Дмитрий Шимохин: Каторжник

Пролог

– Ну что, пацаны, испытаем, б***дь, судьбу? – донеслось от Костяна моего закадычного друга, который всегда любил острые ощущения. Война, рискованные авантюры, конфликты с рейдерами, финансовые махинации, – всё это было частью нашей жизни.

Впрочем, вся наша компания ему подстать, маменькиных сынков тут нет! Одним словом, приключения мы любим, а они любят нас.

И нам пришла блестящая идея, прыгать с тарзанки! И мы тотчас перетерли эту мысль и, изрядно подогревшись местным ромом, решили, что бейсджампинг – идеальное развлечение для настоящих мужчин, да еще и в самом большом местном каньоне. И вот мы стоим на шатком, не вызывающем никакого доверия мостике, сляпанном, как и вообще всё здесь, из дерьма макак и бамбуковых палок, вовсю ржём, шутим и подначивали друг друга.

– Ну хватит п****ть, я пошёл. Вяжи свои узлы, головешка! – весь красный от свежего загара и местного пойла, перебил наш галдёж Вася. – Серёга, скажи им!

Вася – отличный мужик, но увы, по-заграничному он знает буквально два слова, одно из которых «фак».

Я кивнул тамилам, указав на Васька и произнеся:

– This gentleman wants to jump, – и сотрудники бейсджампер-парка в форменных красных поло засуетились вокруг нашего коренастого приятеля.

– Васёк, ты же пэвэошник! Вот куда ты полез? Вы же сами не летаете и другим не даёте? – галдела наша компаха.

Наконец, всё было готово: Вася встал у края пропасти, размашисто перекрестился, сказал «фак» по-русски и рыбкою нырнул вниз.

– Ааааа, красава! Васёк, за****ца! – наша разгорячённая компания просто взорвалась восторженными возгласами. Снизу, как будто в ответ, до нас донеслось протяжное «Е****ть!» – это Вася от души выплёскивал эмоции широкой русской души на просторы Хиндустана.

– Ну что, Серега, давай, твоя очередь! – пихнул меня в бок Костян. – Эй, хау ду ю ду? – развязно размахивая руками, крикнул он ближайшему тамилу в форменном поло, – давай, вяжи вот этого!

Инструктор, тощий тёмнокожий парень с каким-то невообразимым тюрбаном на голове и белоснежной обезоруживающей улыбкой, увидав мою плотную фигуру, поначалу с сомнением покачал головой.

– Ты что, обезьяна? – воскликнул Юрик, хлопая того по плечу. – Бабосов хочешь? Или пи****лей?

– Давай, обвязывай нас, – продолжал надрываться Юрец – мы вместе прыгнем, на брудершафт! Да, Сергеич?

Несмотря на эту экспрессивную речь, смуглокожий тамил явно продолжал сомневаться! Он что-то быстро сказал другому сотруднику на своём гортанном тарабарском наречии, и тот, оценивающе взглянув на меня, пожал плечами.

– Чувак, ну что ты тут паришься? – продолжал напирать на тамила наш правовой гений. – Сергеич – скала, он Чечню прошёл, что ему ваши резинки, нах… ну-ка, пойдём, потолкуем!

И Юрец нежно увлёк тамила в сторонку, где тотчас сунул ему пару купюр.

Посовещавшись с ним несколько секунд, инструктор с сомнением кивнул, разрешая прыжок.

– No problem, sir, – сказал он, хотя в глазах его скользнула тень беспокойства.

Перед прыжком меня тщательно обвязали ремнями, проверяя крепления.

Разумеется, с любезной улыбкой подали документ, подтверждающий, что в случае несчастного случая у него не будет претензий.

– Слыш, Юрас, а это можно подписывать? У меня по этой грамоте почку не заберут? – скорее в шутку, чем всерьез спросил я.

– Да ладно кипишить! Стандартная бумага, ее все тут подписывают. Вон Вася уже идёт. Щас спросим. С почкой или нет! Аха-ха!

Я огляделся по сторонам, окидывая взглядом открывающийся с этой высоты роскошный вид – море джунглей, кофейные плантации, жмущиеся к подножию гор деревушки.

– Ну что, давай уже, ныряй рыбкой, да поехали в Зук!^[1] – хлопнул меня по плечу Костян.

– Тебе хорошо, ты десант, а я-то мотпех! – отшутился я, с сомнением поглядывая в разверзшуюся внизу многометровую зеленую бездну.

– Нахрен Зук, поедем на гоу-гоу!^[2] – Юрик сегодня явно решил порвать все баяны, какие только попадутся ему на пути. – Ну, прыгай же, чего кота за яйца тянешь? Он бедный орать уже устал, – рассмеялся Юрик.

Действительно, зачем обижать котика, подумал я и, зажмурившись, шагнул в пустоту.

Тотчас же ветер мгновенно ударил в лицо, а сердце ухнуло вниз. В этот момент перед глазами пронеслась реально вся прошлая жизнь: школа, война, Карелия, Красноярск, Якутск, Хабаровск – все города бескрайней родины, где довелось побывать на моём извилистом жизненном пути… Сильный рывок – это включился в работу резиновый шнур, и пока всё шло по плану.

И вдруг раздался резкий как выстрел хлопок, что-то сильно ударило в спину, и я продолжил падение! Следом снова хлопок, походу страховке тоже хана! Это уже явно не по плану – проклятая тарзанка всё-таки не выдержала!

Секунды, короткий миг. Краем глаза заметил, как стремительно приближается земля. А потом – тишина…

Глава 1

Мне снился сон, странный и удивительный, но такой реальный, и где я, это совсем не я!

Темная, покосившаяся изба с земляным полом с горящими лучинами, которые давали чуть света.

Отец сидел на почтительном расстоянии и напряженно тер глаза ладонями: делал он это лишь для того, чтобы не глядеть на деда. Как обычно, он пытался обсуждать с дедом план предстоящих работ с достоинством большака и рассудительного хозяина, а старик, как всегда, постоянно отвешивал ему словесные подзатыльники, всячески унижая и давая понять, кто в доме настоящий хозяин. Отец на все эти выпады отмалчивался, и лишь иногда бил ногой подвернувшуюся под столом кошку.

Женщины присели за свои гребни прясть куделю. Бабушка в чулане бормотала что-то про себя, звеня горшками.

Братец Прошка, подмигнув мне, начал одеваться. Мы с ним сговаривались пойти на улицу, на гору, к ребятам – подраться на кулачках и пройтись под гармонь через все село.

– Куда это вы? – остановил Прошку дед. – Валенки надо подшивать. Зосим скоро придёт, акафист почитает – слушать надо!

Братец с готовностью, скороговоркой ответил:

– Да я на двор, дедушко! Лошади надо замесить, – сейчас только говорили. Овец поглядеть надо. Пестренькая-то суягнится!

Слушая его, я понимал, что Прошка попросту ловко заговаривает старому хрычу зубы. Любой предлог хорош – лишь бы свалить из избы, от этого вздорного драчливого старика, погулять на воле!

Тем временем братец бочком-бочком, незаметненько благополучно исчез за дверью.

– А Лукерью-то замуж надо, а то засидится в девках, кто на нее посмотрит. Позор будет, – деловито произнес дед глянув на сестрицу. – А там и Прошку оженим, сменяем, – и старик натужно засмеялся. Твоя-то вон совсем уж безрукая! Да и Лукерья вся в нее пошла.

Отец сидел за столом хмуро и нелюдимо. Привык уже к попрёкам за супружницу – старику вечно всё не так! Однакож, в делах и он имел право подавать голос:

– Ежели Лукерью замуж отдавать батюшка, приданное давать надобно! А это овец надо продавать. Чего же у нас останется?

Дед провёл ладонью по седой широкой бороде, да так важно, будто совершал некое священнодействие, выдаивая из головы разные «вумныя» мысли.

– В извоз поедешь… от Митрия Пудова. В Нижний! Кожи ему повезешь, мед, холстину. Сходно! И Ваньку с собою бери, пущай приучается копейку зашибать!

По мрачному виду отца сразу подмечаю – в извоз идти ему очень не хочется.

– А Ваньку-то к чему приставишь? Второй подводы-то нетути!

– У Каляганова кобыленку возьму, старые дровни подправим, да и всё! Всё, решено – поедешь в извоз с Ванькою! Прямо с завтрева давай приготовляйси! А тебе, Ванёк, шубу сошьём – в ней и пойдёшь!

Слыша такое, папаша мой окончательно помрачнел. Мать испуганно глядела на отца, но тот не обращал на нее никакого внимания.

Отец потом еще несколько раз подступался к деду, пытаясь отговорить его, но старик твёрдо стоял на своём:

– Уж уговорено всё, Федька! Давай, не шуми! Никшни!

И вот, хмурым декабрьским утром, загрузив на свои дровни товар местного богатея Пудова, мы отправились в долгий путь до Нижнего, и наша деревня Малые Выселки вскоре исчезла за стеной метели. Самое обидное, что идти мне пришлось в старой шубейке – новую деревенский скорняк Ефимыч, всегда подходивший к делу очень аккуратно и скрупулезно, пошить попросту не успел.

Целый день понадобился нам, чтобы выйти с покрытого снегом просёлка на тракт. Мы с отцом, вовсю костеря недавно прошедшую метель, с трудом шагали по намётам, свежевыпавшего снега ведя коней в поводу. Тракт был пустынный, лишь изредка встречались крестьянские розвальни с лесом или странники-богомольцы, в поисках благодати бредущие от монастыря к монастырю, а оттого путь оказался «ненаезженный». К тому же, поверх груза мёда и кож мы предусмотрительно везли в санях целые копны сена, – небогатые путешественники всегда так делают в дальних поездках, чтобы без затрат кормить своих лошадей. Увы, это без меры обременяло и так не очень-то крепких крестьянских лошадок: кое-где пришлось даже подсоблять не справлявшимся с тяжело груженными санями одрам.

Тут дело пошло веселее: столбовая дорога хорошо укатана санями путешественников и купцов. Здесь то и дело нам попадались почтовые сани и поезда купцов, крестьянские дровни, везшие господам в Москву деревенскую снедь, а однажды нам пришлось сворачивать в снег, пропуская поставленную на полозья, запряженную шестеркой лошадей карету.

На третий день мы встали на тракте в пустынном месте где-то между Вязниками и Гороховцом, покормить лошадей. Но в этот день тишину нарушил далёкий гул голосов и отдалённый звон железа. Отец остановился, прислушался.

– Ну-ка, погоди. Что там впереди?

Ответ не заставил себя ждать: на повороте дороги, из-за заснеженных елей вдруг показалась длинная серая колонна устало бредущих по обледенелому, укатанному санями тракту людей. Мерный звон тяжелых железных цепей не оставлял сомнений: это была партия каторжников.

Впереди ехала верхом пара казаков, за ними по четыре в ряд, друг за другом шли арестанты в блинообразных шапках на бритых головах, с мешками за плечами, волоча закованные ноги и махая одной свободной рукой, а другой придерживая мешок за спиной.

Шли они звеня кандалами, каторжники, все в одинаковых серых штанах и халатах с тузами на спинах. Шаг их, стеснённый ножными железами, был неловок и короток, плечи у всех покорно опущены; когда они приблизились, я с ужасом увидел, что все скованы одной, шедшей посередине строя цепью. Вслед за этими, столь же покорно брели люди в таких же одеждах, но без ножных кандалов, лишь скованные рука с рукой ручными кандалами, их поток показался мне бесконечным. Каждый шаг арестантов отдавался глухим стуком железа.

За ними шли женщины, тоже по порядку, сначала – в казённых серых кафтанах и косынках, также скованные кандалами, потом – женщины в беспорядке шедшие в своих городских и деревенских одеждах. Некоторые бабы несли грудных детей за полами серых одежд. С женщинами шли на своих ногах дети, мальчики и девочки. Дети эти, как жеребята в табуне, жались между арестантками. Мужчины шли молча, только изредка покашливая или перекидываясь отрывистыми фразами, а среди женщин слышен был несмолкаемый говор.

Наконец, за пешими каторжанами шёл целый санный поезд. В санях везли какие-то пожитки, кое-где далее лежали солдатские ружья, на некоторых сидели женщины в таких же серых тюремных халатах с грудными детьми на руках. Конвой из солдат с ружьями на плечах шёл по бокам, их лица были суровы и безучастны.

Я со страхом смотрел и крестился, ведь знал, что встреча с каторжниками – не к добру. Отойдя к обочине, старался не привлекать внимания, но судьба, казалось, уже приготовила для него свою ловушку.

– Ты! – раздался вдруг резкий голос. К нам подошёл один из солдат, его глаза горели злобой. – Ты видел, куда он побежал?