Троица исчезла за толстой дверью. Полина осталась одна посреди зала. Посмотрела вокруг тепловым зрением. Зал был засвечен сильно нагретым оборудованием и лампами дневного света. Обострила слух и смогла различить в дальнем конце зала, за стеной, шум приближающихся шагов. Неприметная дверь, сделанная под одно со стеной, открылась. В помещение вошел профессор Блохин. По-старчески щурясь, приглядывался к Полине, подошел ближе. От удивления его глаза становились все шире.

– Ты… ты та студентка, как тебя… Громова, да?

– Полина Громова, Владимир Константинович. – Полина не меньше профессора была удивлена его появлением.

Профессор подошел к Полине и прижал ее голову к себе.

– Прости, девочка, прости, не думал, что все так обернется. Вот я старый дурак, зачем тебя ввязал в это дело? Тебе не били? – Блохин отстранил Полину и осмотрел ее.

– Нет, обошлось. Держали связанными руки, и все.

– Прости, Полина. Они мне намекали, что знают, как заставить меня вернуть все мои наработки, но я не думал, что они имели в виду тебя. Был уверен, что они про тебя не знают. Изверги! Ничего святого!

– Где мы находимся, профессор? Почему здесь не работает Сеть? – Полине не хотелось больше выслушивать душевные терзания преподавателя.

– Где-то в Греции, скорее всего на острове. Я не выходил отсюда ни разу. Вся моя территория – вот этот зал и небольшой балкончик, вырубленный в скале. Не могу поверить… – Профессор горестно замотал головой. – Теперь они заставят меня плясать под их дудку.

– Почему здесь не действует Сеть, Владимир Константинович? – повторила вопрос Полина.

Профессор вздохнул.

– Не помню, я не рассказывал тебе про мои предположения о существовании киборгов?

– Рассказывали. Вы предположили, что кому-то удалось соединить нервы и провода и создать интерпретационный язык для общения.

– Я был прав. У них целая армия таких людей, которые просто сидят в Сети и творят все что угодно. Отключают камеры где нужно, угоняют машины, создают невидимые участки, как этот. Представляешь?

– Представляю. А зачем им это?

– Они противопоставляют себя Сети. Считают ее злом, ведущим к деградации человечества.

Полина на секунду задумалась над словами профессора. Отчасти она была согласна с этим. Человечество становилось заложником немыслимого комфорта.

– А что, если так и есть?

– Ха, вас, молодых, легко подзудить на любую революционную идею. Как сказал один умный человек, не смотри, что говорят, смотри, что делают. В основе любой подобной идеи за красивыми лозунгами кроется всегда одно – желание власти.

– А я должна помочь им в этом?

– Точно так. Извращенный мозг их руководителя готов воспользоваться моими разработками самым безобразным способом.

– И что же они планируют?

– В подробностях не знаю. Меня никто не посвящает в его планы. Думаю, что он хочет использовать людей со сверхспособностями с той же целью, что и киборгов.

– Профессор, а вы не скажете мне, почему они обращались со мной, как с тигром, выпущенным из клетки? Они так напрягались, когда у меня были освобождены руки!

Блохин прикрыл глаза и мелко заводил головой из стороны в сторону. Можно было догадаться, что такие вопросы задавать вслух не стоит. Полина ответила ему понимающим кивком.

– Не знаю, у них могут быть свои домыслы, – произнес вслух профессор. – Я им говорил, что программами из человека не сделать олимпийского чемпиона. Если только по шахматам. – Это был тот ответ, который должны были услышать те, кто подсматривал за ними и подслушивал их.

– Что мы будем делать? – спросила Полина.

– Будем извлекать то, что я сохранил тебе. – Блохин указал на ряды оборудования. – Вот, пытаюсь воссоздать свой аппарат для работы с мозгом через зрительный нерв. Думаю, что через неделю закончу его.

– Значит, у меня неделя, – неопределенно сказала Полина.

– Значит, – понял, о чем речь, профессор. – Иди пока, подыши морским воздухом на балкон. Посмотри, что здесь к чему.

Полина поняла его пожелание за совет присмотреться, как все устроено. Ладно, любое действие лучше, чем бездействие. Полина пошла к той стене, из которой появился профессор. Дверь с первого взгляда была не видна. Полина сменила зрение на тепловое и увидела место, где установлен электронный замок. Придавила рукой в том месте. Замок щелкнул, и часть стены откатилась в сторону. Из коридора потянуло сквозняком.

Проход в горе закончился еще одной дверью, за которой находился балкон, вырезанный в склоне горы. Каменный козырек накрывал балкон больше чем наполовину. Помещение напоминало квартиру. Здесь стояла мебель. Спартанская, но все же она создавала уют в каменной комнате. Полина подошла к перилам. Голова закружилась, когда она посмотрела вниз. На несколько сот метров под балконом простиралась пропасть. Внизу синее море билось о голые скалы маленькой бухточки. Море было везде, до самого горизонта. Светлый оттенок воды у берега сменялся насыщенной глубокой синевой вдали. Несколько белых суденышек рассекали морскую гладь, оставляя позади себя длинные пенистые буруны.

Полина приблизила одно судно до такой степени, что смогла прочесть на борту его название «Санта-Мария». Это был прогулочный катер, на палубе которого загорали люди. Интересно, они в курсе, что на этом острове зреет заговор против мировой системы? Они могли быть и сами с отсюда и наслаждаться свободой творить что им захочется, без оглядки на Сеть. Те, кто родился после Сети, могли не понимать, что тотальный присмотр может напрягать, потому что впитали его с молоком матери как само собой разумеющееся. Взрослые же рассказывали, что установление контроля Сетью далось непросто. Психологический барьер, сформированный пониманием личного пространства, был взломан, и человеку пришлось довериться Сети, потому что было решено, что полный контроль позволит своевременно удовлетворять человеческие потребности. Жертвование свободой в обмен на комфорт и безопасность…

Раньше Полина не думала об этом – и никто не думал. Удобство жизни под Сетью казалось незыблемым. Так оно и было, в принципе. Контроль над всеми сторонами человеческой жизни привел к тому, что продолжительность оной выросла более чем в два раза. Прапрадед, доживший до ста двадцати, рассказывал, что раньше нельзя было принять шестидесятилетнего человека за сорокалетнего. Шестьдесят лет были возрастом стариков. Мужчин отправляли на пенсию, доживать оставшийся короткий срок перед смертью. Это было ужасно, печально, потому что сейчас считалось, что в шестьдесят человек только входит в расцвет своих сил. Медицина, отсутствие тревог, правильное питание, положительные эмоции – все вместе позволило человеку раскрыть заложенный в него запас прочности.

Мысли Полины перескочили на родителей, и ей стало невыносимо горько за них. Неизвестность должна угнетать их сильнее, чем известие о трагическом случае. Она посмотрела вниз, в пропасть, и представила себя птицей, способной улететь из неволи. Какая, к черту, Сеть, какие революционеры, когда у тебя самой на душе тоска за себя и родных людей! Неделя, всего неделя, чтобы сбежать отсюда. Потом она будет не нужна. И тогда придется выбирать между полным заточением, смертью или работой на психов с неуемными амбициями.

Лицо пошло красными пятнами из-за злости. Это же чувство и отрезвило немного мысли, выбив из них бесполезное и даже вредное уныние. Планировать и действовать – вот что было нужно. Похоже, и Блохин придерживался того же мнения. Он здесь оказался раньше нее и мог присмотреть лазейки. Злость прошла и оставила после себя чувство голода. Одинокий холодильник стоял в тени. Полина открыла его и обнаружила большое количество фруктов и соков в стеклянных кувшинах. Лежал здесь и приличный ломоть хамона. Куда же в этих краях без него! Полина решила, что сильно не объест профессора. Нарезала себе ломтиками вяленое мясо, поставила несколько кувшинов с соком, насыпала маслин и плотно перекусила.

Во время обеда она рассматривала балкон. Терминала здесь не было, как и следовало ожидать. Вместо него – старинный телевизор. Сеть в этом месте была объявлена вне закона, поэтому и развлечения только в офлайне. Какими же вещами развлекают профессора? Полина увидела пульт от телевизора: прямоугольный, жутко неудобный, с кучей непонятных кнопок. Тому, кто его придумал, место в аду было забронировано. Не сразу получилось понять, что для того, чтобы включить телевизор, пульт следовало направлять к нему определенной стороной. Экран засветился и начал показывать какой-то фильм не с самого начала. Полина не стала вникать в перипетии картины. Ей было приятно, что телевизор просто бубнил, создавая привычный фон.

От нечего делать Полина занялась наведением порядка в творческом бардаке профессора. Это отняло у нее два часа. За это время на балкон пару раз наведывались чайки. Они знали, что здесь можно перехватить съестного без нужды нырять за рыбой. Если бы не печальные обстоятельства, времяпрепровождение на балконе с видом на море могло показаться отличным отпуском.

Когда работа закончилась, время потянулось медленнее. Память телевизора содержала несколько фильмов, и ни один из них не заинтересовал Полину. Скучать и ничего не делать было не в характере девушки. Можно было потренировать свои суперспособности. Рассматривать и слушать здесь оказалось особенно нечего, и Полина решила поупражнять память. Благо всякая литература для этого имелась.

В основном в помещении хранились книги по нейробиологии и программированию. Два направления, которые скоро должны были превратиться в одно – нейропрограммирование, первым подопытным кроликом которого она и являлась. Полина прочитывала любую страницу на выбор, запоминала ее, а потом старалась воспроизвести по памяти. Это было просто – произносить вслух послушно подаваемый улучшенной программой памятью прочитанный текст. Хорошо бы еще и понимать его. Для этого надо было начинать изучать программирование с самых азов.

Полина услышала шаги только за секунду до того, как открылась дверь. Ионас и второй здоровяк вышли на балкон.

– С тобой хотят поговорить, – произнес Ионас.

В руках у него были наручники.

– А можно без них? – Полина кивнула на наручники. – У меня руки затекают.

– Нет!

– Надолго?

– Не знаю!

Полина на всякий случай положила в рот несколько оливок и кусок хамона. Неизвестно, когда ей придется перекусить в следующий раз. Демонстративно вытянула перед собой руки и подошла к охраннику. Наручники вжикнули и затянулись. Полину снова взяли под локоть и повели.

– Отпусти, я помню дорогу.

Ионас согласился. Он встал позади нее, а второй охранник впереди. Как в кортеже, ее проводили через зал, где работал профессор. Тот только ободряюще махнул ей. Ей снова накинули мешок на голову и повели поворотами, которые Полина запомнила. Затем лифт, еще повороты и, наконец, свет. Полину провели по белой мраморной лестнице к причалу, возле которого, покачиваясь на волнах, стоял белоснежный катер. Сердце екнуло надеждой, что ее отвезут обратно, но аналитическая программа снизила этот шанс до нуля. Вариант с тем, что ее пустят на корм рыбам, был более вероятен.

Полина перепрыгнула с причала на шаткий борт катера. Ее провели к носу судна, на котором помещались поднятые в сидячее положение лежаки. Палубу окаймляли низкие перила из хромированной стали. В трюм вела лестница, отделанная натуральным деревом. Из него показался Филиппос. Одет он был в синие штаны и тельняшку, на голове фуражка с кокардой в виде штурвала. В этом одеянии он походил на картинного капитана корабля или боцмана. Борода подчеркивала это сходство.

– Привет! Добро пожаловать на борт! – поздоровался он. – Ходила на катере?

– Только на моторке, по Волге, – призналась Полина.

– Морской болезнью не страдаешь?

– Нет, я не тошнотик. Вы меня не развяжете?

Филиппос усмехнулся. Он положил свою руку поверх Полининой, ухватившейся за перила, и пристально посмотрел ей в глаза. Полина постаралась выдержать его взгляд, но не смогла.