Аккорды смерти в ля мажоре (страница 4)
– Его заточили совсем недавно. Это заметно по тому, как блестит лезвие. Странно, что певица решила покончить с собой прямо на сцене. Может, она находилась под воздействием алкоголя или лекарств, воздействующих на нервную систему? – спросил Ленуар.
Баро в ответ только развёл руками.
– Отправьте жандарма с запросом на аутопсию. Вам точно не откажут. Если повезёт, то врач сделает её уже утром.
Ленуар осмотрел карманы кимоно и рукава Изольды Понс. В них были сложены экстравагантные перья павлина, зеркало, подзорная труба, лорнет – аксессуары, которые Изольда использовала в своём спектакле. Для ножа были предусмотрены ножны на поясе оби.
Настал черёд веера. Он всё ещё лежал рядом. Это был классический японский веер с перламутровыми вставками. Ленуар раскрыл его и невольно залюбовался изящными стрекозами и цветами. Затем он повернул веер внутренней стороной и замер. В самом центре, на одной из перламутровых вставок, спичками было выжжено слово «Умри!».
– Так кто, вы сказали, отвечал за костюмы певицы? – спросил он.
6. Аксессуары певицы
Анже, 18 июня 1912 г.
«Отель Франции» опоясывал полукружием часть привокзальной площади, словно распахивая свои объятия гостям города. Элегантные фронтоны наличников окон на последнем этаже и серая крыша напоминали замки Луары эпохи Возрождения, а рустовка первого этажа – камни, из которых они были построены. Суровые пасти львов охраняли главный вход и поддерживали цепь ажурных балконов. На круглых колоннах, устремившихся вверх, стояли изящные кариатиды. Весь отель дышал современным комфортом и роскошью начала двадцатого века.
Сегодня Габриэля Ленуара было не узнать: уложенные воском усы, мягкая волна чёрных волос, начищенные туфли английской кожи, – от вчерашнего дня в этом парижском денди, казалось, не осталось ничего, кроме смутных воспоминаний.
Швейцар с поклоном отворил массивную дверь перед столичным гостем, и уже через две минуты Ленуар стоял посреди самого большого номера гостиницы – номера Изольды Понс.
Молодая костюмерша с проседью у левого виска представилась как Тифен Бургсталь. На ней было чёрное платье в пол. Такой фасон давно вышел из моды. Странно, что костюмерша не следовала рекомендациям летнего сезона женских журналов. Её шея была обёрнута в кружево, а сверху белела камея из слоновой кости с изображением якоря. Протягивая список всех аксессуаров, составленный рукой самой Изольды, девушка добавила:
– Мадемуазель была очень щепетильной в выборе костюмов и украшений. Она продумывала каждую мелочь.
– Вы давно на неё работаете? – спросил Ленуар.
– Нет, но я давно работаю в Опере. Когда мадемуазель подписала контракт с нами, то попросила меня сопроводить её в Анже. Это был исключительный случай, но директор меня отпустил.
– И вы согласились?
– Да, у мадемуазель Понс был очень скверный характер, – прости меня Господи, что я так отзываюсь о покойной. Но она была очень щедрой.
– Это она оплачивала все счета? – уточнил Ленуар.
– Нет, её импресарио.
– И аксессуары тоже?
– Да, и платья, и костюмы, и аксессуары. Я их покупала, но счета высылала импресарио. Жалованье и чаевые платила мне сама мадемуазель. Но, мсье, это не я купила тот нож! Поверьте, я не знаю, откуда он появился. – Костюмерша прижала руки к груди и опустилась на стул.
Ленуар вытащил из сумки вчерашний нож, завёрнутый в бумагу. Он до сих пор был в крови, поэтому костюмерша при виде оружия поёжилась и обхватила себя руками, словно по комнате гулял сквозняк.
– Я никогда не видела этого ножа. Значит, мадемуазель Понс именно им перерезала себе горло?
Ленуар промолчал в ответ. Костюмерша встала и подошла к нему поближе.
– Я обычно дважды всё проверяю, но этого ножа никогда раньше не видела, поверьте! Наверное, мадемуазель Понс купила его самостоятельно.
Ленуар кивнул и обвёл глазами номер. Все платья были аккуратно развешаны за ширмой. На столе вместо бумаги для корреспонденции стояли букеты цветов. На кресле и полках были разбросаны ноты Малера, Гана, Равеля и партитура «Лунного Пьеро». Внутри она была вся испещрена карандашными пометками Изольды. Кажется, певица действительно серьёзно подходила к своему делу. На письменном столе стояло маленькое, словно игрушечное, пианино. Проследив за направлением взгляда Ленуара, костюмерша сказала:
– Оно настоящее. Мадемуазель Понс использовала его для того, чтобы распеваться перед спектаклями.
Под пианино лежали открытка и письмо от Благотворительного общества в пользу инвалидов войны, в котором Изольду приглашали на торжественный вечер в её честь, а также письмо от импресарио певицы, в котором он её поздравлял и спрашивал, каким поездом она собирается вернуться в Париж. Рядом валялись свежие газеты и записка из букета цветов от Ганса Шёнберга. Самих цветов нигде не было. Сохранилась только ленточка фиолетового цвета.
В этот момент в номер без стука вошёл пятидесятилетний мужчина с бакенбардами в униформе администратора.
– Ах, какое несчастье! Какое несчастье! Я со вчерашнего вечера не нахожу себе места! – Его глаза навыкате ещё больше округлились. – Простите, что не представился. Я администратор этого отеля.
– Заходите, мсье, – показывая жестом на кресло, сказал Ленуар.
– Какая потеря для нашей культуры! Изольда была чудесная, ослепительная, великолепная. Весь город лежал у её ног. Кто бы мог подумать, что у женщины на сердце была такая убийственная тоска…
Администратор быстро пересёк комнату и сел в кресло.
– Вы были близко знакомы с Изольдой Понс? – спросил Ленуар.
– Да. Вернее, нет. Но она была почётной гостьей нашего отеля. Отель только-только открылся, и подобные клиенты, как вы знаете, делают хорошую рекламу нашему учреждению, а тут такая неприятная история… Что же теперь будет с нашей репутацией? И, честно говоря, я не понимаю, зачем здесь полиция? Ведь Понс покончила жизнь самоубийством. Присутствие полиции в отеле отпугивает клиентов…
Ленуар внимательно посмотрел на администратора. От мужчины несло ароматом магнолии и слащавости. Его лицо ему показалось знакомым.
– Я почти закончил осмотр номера, господин…
– Шёнберг. Ганс Шёнберг.
7. Смертельная любовь
В военном госпитале пахло марсельским мылом. Медсёстры в белых передниках сновали между койками больных, искоса поглядывая на трость Ленуара. На её ручке были вырезан череп из слоновьей кости, что очень контрастировало с крестами распятий, подвешенных над изголовьями больных.
Судебный эксперт Николя Фошон уже ждал столичного сыщика в своём кабинете. Это был низенький пухлый господин с бритой макушкой. При виде Ленуара он поправил очки и жестом пригласил его сесть на стул перед его письменным столом.
– Я не могу отказать в аутопсии господину Баро, мсье, но вы сами знаете об обстоятельствах смерти Изольды Понс: она перерезала себе горло на глазах у тысячи свидетелей. Об убийстве здесь речь не идёт, поэтому заставлять меня делать аутопсию в шесть утра – это было слишком…
– Слишком поздно? – спросил Ленуар, закидывая ногу на ногу. – В следующий раз попрошу, чтобы труп перевезли сюда не мешкая. Луи Баро просил передать свою благодарность за вашу готовность оказать ему важную и своевременную услугу.
Фошон прикусил нижнюю губу и медленно закивал в ответ.
– Бросьте эти условности, доктор. Давайте лучше сразу…
– Это в Париже вы привыкли жить без условностей и уважения к чинам. В Анже мы, знаете ли, всё делаем по старинке, и у нас не принято входить без стука, – Фошон скрестил пальцы перед собой, показывая, кто в госпитале главный.
– Даже если к вам обращается брат из масонской ложи? – спросил Ленуар. Заметив смятение на лице Фошона, он добавил: – У вас на столе печать с циркулем и наугольником. Такое же изображение я видел на перстне Баро. Если вы хотите оставить свою деятельность секретной, вам следует более аккуратно выбирать аксессуары. А теперь давайте к делу. Вы составили отчёт об аутопсии?
Фошон молча посмотрел на Ленуара, затем вытащил из своего стола отчёт и протянул его сыщику.
В преамбуле убористым почерком были сделаны традиционные пометки о дате аутопсии, о том, что эксперт судебной медицины принёс надлежащую клятву, и подпись медбрата, присутствовавшего во время вскрытия.
Ленуар пробежал глазами вторую часть, где говорилось об обстоятельствах самоубийства, и сразу перешёл к части visum et repertum о ходе вскрытия.
– Как вы видите, Изольда была в полном здравии на момент самоубийства. В отделах мозга, груди и живота мною не замечено никаких болезненных патологий.
– Я не вижу… Ах, вот здесь вы пишите, что в крови мадемуазель Понс не обнаружено ни алкоголя, ни опиума, ни морфия, которые могли бы повлиять на её психическое состояние.
– Да, всё верно, мсье Ленуар. Анализ её желудка также показал, что девушку не отравили, а на обед она съела салат с креветками и телячий язык с запечённой картошкой.
– А что вы можете сказать про царапины на её руках?
– Вы тоже их заметили? – поджал губы Фошон. – Я описал царапины в отчёте, но затрудняюсь определить их происхождение.
– Может, это след от чьих-то ногтей или от острого ножа?
– Нет, это точно не нож. От ножа остались бы более глубокие и ровные порезы. От ногтей, наоборот, царапины неровные и длинные, так что здесь не ногти. Эти царапины были нанесены чем-то маленьким и острым.
Ленуар снова обратился к отчёту. Когда он увидел последнюю запись, то понял, что не зря пришёл к Фошону лично.
– На ленте на рукоятке ножа, которым Изольда перерезала себе горло, вы обнаружили пятно и смогли его идентифицировать как…
– Да, как пятно спермы. Знаете ли, здесь сложно ошибиться. Семенные пузырьки в обилии вырабатывают цилиндрические эпителиальные клетки, лейкоциты, эритроциты, особенно при длительном отсутствии коитуса. В сперме пожилых людей очень обильны фосфаты, карбонатная известь и азот…