Потом упал Сорока. Инженеры подхватили его под руки, но особист дышал с хрипом так тяжело, что партизаны не решились его даже поднимать. Подошедший Романчук распорядился посадить капитана на Звездочку. Уставшие люди с трудом подсадили Сороку, и колонна двинулась дальше. Никто не понимал, как долго они идут, сколько уже прошли километров. Может быть, отряд уже ходит по кругу в лесу, но следов пока не попадалось. Канунников надеялся, что командир как опытный пограничник выведет их в безопасное место, где можно будет передохнуть, может быть, немного согреться. Зоя Лунева, которая вела под уздцы гнедого, стала часто падать, проваливаясь в снег. Девушка устала, даже ее тренированный организм начинал сдавать. Лещенко уже шел, опираясь на плечо своего молодого товарища. Только Игорь и Елизавета шли по обе стороны от Соколика и не отставали, готовые помочь Светлане, если она начнет падать с лошади. Канунников думал, что надо догнать Романчука и спросить его, что же дальше, но сил прибавить шага у него не было.

И тут командир остановился. Зоя едва удержала лошадь и упала сама, повиснув на поводьях Соколика. Люди дышали с трудом, с хрипом. Они стояли и смотрели на командира и только спустя почти минуту поняли, что увидел Романчук. Лес как будто расступился, и перед партизанами открылась страшная картина последствий войны. Впереди над заснеженным руслом реки громоздились искореженные железные арки взорванного железнодорожного моста. На противоположном высоком берегу еще стояли опоры, а вот в русле реки и на пологом ближнем берегу все рухнуло. Железнодорожные пути уходили куда-то за лес, и, видимо, по ним давно никто не ездил. А примерно в километре от моста за лесочком виднелись какие-то разрушенные сооружения.

– Это когда-то было железнодорожным депо ремонта подвижного состава, – хрипло пояснил Лещенко, подойдя к командиру. – Все разбомбили, наверное, еще летом. Надо туда. Там хоть какой-то закуток без ветра можно найти. Люди уже падают от усталости.

– Да, пошли туда, – согласился Романчук.

От инфраструктуры станции не осталось ничего, только расщепленные шпалы, местами торчавшие из-под снега, да перекрученные рельсы. Ближе к реке, примерно в километре, торчали печные трубы. Видимо, там когда-то была деревенька. Само депо состояло из пяти длинных цехов, в каждый из которых можно было загнать по паровозу или по три-четыре вагона. Три цеха были просто развалены бомбами или артиллерийскими снарядами. Местами остались только стены. У четвертого пробита крыша, а вот у пятого она была почти цела. Даже тяжелые дубовые ворота на металлической раме находились на месте. И они были закрыты.

– Игорь, – Романчук позвал сына. – Отвечаешь за маму и Свету! Вы с Сорокой остаетесь здесь. Отведите лошадей на опушку и скройтесь за деревьями. Остальные за мной!

Зоя с готовностью бросилась за мужчинами, но командир остановился и взял девушку за плечи. Посмотрев ей в глаза, Романчук сказал:

– Зоя, ты единственная, кто умеет ладить с лошадьми. Ну, может, еще я могу с ними ладить. Без тебя, если с нами что-то случится, женщинам не уйти. Надеюсь на тебя. Останься!

– Хорошо, Петр Васильевич, – кивнула девушка, пытаясь скрыть разочарование.

Она снова повесила на плечо ремень автомата и, взяв под уздцы Соколика, повела его к деревьям. Игорь повел вторую лошадь, посматривая то на цеха, то на окружающий лес. Четверо партизан, разделившись на две группы, пошли обследовать остатки строений. Судя по тому, как все запорошено снегом и в воздухе не чувствуется свежего запаха гари, все, что здесь произошло, случилось в первый месяц войны. Странно, но холод перестал чувствоваться. Может быть, его сменила легкая дрожь возбуждения от предчувствия возможного боя, а может быть, согревать стала кровь, которая буквально закипала в каждом. Если появится враг, то пощады не будет. Только смерть, только уничтожение.

Передвигались, как и положено по Уставу РККА, перебежками. Сначала Романчук с Бурсаком прикрывали, а Канунников и Лещенко перебегали к следующему укрытию, потом они занимали позицию для прицельной стрельбы и перебегали вперед их товарищи. Никого здесь не было, в этих разрушенных ремонтных цехах, но командир не хотел рисковать. И вот последняя перебежка к крайнему цеху, от которого остались только полторы стены. Романчук и Бурсак остановились перед развалинами. Капитан сделал знак инженеру замереть, а сам прошел до стены, отделявшей один цех от другого. Только камни, обломки бетона, ржавые металлические конструкции. Ни следов людей на снегу, ни следов животных. Хотя какие животные, когда все крупные с приближением войны убежали подальше на восток. И теперь в лесах ни волков, ни медведей, ни лосей с кабанами. Собак и тех в селах не осталось – немцы убивали их сразу, как только заходили в села. Если и выжили какие-то собаки, то только те, что не захотели оставлять места, где жили с людьми, да те, кто поумнее и научились не лаять при приближении людей.

– Нет здесь никого, – тихо произнес Романчук, подойдя к лейтенанту и осмотревшись по сторонам. – И давно уже не было. С тех пор как тут разнесли все артиллерией или бомбами. Бои тут были, видишь! И мост взорвали, и деревенька вон у реки вся погорела. Только трубы торчат из земли.

– Может, укрытие какое-то найдем, – кивнул Канунников в сторону цеха, который наименее пострадал.

– Да что мы там сможем найти, – с ожесточением сплюнул командир. – Развалины, гарь, снег! Пошли, посмотрим.

Четверо разведчиков осторожно пробрались через развалины и оказались у уцелевшего цеха. Ворота была изуродованы взрывом, сорваны с петель, но все еще оставались в вертикальном положении, закрывая проезд по рельсам внутрь большого ангара. Войти в ангар оказалось возможным через большой пролом в стене. Партизаны с удивлением увидели внутри цеха три грузовых вагона, видимо, когда-то загнанных для ремонта. Крыша была цела, и внутри почти не было строительного мусора.

– Смотрите, каптерка какая-то, – указал пальцем Лещенко на кирпичную стену с окном у дальней стены.

И когда разведчики подошли к стене, то, к своему изумлению и большой радости, увидели, что внутри цеха было построено помещение из кирпича, видимо, раздевалка и бытовка для рабочих. Но самое приятное было увидеть большую железную печку с трубой. В помещении имелось несколько лавок, большой стол и что-то вроде шкафчиков для одежды.

– Саша. – Командир с улыбкой провернулся к лейтенанту. – Возвращайся и веди всех сюда. Даже лошадей можно завести в цех, чтобы не оставлять на улице на морозе и на ветру. Здесь, в цеху, в любом случае теплее. У нас там трофейный топор и ручная пила есть, которые мы забрали у немцев. Будем разбирать вагоны, ломать доски и топить эту бытовку. Тут мы хоть в тепле окажемся.

Лошади отнеслись к развалинам настороженно, но все же позволили себя завести в цех под крышу. Зоя сама нашла место, где привязать животных так, чтобы они чувствовали рядом людей и до них не доносился запах гари. Она последней вместе с Игорем вошла в бытовку, где командир с Сорокой уже разжигали печку и проверяли тягу. Вырваться из рук фашистов и угореть от дыма у себя дома – это было бы очень глупо. Светлану посадили ближе к печке, а потом женщины принялись осматриваться в заброшенном помещении. Нашелся старый чайник, две кружки и три тарелки с одной ложкой. Канунников пропустил в бытовку инженеров с напиленными и наколотыми досками и закрыл дверь. Он стоял, прижавшись спиной к стене, и думал о том, что вот еще одно испытание позади, а сколько их будет еще. Хватит ли сил бороться до конца, до победы? И когда она будет? Но лейтенант верил, что победа будет обязательно, только вот цену придется заплатить за нее большую. И он готов был отдать свою жизнь за этих вот женщин, за матерей и детей всей страны. А все трудности, они ведь временные. Главное – другое, главное, что у отряда есть оружие, ненависть к врагам и желание сражаться. Значит, будет все, в том числе и победа.

– Саша. – Канунников как будто очнулся ото сна, услышав рядом женский голос. Зоя стояла и теребила его за рукав. – Саша, послушай, я никак не могу уговорить Петра Васильевича. Может, ты скажешь?

– Что? – лейтенант внимательно посмотрел на девушку. – Что ты говоришь, Зоя?

– Да я же про лошадей, – терпеливо сказала Зоя. – Они тоже устали, им еда нужна. Здесь они хоть и не на ветру, а кормить их все равно надо. Они нам пригодятся – это же транспорт!

– Да, да, ты права, конечно, – закивал Сашка. – Это здорово, что у нас получилось с лошадьми! Что у тебя получилось. Если бы мы всех смогли вывести из вагона, то у нас вообще получился бы конный отряд. Ты молодчина, Зоя!

– Слушайте, товарищ лейтенант, – вдруг нахмурилась девушка. – Я, между прочим, о лошадях думаю, я не напрашивалась на ваши похвалы! Я не об этом говорю!

– Да почему же мне тебя не хвалить? – устало рассмеялся Канунников. – Если молодец, то молодец. А о еде для лошадей подумаем, когда немного отдохнем. Сейчас главное – люди!

– И люди главное, и лошади, – отмахнулась Зоя. – Это же все связано. И вообще, я не спорить к тебе подошла, Саша. Когда мы проходили сюда, я видела у леса два стога.

Канунников удивленно уставился на Зою. Вот тебе и девушка, вот тебе и слабый пол. Пока мужчины, значит, еле ноги волочили, девушка успевала по сторонам смотреть и увидела сено для лошадей. Спортсменка, ничего не скажешь! А ведь права девчонка. Лошади сейчас для отряда значат многое. Если бы не Звездочка с Соколиком, пришлось бы и оружие, и патроны, и Светлану тащить на себе. А так удалось забрать из вагона топор, пилу, запасы еды, которые имелись у убитых немцев.

– Где, показывай! – решительно потребовал лейтенант и открыл дверь.

Они вышли из бытовки, проходя мимо привязанных лошадей, потрепали тех по шеям и гривам. У разбитых ворот Сашка с Зоей пролезли в небольшую щель и очутились на улице. Впереди расстилалось обширное пространство, которое когда-то занимали подъездные пути. Дальше у самого леса, чуть выше остатков деревушки, под снегом виднелись две небольшие копны. Именно из-за снега лейтенант их и не заметил. А вот Зоя именно сено и искала взглядом, когда они двигались от железной дороги в поисках убежища. И нашла! Копны были не очень большие – не выше трех метров. Даже отсюда, с расстояния больше полукилометра, он видел чернеющий стержневой шест каждой копны, под снегом виднелись обрывки старого брезента, которым они были накрыты. Далеко! Да и сена не так много, но двум лошадям какое-то время удастся продержаться. Нужно только придумать, как перетаскать сено сюда, под крышу цеха.

Пока лейтенант с Зоей смотрели на сено и думали, в бытовке найденную посуду отскоблили песком, сполоснули кипятком, и теперь на печке разогревалась мясная каша, а в чайнике уже закипала вода. Романчук встревоженно посмотрел на Сашку, но сразу понял, что опасности нет.

– Петр Васильевич. – Канунников начал говорить, сев рядом с командиром на лавку, но поперхнулся от аппетитных запахов горячей еды.

– Ты чего? – усмехнулся капитан.

– Это от голода, – отозвался Сашка. – Там у леса две копны сена. Зоя разглядела. Если их перетащить сюда, то мы сможем кормить лошадей. А они нам нужны и для разведки, и для далеких рейдов. Да и вообще для перевозки грузов. Может, мы санями еще разживемся или сами сделаем. Тогда у нас мобильность повысится!

– Ты меня не агитируй, – рассмеялся Романчук. – Я в тактике тоже немного разбираюсь. Но сейчас надо всем отдохнуть. И лошадям тоже. Ты лучше наблюдение организовывай, лейтенант. А то мы осоловели все, а немец может по нашим следам сюда прийти. Вдруг они спохватились и сейчас выслали дрезину с солдатами на поиски пропавшего вагона.

– Дрезина – не так страшно, – проворчал Сорока. – А вот если бронетранспортер и машина с солдатами из какого-нибудь ближайшего села нагрянет, тогда они вполне могут по нашим следам кинуться.

– Ну, нагрянут, значит, встретим, – глубокомысленно заметил Лещенко, держа двумя руками горячую кружку. Он толкнул своего друга локтем. – Верно, Сенька?

– Верно, – кивнул молодой инженер. – Но мы из лагеря не для того бежали, чтобы отсиживаться. Сами боя с ними ищем, хотим бить врага. А что касается сена, то покумекать можно. Между прочим, раньше в деревнях его носили на двух жердях. И нужно для этого два человека. Но здесь этот вариант не годится – далеко нести и ветром все растреплет. Волокушу делать надо и придумывать, чем сено накрывать, пока везем, чтобы не раздуло ветром.