Николай Лейкин: Рождественские рассказы

© А. С. Степанова, составление, 2025

© Оформление. ООО «Издательство АЗБУКА», 2025 Издательство Азбука®

* * *

Рождественские рассказы

В департаменте

За два дня до Рождества чиновники N-го департамента, получив награду, окончательно потеряли способность заниматься делом. На столах были разложены бумаги, дела в синих обложках, но никто за работу не присаживался. Началось усиленное курение папирос, хождение из одного отделения в другое, разговоры о гусе, о поросенке, о ветчине, о елке, о детских игрушках, о подарках вообще и разных предпраздничных приготовлениях. Даже столь любимое занятие на службе, как чтение газет, и то было оставлено на этот раз. В счетном отделении даже книги лежали открытыми кверху ногами. Все ждали, когда уйдет директор, чтобы разбежаться, но директор, как назло, не уходил. Сидели и начальники отделений по своим местам, но делами также не занимались, а кто составлял для себя смету домашних праздничных расходов, кто писал карандашом реестр праздничных подарков и предметов, нужных по хозяйству.

Вот в отделение входит бакенбардист с проседью в волосах, останавливается перед окном и смотрит на градусник.

– Хорошо, кабы такой мороз на Рождестве постоял. Можно бы съездить прокатиться на тройке в загородный ресторан.

– Михаил Павлыч, не ушел еще наш Вельзевул? – слышится от стола, около которого лысый бородач в очках покуривает папироску.

– Директор-то? – откликается бакенбардист. – Сидит еще, и долго просидит. Сейчас потребовал дело из второго отделения. Каракулев снес ему, но по ошибке засунул туда список покупок, который ему дома жена составила. Каракулев рассматривал его, заторопился, заторопился и думает, что сунул в дело, потому что списка у него нет.

– Это ничего. Это даже хорошо. Наш по крайней мере узнает список нужд чиновников. И чего он сидит! – вздыхает молодой чиновник с бородкой Генриха Четвертого.

– Вдовый чиновник, оттого и сидит. Вдовый и бездетный. Что ему дом? Отсюда, поди, поедет в сельскохозяйственный клуб обедать. А здесь, если вот тебе надавали из дома поручений по самую макушку, да еще просили, исполнив эти поручения, пораньше прийти обедать, так поневоле будешь торопиться скорей убежать из нашего чистилища. Я вот теперь стою и думаю: как это я все успею сделать к шести часам вечера? Дольше уж я не могу заставлять моих домашних ждать меня к обеду, – произносит лысый бородач.

– Нет, я все это жене поручил, – доносится от другого стола. – С моей стороны только разве ей и ребятишкам подарки…

– A y моей жены флюс, второй день у ней щеку раздувает. Она винную ягоду, в молоке сваренную, за щекой держит, так какие тут закупки! До закупок ли! Просила меня окорок ветчины купить, гуся, поросенка, елку ребятишкам, игрушки…

– О-го-го! И все это сегодня?

– Да завтра-то когда же?.. Завтра уж сочельник… Завтра надо уж запекать окорок, а не покупать его, из поросенка заливное делать, елку украшать.

– Да-да… Действительно… Так что же вы? Убирайте бумаги и уходите, – говорит американская борода с бритыми усами.

– Неловко. А вдруг он разлакомится и какое-нибудь еще дело потребует для просмотра, а дело это окажется в моем столе. «Где Петр Иваныч?» – «Ушел». Неловко тогда будет.

– Помощник ваш подаст дело.

– Ну, все-таки неловко. Ведь вы вот тоже не уходите, а я по лицу вижу, что и вам так же нужно уйти, как и мне.

– Да нужно-то нужно, что говорить! Нужно купить жене на платье – вот что нужно. Ну, духов, одеколону… Потом уж я и себе сбирался преподнести на елку золотые очки. А ведь вам, видите, и окорок, и гуся, и поросенка. Это совсем особь статья. Вы и окорок дома запекаете или варите?

– Запекаем. Жена не любит вареной ветчины.

– Ах, напрасно! Вареная ветчина – это блаженство. Вся Москва ест по трактирам вареную ветчину, а уж москвичи насчет ветчины знатоки.

– Жена не любит. Что ж вы поделаете, если она не любит! Вот поросенка мы варим и делаем заливное.

– А я поросенка люблю только жареного, только с кашей, но при этом чтоб каша представляла из себя фарш с луком, с перцем и с рублеными грибами. Да утробу-то эту начинить хорошенько, а кашу прожарить, лук истомить. Божественно!

Лысый бородач начал причмокивать.

– У нас гусь, чиненный кашей, будет в первый день Рождества к обеду, – сообщил бакенбардист.

– А вот, по-моему, гусь должен быть непременно с капустой, а то так с яблоками. И гуся я непременно люблю так, чтобы он был распарен. У меня дома как делают гуся? Пожарят, пожарят его на противне, а потом в котел, обмазанный маслом, крышкой прикрыть и жарить, и парить. Тут и кислая капуста, которая у него в брюхе распарится, и он сам. И гуся этого до того нужно распарить, что вот, например, за кость ноги его взял, а мясо с кости с него как чулок слезло бы. Вот это гусь! Это называется – по-польски. Жену в Западном крае научили так приготовлять, когда она к матери гостить ездила. Попробуйте так у себя дома.

– У меня жена ничего не любит пареного.

– Ну, значит, она ничего хорошего не любит. Индейка – вот эта птица пареной невкусна. А ветчину какую покупаете?

– Да обыкновенную.

– То есть где, собственно? У немца, у поляка или у русского? В какой колбасной?

– Просто в обыкновенной мясной лавке, на Сенной.

– В простой мясной лавке?

– Да, да, да…

– Ну, это не ветчина. Надо у немцев в колбасной лавке покупать. Тогда у вас будет настоящая ветчина. Свинство – это дело немецкое, немцы на нем собаку съели. Я не люблю немцев, но за ветчину и всякое колбасное свинство перед ними преклоняюсь. А на Сенной разве это ветчина!

– А то что же?

– Да так… Неизвестно что. Сильно прокопченная и просоленная нога борова, твердая, жилистая. На Сенной окорок покупать! Ну, батенька, вы не гурман. Гуся и поросенка вы можете покупать и на Сенной, это я допускаю, но окорок – ни-ни…

– Я даже думаю купить вместо гуся-то хорошего индюка.

– Индюка? Прекрасно, прекрасно, но индюк вам гуся не заменит.

– Знаю. Но у меня дети. Боюсь, как бы гусь слишком жирен не был. Индюк все-таки…

– Гусь… Жирен… Да где вы нынче жирного гуся найдете? Их нет. Нынче везде мужицкий сухой гусь, а уж прежнего помещичьего гуся нет. Позвольте… Ну а как у вас индюка приготовляют?

– Да просто изжарят.

– С чем? С чем подадут-то?

– Ну, с картофелем. Потом к нему соленые огурцы.

– Это, батюшка, значит портить добро. Кто же индюка с картофелем ест! Вы, пожалуй, еще с тертым… С каштанами индюка надо кушать, непременно с каштанами. А вместо огурцов – английские пикули, что вот возьмешь, а проглотить и не можешь, до того у тебя весь рот спалит.

– Так что же тут хорошего, если проглотить не можете? – улыбнулся бакенбардист.

– Эффект, вкусовой эффект. Потом проглотите и спасибо скажете. Но вот первый-то момент… А потом вам вкус освежит. Почувствуете эдакую встряску организма… А проглотили – и сейчас у вас из глаз слезы… Ну, тут сейчас кусок индейки в рот, затем каштан в рот, и чувствуете неизъяснимое блаженство. Попробуйте так поесть и вовек с этим блюдом не расстанетесь.

– Ну, я не гурман. Я такой тонкости в еде не понимаю. Мне и так вкусно, – сказал бакенбардист и прибавил: – Однако я пойду закупать провизию. Скоро три… Авось он меня сегодня не спросит. Прощайте.

– Прощайте. А гуся и индейку попробуйте по моему рецепту. Распарить гуся так, чтобы с ноги мясо как чулок снималось. Помните, как чулок…

Бородач протянул сослуживцу руку. Тот стал уходить. Вдруг навстречу ему вбежал жиденький чиновник с капулем на лбу и возгласил:

– Павел Иваныч! Идите. Директор требует дело о поставке строевого леса купцом Бобруевым, который забраковали при приеме. Мы ищем, ищем это дело и только сейчас вспомнили, что оно у вас.

Бакенбардист плюнул.

– Тьфу ты, пропасть! – сказал он. – Вот разлакомился-то на работе. И какие теперь дела перед праздниками! Дело о поставке строевого леса… Да кой шут знает, где оно! Мы, кажется, передали его не то в строительное, не то в счетное. Там оно. И подрядчик-то Бобруев давно уже умер. Ну где я его теперь разыщу? Теперь перед праздниками дела – гусь, окорок, поросенок, а вовсе не о поставке строевого леса, – продолжал бормотать бакенбардист и неохотно направился в свой стол.

Перед Рождеством

Рождественский сочельник. Мясники царствуют. Герой дня – пудовый окорок ветчины. Лучший подарок для семейного нетребовательного человека – мороженый гусь. Ласкающая взор картина для простого человека – окаменелая от мороза передняя часть борова, стоящая на снегу, как изваяние. Умиляющий душу предмет – младенец свинячьего рода – поросенок. А затем уж идут атрибуты этих праздничных снедей или их свита – мороженые индюшки, куры, тетерки, рябчики. Рынки завалены этой мороженой провизией. Где есть мясная лавка – перед ней горы мороженой провизии, разложенной в больших корзинах, ящиках или так наваленной на рогожах и пересыпанной снегом. Все это изукрашено рождественскими елками на крестах, которые нынче сделались также предметом торговли мясных и курятных лавок. Торговля в самих лавках происходит только наполовину. Приказчики толпятся около лавок, где лежит мороженая провизия, – и здесь-то происходит настоящий предпраздничный торг. И какого, какого только тут народа нет! Дама в собольем воротнике, баба в пестром клетчатом байковом платке, купец в еноте, купец на лисьих бедерках, придворный лакей в форменном пальто и форменной фуражке, разыгрывающий чиновника, артельный староста в суконной чуйке на овчине, романовский нагольный полушубок в валенках, салопница в старомодном ватном капоре. Все это закупает мясную провизию к празднику. Кухарок уж не видать. Явились исключительно хозяева или хозяйки. Мороз настоящий, рождественский. Он скрыл недостатки провизии и все предметы сбываются без брака. Приказчики с каким-то восторгом продают товары. Так продают они только перед Рождеством в хороший мороз. При говоре слова как-то проглатываются, что составляет особый приказчицкий шик. Каждый покупатель именуется чином выше. Простой мастеровой сапожник, от которого разит кожей и ворванью, зовется хозяином, нагольный полушубок – купцом, всякая форменная фуражка – высокородием, суконная чуйка – подрядчиком, пожилая баба – маменькой.

Окаменелые от мороза бараны с ободранной шкурой и с оставленной только на головах прической а-ля капуль слушают все это и умиляются.

– Енот! Енот! Господин енот, вернитесь, – окликает приказчик в желтых рукавицах покупателя.

Осанистый купец в енотовой шубе с воротником, поднятым кибиткой, и с примерзшей к нему бородой останавливается и вопросительно смотрит на торговца.

– Желаете за суповых кур последнее слово? Рубль десять за пару и ни копейки меньше! – объявляет торговец.

– Девять гривен.

– Позвольте! Да ведь кура-то правленная, тверская. Вы прибавьте что-нибудь. Верьте чести, за правленную нигде дешевле не заплатите.

– Ну, рубль.

– Эхма! Где наше не пропадало! Нет убытка и барыша – зато слава хороша! – машет рукой торговец и прибавляет: – Хорошо, извольте! Только уж для Рождественского сочельника! Четыре пары курочек?

– Три.

– Да возьмите уж четыре-то! Ведь дешевле пареной репы, а от навала люди разживаются.

– Три, три. Да нельзя ли переслать вот тут рядом во фруктовую лавку Иванова. Я там буду чай, сахар и гостинцы ребятишкам покупать, а уж оттуда на извозчика.

– Пошлем. Еще что прикажете? Рябов экономических не прикажете ли? Есть маленько порасстреленные. Повара для заливных и супов берут. Можно недорого взять.

– Не наш товар. Не по нашему вкусу. Что в нем, в рябчике-то?.. Толку мало.

– Поросеночка-сосунца не желаете ли? Такие есть младенцы аккуратненькие, что даже слеза прошибет от радости.

– Купили пару, – лаконически отвечает енот.