– Иван Александрович, такое преступление раскрыть нельзя. А коли раскроешь, то всю деревню все равно не посадишь.

Я с ним не спорил. Прошел до дома Гаврилы Парамонова, осмотрел двор, сарай, где стоит кобыла. На кобылу смотреть не стал – ничего не скажет. Глянул на кобелька, зашедшегося в истошном лае, на который немедленно отозвались соседние собачонки.

Потом мы с приставом отправились на другой конец деревни, к дому, где жил Федор Сизнев. И тоже осмотрели двор, но к сараю с мерином подходить не стали, потому что на нас залаяли аж две собаки, а кобели или сучки – я не понял.

Ну, посмотрели, теперь домой. Еще можно поторговаться с девчонкой о цене на половички. Пожалуй, пять штук покупать не стану, но три возьму. Но что-то меня встревожило. Что?.. Понял!

– Возвращаемся? – почти в один голос спросили Смирнов и Егорушкин, которым осточертело таскать на допросы мужиков.

– Ага, – кивнул я. – Возьмите с собой Гаврилу Парамонова, доставите его в участок. Пусть посидит, завтра допрос начнем. А мне нужно еще кое-кого допросить. Антон Евлампиевич, поможете?

Удивились все трое. Но задавать вопросы – почему арестовывать Парамонова, не стали.

Городовые пошли за подозреваемым, а мы с приставом – в дом. Там сидела мрачная Нюшка Сизнева.

– Полы-то уже можно мыть? – поинтересовалась она в первую очередь, а во вторую спросила: – Дорожки мамкины будете брать или раздумали?

– Дорожки покупать буду, целых три штуки, – сообщил я. – А полы станешь мыть после допроса. Тебя, Анечка, стану допрашивать.

– Меня?

– Тебя-тебя, – улыбнулся я почти ласково. – Хочу узнать – почему ты мужиков надоумила так ловко соврать? И еще – почему вся деревня, двенадцать взрослых людей, послушались одну пигалицу?

Нюшка недоуменно заулыбалась, но не особенно правдоподобно.

– Анна Игнатьевна, – официально обратился к девчонке, – тебе рассказать, в чем твой прокол?

– Прокол? Ничего я не прокалывала.

– Анна, ты же прекрасно все поняла, – поморщился я. – Прокол – это твоя ошибка. Ты допустила только одну, но ее хватило, чтобы арестовать Гаврилу Парамонова. Сейчас его повезут в город, посадят в тюрьму, а там он все расскажет. И о тебе тоже. Так интересно, в чем ошибка?

Нюшка Сизнева понурила голову, пробурчала:

– Интересно.

– Тогда расскажу, – пообещал я, искоса посматривая на пристава.

Бедный Антон Евлампиевич. Поначалу, видимо, решил, что молодой следователь спятил, а теперь смотрит на девчонку открыв рот.

– Так в чем ошибка-то? – напомнила о себе Нюшка.

– Все дело в собаке, – сказал я.

– В собаке?..

Пришлось пускаться в пояснения и рассуждения.

– Все мужики твердили – залаяла собака, ей вторили остальные. Верно? Не слишком ли часто повторяли про одну собаку? И все спросонок определили – вначале одна, потом остальные? Это правдоподобно, как ты считаешь? Как же тут не задуматься. У Федора Сизнева во дворе две собаки, у Гаврилы одна. Будь ты на месте конокрада, на чей двор полезла?

– Туда, где одна собака, – кивнула Нюшка.

– Умница. Если бы говорили – собаки залаяли, я выбежал на шум – то никаких зацепок. Залаяли и залаяли, собакам положено лаять. Но если все говорят об одной собаке, какой напрашивается вывод? Что человек, давший наставления мужикам, соединил правду и вымысел. А крестьяне, словно попугаи, все запомнили и талдычили.

– А как вы догадались, что это я придумала? – спросила девчонка со страхом, смешанным с гордостью

– Ты мне сама сказала, – пожал я плечами.

– Когда? – вскинулась девчонка.

– В самом начале, когда ты дорожки в избе скатывала, – пояснил я. – Вчера, как мы приехали, то вся изворчалась – мол, сегодня убирай и вчера убирала. Резонный вопрос – зачем ты вчера половики скатывала? Значит, в ваш дом приходили мужики, а ты девчонка аккуратная, грязь не любишь.

– Не люблю, – подтвердила Нюшка.

– Я поначалу на твоего отца думал. Игнатий, человек умный, не зря приказчиком на складе служит…

– Управляющим, – поправила меня девчонка.

– Тем более, управляющим. Придумал все кто-то умный, но твой отец в эти дни дома почти и не был. Значит, мужики приходили к тебе. Вот теперь самое непонятное. Взрослые люди пришли за советом к девчонке. Как так?

Нюшка подняла голову и улыбнулась.

– А я умная, – сообщила она. – Читать и считать умею, писать тоже. В город часто хожу. Цены примечаю – где меньше, где больше. Слушаю, о чем приказчики купеческие разговаривают. На меня внимания не обращают – девчонка, да еще маленькая. Что она понимает? Записываю, потом думаю – кому выгоднее шерсть продать, кому сено. А вот с зерном у нас плохо, земля худая, самим покупать приходится, так я тоже смотрю – у кого подешевле. И покупать лучше пораньше, не весной, пока цены не подняли. С пуда две копейки – и то выгода. Надо мной поначалу смеялись, затрещины отвешивали, потом прислушиваться стали. С год уж за советами ходят.

– Отцу, наверное, ты помогла управляющим стать? – полюбопытствовал я.

– Немножко, – хихикнула Нюшка. – Господин Высотский, которому склад принадлежит, хотел барочные гвозди у мужиков брать – двадцать пудов. Если поменьше, пуд или два, можно проверить, перебрать, а двадцать – долго. Высыпать, перебрать – дел на полдня. Поэтому только верхние смотрят. А я услышала, что половина гвоздей не из привозного железа – оно хорошее, а из болотного. Болотную руду добывать трудно, да и плохая она, зато деньги на уральскую не надо тратить. Половину гвоздей мужики из привозного железа отковали, половину из нашего. И плохие гвозди в самый низ сунули. Потом-то бы все раскрылось, но денежки-то у господина Высотского уже тю-тю. Я тятеньке рассказала, он решил всю партию перебрать. Ох, и ругались мужики! Зато господин Высотский прознал, тятю управляющим назначил.

– Ну, девка, ума у тебя палата, – покачал головой Ухтомский.

– Умная девушка, – согласился я. – Ладно, а мужики-то что?

– А что мужики? – хмыкнула Нюшка. – Дядька Гаврила вначале пришел, за ним остальные: а что делать-то? Ежели ворюгу все убивали, то все в Сибирь и пойдем? Спрашивают – подскажи, ты девка умная. Жалко дядьку – он моего тяти четвероюродный брат. Родня, как-никак. Тут я и думаю – если одна половина деревни на другую покажет, а другая – на эту, и каждая на своем настаивать будут, до правды никто не докопается.

– Анна Игнатьевна, как хорошо, что ты моей женой никогда не станешь, – искренне сказал я. – От умной жены надо подальше бежать, а от такой, как ты – еще дальше.

– Не женятся господа на крестьянках, – наставительно произнесла Нюшка, словно она не деревенская девчонка, а героиня какого-нибудь романа. – А если бы и женились, я бы за вас замуж не пошла.

Пристав захохотал, а я немного обиделся.

– Почему это?

– А потому, барин, что вы тоже умный. А двое умных в одной семье быть не может, одна голова должна быть. Станет две – разлад пойдет. Вы бы лучше сказали: что мне за это будет?

Пристав посмотрел на меня, я на пристава.

– Тебе сколько лет? – поинтересовался я. – Четырнадцать? Если четырнадцать, тогда ничего. Если бы убила кого или украла что-то, тогда да. А введение следствия в заблуждение наказуемо только после совершеннолетия.

– А что с дядькой Гаврилой будет? В Сибирь сошлют или смертью казнят? А с остальными?

Вот ведь неугомонная девка. Не стану же ей говорить, что вначале нужно получить признание Парамонова, потом придется допрашивать по новой всех мужиков, а еще и баб. Но даже если все расскажут чистую правду, скорее всего, ни Сибирь, ни даже заключение никому не грозит. Что взять с Гаврилы Парамонова? Мужик пытался защитить собственное имущество, а если попадется толковый присяжный поверенный и подскажет, то вообще заявит – мол, конокрада застал на месте преступления, тот пытался меня убить, народ кинулся спасать земляка. Конокрада убили, но не хотели, так получилось. А врали следователю, так бес попутал, со страха.

– Барин, а дорожки?

Точно, собирался купить. Не знаю, зачем они мне? Но коли обещал, придется.

– Беру три штуки, даю рубль.

– Маловато, барин. Сами сказали, никто за язык не тянул – красота тут, которую на стенку надо повесить и любоваться. За красоту полтинник накиньте.

Вот ведь, малолетняя вымогательница. Выскреб из кармана все серебро, рубля на два, и высыпал в загребущую ручку. Красота денег стоит. И девчонка мне понравилась. Про таких говорят – из ума сложена. Только не дай бог, если у меня когда-нибудь родится дочь и станет такой же умной, как Нюшка.

Глава вторая
О проблемах женского образования

Помощник окружного прокурора Виноградов слегка ошалело посмотрел на меня, когда я явился к нему с двумя толстенными пачками. Складывая их на стол, радостно сказал:

– Александр Иванович, работу вам принес!

Еще бы мне не радоваться – почти две недели ездил в Борок, допрашивал и передопрашивал мужиков и баб. Можно сказать – жил на работе. Городовые уже ошалели, пристав меня за глаза материт. Наталья Никифоровна ворчит – дескать, с лица спал, не ест ничего! Даже ночью (простите за интимную подробность) беспокоилась – не слишком ли устал, не вредно ли для здоровья?! Не понимала, что это возможность снять стресс, накопившийся за день. Каково это слушать от баб: «Барин, ницё не цюю, ницё не знаю!» и от мужиков «Ну, усе били, дык и я бил, а цё?»

Теперь все бумаги подшиты, готовы к передаче в суд. Как там в загадке? Вопрос: что означает «кончил дело – гуляй смело»? Ответ – выходной день у следователя.

– Это по вашему конокраду? – грустно спросил Виноградов.

Конокрад-то вовсе не мой, он сам по себе, но спорить не стал.

– По нему, родимому, чтоб ему пусто было.

Титулярный советник загрустил еще больше. Понимаю. Мое дело снять показания, отыскивая истину, а ему все это читать, вникать, писать заключение, передавать дело в суд, потом выступать обвинителем на процессе.

– Говорят, вы половину деревни в тюрьму определили? – спросил Виноградов.

– Враки. Не половину, а только четверть, – уточнил я. – Зачинщика отправил и двух его братьев, которые мертвому Фомину руки-ноги поленьями ломали. Тех, кто конокрада убивал, понять еще можно, но когда над трупом измываются, это плохо. В деревне тринадцать мужиков живет, один не в счет, в городе безвылазно пропадает, три от дюжины, как раз и получится четверть.

– М-да, основательно вы потрудились, – похвалил меня помощник прокурора. – По подобным преступлениям следователи по-иному все делают. Запишут показания человек двух или трех, остальных полицейские допрашивают, в рапорт внесут, а суд уже сам решает – вызывать свидетеля на процесс или нет. И следователю работы меньше и судьям легче.

– Что тут поделать? – развел я руками. – Если бы мужики сразу правду сказали, и заморачиваться бы не стал. А они сами себя перемудрили.

Удивительно, но никто из крестьян не заложил Нюшку. Может, им стыдно, что послушались сопливую девчонку?

– Я свое дело сделал, теперь вы трудитесь, – сказал я. Хотел добавить – бога не забывайте, но не стал. – Вот в этом деле, – постучал пальцем по первому тому, – первоначальные показания, во втором – повторные. Еще здесь допрос старшего брата конокрада – Иллариона Фомина. Человек из Грязовецкого уезда приехал, чтобы тело любимого брата на родине похоронить.

– Ничего себе! – закрутил головой Виноградов.

Я сам позавчера башкой затряс, узнав, что меня дожидается крестьянин из Вологодской губернии. Хочет, чтобы господин следователь разрешил ему тело брата забрать. Мол, черкните записочку служителям морга, иначе не отдадут.