Теона Рэй: Тихоня с изъяном

ГЛАВА 1

Соседи вершили самосуд над беззащитной старухой на глазах ее маленькой воспитанницы.

Мужики бросали горящие поленья через забор в уже объятую пламенем избу. Бабы голосили, подбадривали мужей, но трусливо держались поодаль. Все, кроме одной: Нинка тыкала острым концом заточенной палки между штакетинами, стараясь попасть в девочку, рыдающую за щербатым забором.

Спасать ее не спешили, более того – надеялись удержать вблизи огня как можно дольше, а там, глядишь, и сгорит, как старуха, не придется самим руки марать.

Столб огня вырвался из крыши, облизал черные балки. Вспыхнула кровля, затрещали стекла.

– Чтоб тебя твоя же нечисть сожрала! – выкрикнул кто-то, злорадствуя.

– За окнами смотрите, за окнами! Вылезет же старая!

– Нинка! – позвала скотница Зинка, когда Нина сделала шаг еще ближе к забору. – Не подходи к ней!

Это она про маленькую Тоню. Девчонка прижимала к груди толстую черную тетрадь, заливалась слезами, но с места не сходила. Так я и застала ее – цепляющуюся за куст жимолости, трясущуюся от страха.

Я прорвалась через толпу, отпихнула с дороги старшего пацаненка Нины, влетела в распахнутую калитку и ринулась к девочке. Нинка заверещала и принялась тыкать своим деревянным оружием с утроенной силой. Я опередила ее всего на мгновение – схватила Тоню и дернула на себя, и тут же острый конец палки вонзился в куст жимолости.

Как случилось так, что спокойным летним утром началась расправа с моей соседкой, я еще не осознавала.

Вот только что я ставила на плиту молоко для каши, попутно чистила картошку и планировала после завтрака отправиться на мельницу. Закончилась мука, а муж просил пирогов.

Солнце встало из-за горизонта, и день обещал быть обычным…

А вот я уже слышу гул голосов, чую запах дыма, до моих ушей доносится душераздирающий плач Матрениной воспитанницы, а сама Матрена, запертая в доме, высунулась в форточку и умоляет Тоню бежать.

Тоня не побежала: испугалась.

– Идем-ка отсюда. – Я вытерла слезящиеся от дыма глаза, поудобнее взяла ребенка.

– Куда намылилась? – рявкнула Нинка, угрожая палкой теперь мне. – Отпусти девчонку, иначе и тебе достанется!

За спиной с треском обвалился навес над крыльцом. Тоня взвизгнула, обхватила мою шею ручками. Кожу опалило жаром от громадного костра, в который превратилась изба Матрены.

Мужики разобрались с главной «проблемой» деревни и ушли, оставив своих жен решать судьбу второй «проблемы» – пятилетней Тони.

– Ты с ней разговаривать удумала? – кричал Нинке кто-то из толпы. – Забери у нее выродка!

Я в панике еще крепче прижала к себе девочку, раздумывая, в какую сторону рвануть. До дома доберусь быстро, ну а там мне не посмеют навредить: Степан полоумных бабищ на порог не пустит.

Отнимать ребенка силой Нинка и не думала: боялась. Вращала безумными глазами, наступала, держа перед собой палку, но драку за дитя затевать не рискнула. Боялась не меня – Тоню. Со мной-то она бы в два счета расправилась.

Пора было решаться хоть на что-то. Терпеть жар становилось невозможно, я уже почти ничего не видела перед собой из-за густого черного дыма…

Я кинулась в левую сторону – там ни души, и пусть трава по колено, зато выгадаю немного времени. Тоня в любое другое время оттягивала бы мне руки и я бы путалась в подоле платья, но страх за ребенка придавал мне сил.

Слышался гвалт, топот – бегут, за нами бегут! Мне осталось завернуть за огород, перескочить овраг, и окажусь в своем дворе. Только бы Степка никуда не ушел за это время, он мне нужен сейчас как никогда!

Запыхавшись, я ввалилась в дом, опустила Тоню на пол и дернула засов в паз. Тут же на дверь обрушился град ударов.

– Отдай дите по-хорошему! – Нинкин голос. Она проворнее остальных, догнала меня быстрее всех. – Аглая, выпроводи девчонку, и тебя никто не тронет!

Бешеное биение сердца отдавалось в ушах набатом, раздраженные дымом глаза не переставали слезиться. Тоня больше не ревела, уселась на лавку и не мигая смотрела на дверь. Нинка все требовала выпустить Тоню, а потом ее голос потонул в десятках других голосов.

– Я ничего не сделала! – громко шептала малышка. – Они это из-за Буренки, да? Из-за пропавшей Буренки? Бабушка говорила, что… А бабуля в избе осталась!

– Посиди здесь. – Я судорожно погладила девочку по голове, успокаивая, и в два прыжка достигла комнаты, где спал мой муж. – Степка!

Степан не шелохнулся, но издал какой-то нечленораздельный звук. Он выпил с утра. Если точнее, то еще вчерашним утром, потом днем и вечером, и поднобрался сегодняшним утром.

– Степа!

На громкий зов у самого уха муж отреагировал. Подскочил, завертел головой.

– Че орешь-то, дура? – проворчал он, намереваясь снова лечь, но услышал с улицы шум. – Что там?

Я не сдержала слез: накатило. Сбивчиво поведала мужу о том, что произошло. Он староста и должен помочь! Да, мы оба знали, что однажды деревенские не выдержат и придут к Матрене, но ребенка-то за что мучить!

– Они требуют отдать им Тоню. – Я умоляюще сложила руки на груди, взглядом поторапливая Степку. – Выйди к ним, ну же! Матрену заживо сожгли, и Тоньку собирались!

Степан недовольно поморщился, почесал шею. Ему нужно всего лишь выглянуть на улицу и шугануть всех, чтобы бабы разбежались по домам.

– Девчонку вытолкни и запрись, – зевая, сказал он. – На мельницу сходила?

– Как это – вытолкни? Степка? Они же Тоню… Да что угодно могут сделать!

– Всю жизнь ее стеречь собираешься? Свои дети пойдут, не до нее будет. Да и кто знает, чему ее старуха успела научить, а? Мелкая-то мелкая, да только сама Матрена в том же возрасте соседнюю деревню извела.

– Туда пришла оспа.

Я зачем-то стала оправдывать соседку, еще не веря, что Степан отказался мне помогать.

– А оспу кто наслал? То-то же. Давай-ка, Тоню вон из избы и накрой стол. Жрать хочу.

Он улегся, накрылся шкурой и сонно пробормотал:

– Тоню оставишь – вылетишь на улицу вместе с ней. Не хватало мне еще разборок с соседями.

Гарь с улицы проникла в щели и наполнила весь дом, пока я в растерянности собирала вещи в корзину. Не понимая, что делаю и куда мы пойдем, я даже не смотрела, что складывала. Кажется, какое-то платье и одну пару обуви, краюху вчерашнего хлеба, крынку молока и нож.

С корзиной в руках я встала посреди кухни, недоуменно обвела ее взглядом. Я прожила в этом доме семь лет. Вот за этим столом ела, а вон той шкурой укрывалась зимними ночами, забравшись на печь. В шкафу стоит красивая глиняная посуда, которую я изготовила в качестве своего же приданого: круглой сироте не приходилось надеяться на чью-нибудь помощь.

В комнате спит мужчина, которому я всю жизнь должна быть благодарна за то, что женился на мне.

Тоня подняла на меня покрасневшие глаза. Я смотрела в них и видела себя: маленькую девочку, рано оставшуюся сиротой и натерпевшуюся унижений, побоев.

Да, мне повезло, что Степан на мне женился, и я наверняка была бы счастлива с ним всю оставшуюся жизнь. Высокий, статный, пусть не симпатичный на лицо, но и не урод. И добрый иногда, но чаще – справедливый. За ним такие красавицы увивались, а выбрал он меня!

– Тонь… – Я говорила негромко, чтобы не разбудить мужа и не подзадоривать притихших за дверью соседок: они наверняка подслушивали. – Мы сейчас вылезем в окно и побежим быстро-быстро, хорошо? Ты сможешь?

Тоня поджала губы, кивнула.

– Давай твою тетрадочку в мешок положим?

Она замотала головой, в глазах снова вспыхнул пропавший было страх.

Пока мы бежали через поля, я думала только о том, как увести ребенка подальше. Деревенские никогда ее не любили, а как подросла – стали побаиваться. Да только страх перед девчонкой для взрослых, сильных людей – позорное чувство. Так страх перешел в ненависть, а ненависть вылилась в преступление.

Сколько помню, Матренину избу деревенские обходили стороной, а когда старуха бывала в деревне, даже обычно смелые мужики предпочитали не попадаться ей по дороге. Многие, если не все, ждали ее смерти как избавления от напастей, которые она, по их мнению, насылала. И почти дождались: возраст старухи приближался к той отметке, за которой жизнь в любой момент может оборваться. Но почти шесть лет назад у Матрены появилась сначала беременная незнакомка, а потом новорожденная Тоня, и деревенские сами нарекли ее преемницей. Даже я в это поверила, но, в отличие от остальных, не боялась.

Всякое о Матрене говорили – и с нечистой силой она спуталась, и у Темных помощи просит. Иначе откуда бы старухе, не имеющей ни детей, ни внуков, взять дорогие вещи? Ни у кого из местных ничего не просила, а погляди-ка – и еда была, и приемыш ходил не в обносках каких-то, а в хороших платьях. Зимой, пока другие дети лазали по сугробам в дырявых валенках да в вязаных шалях вместо теплых тулупов, Тоня щеголяла в новеньком роскошном пальто, каких в деревне сроду не видывали…