– А я у них разрешения не спрашивала. Так взяла, но если бы спросила, то они бы точно дали, – развела руками Мадлен.

– С-спасибо… Ну, не хочу тебя задерживать… – ответил Ленуар. Однако Мадлен продолжала стоять перед ним и явно никуда не торопилась.

– Мсье, вы вчера меня спасли… – замялась Мадлен.

– Не стоит…

– Но я и сама смогла бы за себя постоять! Вам не нужно было вмешиваться, – закончила свою мысль Мадлен.

– Против семерых парней? – спросил Ленуар. – Если бы ты могла с ними справиться, мне не пришлось бы вмешиваться.

– Да, но теперь вы тоже мой должник, мсье, – выпалила Мадлен, шмыгая носом. – Не смотрите на меня так. Вы из Парижа, я знаю. Уедете, на меня снова нападут. Кто тогда будет меня спасать? Вот вы удивляетесь, а ведь в Париже небось женщины ходят на курсы самообороны. Это здесь, в Анже, меня в ваш зал только подметать иногда берут. Мсье Панколь отказывается со мной заниматься боксом.

– Что? – снова сказал Ленуар.

– Да! Вот я и думаю, что в наше время это возмутительно. Я предлагала ему за это убирать в зале, но он отказался. Говорит, что женщинам бокс не нужен. А вы сами вчера убедились, что очень даже нужен.

– Постойте, но… – начал было Ленуар.

– Или вы думаете, что я не знаю, что в полиции вас уже двадцать лет как обучают боксу?

– Я больше не работаю в полиции.

– А разве можно сначала работать, а потом вдруг не работать в полиции? Я думала, что в полицейские просто так не берут и тех, кто раскрыл много дел, на пенсию так рано не отправляют. Или отправляют? – спохватилась Мадлен.

– Нет, – вздохнул Ленуар.

– Тогда обучите меня самообороне? Я всех мальчишек дворовых била, и удар у меня что надо – сами вчера изволили убедиться. Мне просто науки не хватает. Я в мешок с песком знаете, как ударить могу? Вот так! – Мадлен размахнулась и со всего маху влепила кулаком по подвешенному мешку с песком. Удар получился знатный: мешок отлетел к Ленуару и толкнул его в плечо – тот слегка пошатнулся.

– Я не даю частные уроки бокса. Если вы что-то понимаете, то, стуча руками по мешку, ничему не научитесь.

– Но вы ведь уже несколько дней только и делаете, что просто лупите по мешку! – удивилась Мадлен. – Или вы уже всему научились?

Ленуар замолчал и медленно намотал на руки новые бандажи.

– Тебе нужно не кулаки набивать, а скорость реакции тренировать, – сказал Ленуар, смягчившись. – Твой удар зависит не от тебя, а от того, кто и как на тебя нападает. Женщинам легче всего просто удерживать противника на расстоянии прямыми ударами в грудь, но ты же не будешь задирать ноги…

Не успел Ленуар договорить, как Мадлен развернулась и, словно раскручивающаяся плётка, ударила его в грудь ногой. У Ленуара от неожиданности перехватило дыхание.

– Вот так? – спросила она.

– Примерно.

– Возьмёте меня в ученики?

Ленуар посмотрел на пустой зал и безлюдную улицу, на накрапывающий дождь и сказал:

– Хорошо. На овладение техникой нужны месяцы. Я смогу посвятить тебе только один день. Сегодня.

По крыше снова застучали капли, и Ленуар сначала решил объяснить Мадлен, почему, собственно, урок будет длиться только сегодня:

– Самый действенный метод самообороны для женщин – это среагировать ещё до того, как противник подойдёт на расстояние удара: на первой дистанции в таком случае эффективнее всего воспользоваться зонтиком или тростью. – Ленуар посмотрел на потрёпанные штаны Мадлен и добавил: – Если у женщины их нет, то противник успеет подойти на вторую дистанцию – расстояние, на котором удобно наносить удар ногой или кулаком на выпаде. Желательно именно так и поступить, нанеся удар в подбородок или прямо в лицо.

– Бывают и другие дистанции? – спросила Мадлен.

– Да. На третьей дистанции можно успеть нанести удар согнутой рукой, как это делают англичане: хук или апперкот. Но на этой дистанции нужно в первую очередь учиться не наносить удары, а парировать их.

– Это самая близкая дистанция? – подошла к Ленуару поближе Мадлен.

– Нет, на дистанции, когда тебя уже схватили, ты в любом случае уже проиграла бой. В этом случае противник победит не за счёт своих умений, а за счёт массы своего тела… Поэтому, если ты хочешь чему-то научиться, возьми пока мою трость и начнём с четвёртой дистанции. Становись в позицию «К бою!». Вот так: одна нога впереди, вторая нога смотрит в сторону. Это позволит удерживать равновесие.

– Я и так отлично держу равновесие, – возразила Мадлен. – Иначе получается, как в танцах…

Ленуар развернулся и легонько потянул девушку за руку и назад по диагонали. Она покачнулась и шлёпнулась на филейные части.

– Так вот, – продолжил Ленуар, – к бою! Это в английском боксе участвует только верхняя часть тела. Во французском в схватке участвуют и руки, и ноги. – Ленуар встал в позицию и сделал несколько демонстративных выпадов руками и ногами. – Равновесие – это залог успеха. Нет равновесия, и ты уже летишь в дорожную пыль. В боксе нога и кулак действуют попеременно, создавая периоды, рисуя фразы и красные строки боя. Когда я тренируюсь, то часто напеваю себе мотив какой-нибудь песенки, чтобы запомнить последовательность движений.

– Вы поёте песни? – растерянно спросила Мадлен.

– Да. Смотри. Например, ты хочешь нанести удар тростью. Сначала замахиваешься два раза с одной стороны. Тогда твой противник приготовится обороняться, но в третий раз ты без замаха бьёшь тростью с другой стороны. Порядок движений прекрасно ложится на мотив песенки про Мальбрука:

Мальбрук в поход собрался, Миронтон, миронтон, миронтень, Мальбрук в поход собрался, Воротится ли он?

Когда ты поёшь «миронтон, миронтон», то делаешь ложные замахи, а на «миронтень» наносишь удар. Бум! Поняла? Давай, попробуй.

Мадлен подняла трость вверх и начала кружиться вокруг бочки с водой, Ленуар запел. На словах припева он подал знак Мадлен, чтобы она нанесла удар, тогда она ударила по бочке, но без ритма. Казалось, что мадемуазель совершенно забыла всю его историю про песню.

– Так, хорошо, тогда просто считай до трёх: раз, два, три!

Трость Ленуара с шумом обрушилась на бочку. Та покачнулась и упала, разлив всё своё содержимое на улицу. Ленуар впервые за последние десять дней рассмеялся.

– Порча казённого имущества… Мсье Ленуар, прекратите бесчинствовать! – раздался голос городового.

– Простите, сейчас мы всё поправим! – благодушно ответил Ленуар, поднимая бочку обратно и замечая, что ботфорты городового запачканы грязью. За ним стояли его два помощника. Обычно городовые в таком составе не гуляют по улицам без особой причины…

– Мсье Ленуар, от имени Французской Республики имею честь задержать вас за вчерашний погром лавки братьев Нонкеров, – с лёгким поклоном проговорил городовой. Мадлен всплеснула руками и уронила трость. Ленуар поднял трость и молча кивнул.

– Если вы окажете сопротивление, то только усугубите ваше положение, – сдержанно проговорил городовой. При этом он держался так, словно писал в штаны от переполнявших его страха и гордости за то, что сейчас он арестует не просто какую-то мелкую сошку, а самого агента безопасности парижской префектуры полиции Габриэля Ленуара.

– Куда вы меня поведёте на время следствия? Неужто в скрипку? – спросил Ленуар, собирая вещи.

– Просим проследовать за нами к мэру города Анже – господину Луи Баро.

5. Умри!

Тело певицы лежало красно-белым пятном на сцене. Зрители уже успели разбежаться. Рядом с трупом оставались пианист Жорж Треви и мэр города Анже. Баро с сомнением переводил взгляд с недвижного тела на взъерошенные волосы Ленуара и его пыльные брюки. Сам Ленуар ни на кого не обращал внимания, полностью погрузившись в свои мысли.

Изуродованная шея певицы напомнила ему о Николь. В голове стучали колёса удаляющегося трамвая. В глазах двоилось. Ленуар опустился на колени. Лицо Изольды покрывал слой белого грима, и от этого рваная дыра под подбородком казалась ещё темнее. Её чёрные длинные волосы были уложены в два пучка на голове, а нож до сих пор сжимали мёртвой хваткой тонкие пальцы.

– Она сама выбрала партию «Лунного Пьеро»? – спросил Ленуар.

– Нет, эту партию для исполнения предложил ей я, – ответил Луи Баро. – Но какое это имеет отношение к её жесту?

У мэра города не хватало мужества произнести слово «самоубийство».

– Обычно для артистических натур такие мелочи всегда имеют символическое значение, – ответил Ленуар. – В каком расположении духа пребывала мадемуазель Понс накануне спектакля?

– В самом благодушном, – сказал пианист. – Ещё бы ей не пребывать в благодушном расположении духа! Изольда Понс недавно подписала новый контракт на серию сольных концертов в Опере Гарнье, причём сама, без помощи и протекции своего импресарио. А в Анже она запросила такой гонорар, словно давно уже звезда оперы.

– И вы согласились?

– Не совсем, – ответил Баро. – Я предложил компенсировать завышенные требования певицы репертуаром. Я попросил её исполнить у нас «Лунного Пьеро» Шёнберга.

– Как вы сказали? – Ленуар уже где-то слышал эту фамилию.

– Шёнберга. Арнольда Шёнберга, австрийского композитора.

– Она каждый день репетировала эту роль. У Изольды были очень высокие требования к себе и к окружающим… – добавил пианист.

– К вам тоже? – спросил Ленуар, наблюдая за тем, как музыкант снимает с себя тугой галстук.

– С нашим Треви Изольда была особенно требовательна и строга. Изначально она хотела ангажировать пианиста из парижской оперы, но её импресарио счёл это за каприз и велел выделить пианиста из нашего театра, – ответил мэр. – Так вот, мадемуазель Понс издевалась над Треви, придираясь к каждой мелочи. Совсем его замучила.

– Это правда? – обратился Ленуар к пианисту. – В чём это выражалось, мсье?

– Мадемуазель Понс была очень талантливой. Она обладала абсолютным слухом. Я очень старался, но любая фальшивая нота или сбой в ритме… А партитура Шёнберга сама по себе очень сложная, это новое слово в музыке… В общем, любое отступление от партитуры вызывало у мадемуазель мигрень.

– Она постоянно одёргивала Жоржа, словно он не пианист, а тапёр в кабаке, – добавил Баро.

– Но вы не подумайте, для меня было честью работать с такой знаменитой артисткой! – приложив ладонь к груди, заверил Треви. – Я до сих пор не понимаю, что сподвигло мадемуазель Понс пойти на подобную крайность!

– На такие крайности людей могут толкнуть самые простые вещи. Вы не замечали ничего странного в её поведении накануне спектакля или во время исполнения «Вальса Шопена»? – спросил Ленуар, осматривая ухоженные ногти певицы. Казалось, она во всём любила точность и аккуратность. Мелкие порезы и царапины на руках контрастировали с белизной её ухоженной кожи.

Жорж замялся, а потом сказал:

– Не знаю, но меня удивила одна деталь. Возможно, я просто никогда раньше не имел дело с самоубийцами…

– Что именно?

– Мадемуазель Понс, как раз перед тем, как перерезать себе горло, закрывшись веером, она… она улыбалась.

Ленуар задумался. Смертельная гримаса певицы сейчас совсем не походила на улыбку.

– А откуда у неё этот нож? Разве на сцене не используют бутафорские ножи и аксессуары?

– Не знаю. Изольда накануне спектакля оставила свою костюмершу в отеле. Получается, что она вполне могла заменить бутафорский нож на настоящий, – ответил мэр.

– А что вы скажете о ране? Вы ведь работали раньше врачом? – заметил Ленуар.

Баро поправил рукава своей рубашки с дорогими запонками и ответил:

– Разрез нанесён неумелой рукой, но могу сказать, что в данном случае отсутствие опыта компенсировалось остротой ножа.

Ленуар вытащил из кармана носовой платок, поднял нож и натянул его со стороны окровавленного лезвия. Платок с лёгкостью разошёлся на две части. Перед глазами Ленуара снова задвоилось. Он вспомнил нож, которым перерезали горло Николь.