула в голове Суда.

Старик сказал:

– Но посмотрите, как спокойно держится народ, ведя войну. Где вы еще увидите подобное?

– Это вы сами решили, что народ спокоен.

– Правда, правда, тотчас же сдался старик. Вы ведь озабочены даже тем, что будет с неприятельским государством после войны. Япония очень поумнела.

– Может быть, и так, – подумал Суда.

Впрочем, японский язык в устах этого иностранца, говорившего как будто правдиво и откровенно, если вслушаться внимательнее, звучал так, словно за ним оставалось пустое место, и от этого казался, наоборот, двусмысленным.

Посмотрев прямо в лицо старику, Суда возразил:

– Для современной Японии, пожалуй, более всего доставило бы хлопот, если бы после войны Китай подвергся красному влиянию.