Мадлен опасалась этих парней, но сегодня отступать было поздно. Осталось отнести письма на улицу Святого Павла, и можно было спокойно возвращаться домой в Дутр. Вот только дорога домой проходила мимо корзинщиков. Ну да ладно, Мадлен ещё раз натянула фуражку на глаза и пошла к спуску. Обычно улицы в это время пустели. Все жители Соборного квартала на вечерней службе. Авось пронесёт и ей не придётся иметь дело с Нонкерами.

То, что корзинщики на улице, она увидела ещё издалека. Сегодня плели сиденья для стульев только самые младшие братья Нонкеры. Старшие курили грязные папиросы и о чём-то тихо переговаривались. Мадлен ускорила шаг, чтобы пройти быстрее. Только бы они её не позвали. Только бы не позвали. Мадлен уже прошла мимо лавки, когда услышала за спиной голос:

– Эй, господин почтальон, а господин почтальон! Про нас забыли?

Мадлен замешкалась, но, когда снова сделала шаг вперёд, ей на плечо опустилась чья-то тяжёлая рука.

– Ты что, оглох? – Лицо Мадлен обдало запахом дешёвого пойла. У неё перехватило дыхание. – А наши письма?

Старший корзинщик в этот момент быстро открыл сумку Мадлен и бросил туда свой непотушенный окурок.

– Что ты делаешь? – воскликнула девушка, быстро раскрывая сумку. – Там же письма могут сгореть! Тогда отцу придётся платить большой штраф! – Окурок никак не удавалось достать голыми руками…

– Ой, а кто это у нас? – загудел насмешливым голосом один из корзинщиков и заглянул под фуражку Мадлен. – У-тю-тю! Так это не почтальон, а мамзель!

При этом он сорвал с головы девушки фуражку с кокардой и красным кантом и бросил её своему брату. Волосы Мадлен, которые она так долго сегодня утром прикалывала к фуражке, рассыпались на плечи.

– О-о! Посмотрите, какая у нас тут цыпочка! – прогремел ей в ухо голос Жан-Пьера.

Девушка дёрнулась за фуражкой, но тут же упёрлась в грудь самому старшему из братьев. Но его фартуке краснели пятна засохшей крови и грязные разводы.

– Здравствуй, Мадлен! – прохрипел он. – Куда ты так спешишь?

3. Ожившее наваждение

Кровь на пальцах от тёплой крови Николь.

Вспышка.

Бам-бам!

«Я люблю тебя», – шепчут её губы.

Бам-бам!

Ленуар удар за ударом пытался выбить из головы воспоминания и боль.

Бам-бам!

Его руки ударяли по песку, а на пальцах алела кровь. В животе всё переворачивалось, и Ленуар с силой обрушивался на самого себя через этот ненавистный, равнодушный песок. Она касалась его ещё тёплыми пальцами, а потом они постепенно застывали. Как и губы Николь над растерзанным горлом. Он не смог её спасти. Как не смог когда-то спасти Элизу.

Бам-бам!

В голове всё взрывалось, и Ленуар молился о том, чтобы силы отпустили его, чтобы земля забрала его и боль отступила.

Элизе было семнадцать лет, когда ему сказали, что его любимая прыгнула с крыши отеля «Лютеция». Сказали, что это был просто несчастный случай. Администратор выпроводил его из отеля. Он сказал, что такое иногда бывает. Он сказал, что, возможно, Элиза бросилась с крыши из-за несчастной любви, что, возможно, он, Ленуар, её чем-то обидел. Он сказал, что девушка разбила себе лицо, проломив череп при ударе об асфальт во дворе отеля. Сколько бы Ленуар тогда ни просил показать ему тело Элизы, сколько бы ни умолял, чтобы начали расследовать это дело, дирекция отеля и полицейские только хмурились в ответ и повторяли, что такие случаи бывают, чтобы он крепился, что они очень сожалеют, но девушка шагнула с крыши самостоятельно.

Бам-бам!

Ленуар чувствовал себя таким же беспомощным, как тогда, в свои семнадцать лет.

Бам! Бам-бам-бам!

Перед глазами всё начинало двоиться. Агент парижской префектуры полиции из бригады краж и убийств, блестящий сыщик, распутывающий самые сложные дела в столице Франции, приехал в Анже, на родину своих предков, герцогов Анжуйских, в надежде либо найти свой путь, либо сдохнуть, опустившись в отцовский склеп.

Марсель Пизон, его начальник, уговаривал его остаться в Париже, чтобы тот забылся в работе, но Ленуар словно впал в спячку, становясь с каждым днём всё более профнепригодным для сыска. Тогда Пизон написал ходатайство, чтобы Ленуара временно взяли инструктором по французскому боксу в жандармерию Анже. В конце концов, спорт лечит. Однако с тех пор Ленуар боксировал больше по-английски – нанося удары только перед собой, борясь со своими внутренними кошмарами и проигрывая в этой битве свою душу. Бам!

Ленуар развернулся. Ему показалось, что на него кто-то смотрит. Молоденький почтальон, на котором мешком висела униформа. Элиза?! Нет, это девушка, но не Элиза. Почтальон вздрогнул и скрылся за воротами. Ленуар ещё раз опустил руки в ведро колодезной воды, затем вылил её на голову. Приступ боли отступил. Почему эта девушка переоделась в униформу почтальона? Куда она пошла? Она напомнила ему Элизу.

Ленуар перевязал бинтами руки и пошёл в том же направлении, что и самозванка. В конце дня он всё равно спускался к берегу реки Мен. Вид на старый порт на противоположном берегу успокаивал его до наступления следующего дня.

От собора Святого Маврикия дорога круто спускалась к реке. Дойдя до улицы Донадьё де Пюишарика, Ленуар услышал громкое сопение и звуки ударов, похожих на пощёчины. Что там за суета? Ленуар шагнул во тьму улицы и тут увидел её. Девушка-почтальон со всех сил брыкалась, лупя ногами по ногам и в животы семерых парней. Её фуражка валялась на земле. Все письма из сумки выпали и перемешались с дорожной пылью. Она не звала на помощь, сразу понятно – рассчитывает только на себя. Однако против таких крепышей ей не выстоять!

Ленуар бросился к самому старшему из корзинщиков и, схватив его за волосы, врезал по уху локтем. Бам! Его сражение продолжалось. Рука уверенно повторила траекторию в обратную сторону. Шассе! Второй противник упал в грязь. Ногой Ленуар врезал третьему. Реверс! Затем хук согнутой рукой и ещё один хук – бам! В голове снова загудело и закипело. Апперкот и бам – фуэте! Последний паренёк сбежал в лавку, запирая за собой дверь. Но Ленуара было уже не остановить.

– Эй! Куда? – Он схватил стул и со всего маху отправил его в витрину лавки. Послышался звук битого стекла. Кто-то рядом застонал. Голубые глаза Ленуара застилала тьма. Он схватил второй стул и надел его на голову встающего на ноги корзинщика. – Всемером на девушку? Молокососы! Вон отсюда!

Ленуар тяжело дышал, когда почувствовал, как его коснулись чьи-то пальцы. Он хотел было замахнуться, но понял, что это горе-почтальон. Глаза девушки светились.

– Пойдёмте! Скорее! Сейчас сюда придут люди! – прошептала незнакомка. Ленуар позволил ей увлечь себя за собой вниз к реке. Она заговорила с ним только у моста через Мен: – Спасибо, мсье! Вы меня спасли!

От этих слов Ленуар вздрогнул и снова посмотрел на свою спутницу.

– Ты не кричала, потому что не хотела, чтобы тебя увидели в чужой униформе? – спросил он.

Из глаз девушки полились слёзы.

– Они не разрешают женщинам работать почтальонами, а мой отец очень заболел. Он еле ходит. Работал на государство почтальоном последние пятнадцать лет, но теперь ноги уже не те. Все кости ломит, а болеть на такой работе нельзя. Каждый пропущенный день вычитают из жалованья. Вот я и надела отцовскую форму. Но об этом никто не должен знать. Я представлялась всем Морисом, хотя на самом деле меня зовут Мадлен. Мадлен Муано, как «Воробей».

Девушка опустила глаза и поправила в сумке грязные письма, которые она успела подобрать после драки. Она была маленького роста и напоминала движениями Элизу.

– Где ты живёшь, Мадлен Муано? – спросил Ленуар. – Давай я тебя провожу.

– В Дутре, по другую сторону от Верденского моста. У церкви.

Ленуар молча пропустил жестом девушку вперёд и пошёл за ней в один из самых бедных районов Анже.

4. Отличия французского бокса

Анже, 17 июня 1912 г.

– Наверное, на топливо денег не хватило! Понастраивают новые аэропланы, а заправить как следует, всё проверить перед разгоном – это для крестьян. – Сторож спортивного клуба «Бокс и трость» раскрыл свежий выпуск газеты Le Matin, прищурился и убил зазевавшуюся на солнышке муху.

– Мсье Ленуар, вы слышите? Я что говорю: «Стальной голубь»-то Эмиля Ладуня долетел, но «вынужден был совершить аварийное приземление в полях Туара». Чёрт бы побрал этого пройдоху Жюпона, что заставил на него пятак поставить! Мсье, вы слышите? Жюпон сказал: «Ставь на голубя, немцы такие уже два года выпускают». «Таубэ» – это по-ихнему «голубь». Значит, выходит, что боши^[2] на своих голубях летают, а наши только красиво фотокарточки умеют с ними делать. Всё, выпью сегодня сидра! Ещё пятак потрачу – душа болит! Мсье, купите мне сидра?

За «Пробег Анжу», организованный в этом году Французским аэроклубом, полагался Гран-при. Фотографии Пьера Дивтена с его монопланом национального производства опубликовали все газеты Анже. Однако из-за дождей пилот не справился с управлением своего «голубя». Победу одержал Ролан Гаррос на Blériot, работающий на моторе «Гном». Ну а кто ставит на гномов? Гномы обычно по небу не летают.

Сторож посмотрел на свинцовое небо и плюнул. Только что было солнце, а теперь от духоты не продохнуть.

– С такой погодкой никакой голубь до дома не долетит, – поворчал старик. – Мсье! Вы меня слышите? Я отлучусь на минутку – горло промочить, что-то совсем невмоготу мне тут сидеть…

В ответ – снова молчание. Тогда сторож с лязгом отворил ворота и, не оборачиваясь, поковылял к ближайшему бару.

Ленуар вздрогнул от скрежета ржавых петель и остановился. Из пальцев на его руках снова пробивалась кровь. Он развязал бандажи и смочил руки в бочке с дождевой водой, которая стояла у входа. От духоты кружилась голова. Всё тело Ленуара словно испарялось от соприкосновения с влагой. Он закрыл глаза. Сначала по щеке, потом по плечам с неба попадали большие капли. Ленуар сглотнул, почувствовав во рту солёный вкус влаги. Ещё секунду, и летний ливень смоет его с земли. Ленуар стоял с закрытыми глазами в ожидании природной казни.

Наконец дождь сорвался с неба и хлынул на землю, на клуб, на Ленуара, остервенело лупя его по лицу и рукам.

– Вернись! Вернись! – орал он в уши.

– Вер-нись! Вер-нись! – шипела разгорячённая земля под ногами Ленуара, и он уже не знал, где теперь его место: среди живых или мёртвых.

– Вернитесь! – вдруг отчётливо услышал он чей-то голос. Ленуар оглянулся в сторону, откуда доносились слова. Сквозь серую стену дождя на него смотрели два больших глаза вчерашнего маленького почтальона. Из-под кепки торчали мокрые волосы, скупо намекая, что они принадлежат существу женского пола. Старые штаны закрывались только на одну лямку, а рубаха неопределённого цвета выбивалась из-под пояса и только делала вид, что утром её тоже заправили.

– Вернитесь в зал! – сказала девушка. – Вы же полностью промокнете! Простудитесь! Это я, Мадлен Муано.

Ленуар зашёл обратно в спортивный зал, но ничего не ответил.

– Вы вчера меня спасли и проводили! Помните? Я вам яиц принесла, чтобы отблагодарить! – показала девушка на свою промокшую корзинку.

– Что? – не понял Ленуар.

– Яиц, говорю, принесла. Свежих, вы не подумайте! Больше у нас ничего такого нет, но куры несут хорошие яйца, большие!

Девушка подошла к Ленуару и торопливо поставила перед ним корзинку.

– Вот! Отец узнал, что случилось, и сегодня сам пошёл разносить письма, хотя он почти не встаёт. За то, что дал без разрешения начальства свою форму, тем более женщине, ему теперь назначили штраф и сделали выговор. Хорошо, что хоть я пуговицы вчера не растеряла: собрала их в пыли да потом пришила на место, а то где такие же искать? Иначе пришлось бы ещё платить за порчу государственного имущества. Вот, держите полотенце – с вас вода течёт, – девушка протянула ткань, которая прикрывала яйца в корзинке.

– Спасибо! – сказал Ленуар.

– Это вам спасибо! Без вас бы мне вчера туго пришлось! – ответила Мадлен.

Ленуар вытер плечи и посмотрел на неё. Она не двигалась.

– Передавай родителям мою благодарность, – сказал Ленуар. – За яйца.