Когда все немного подкрепились и согрелись, командир разделил боеспособную часть отряда на три части. Зою с инженерами он оставил в лагере, чтобы они соорудили из подручных средств что-то, на чем можно было перевезти сено в цех. Канунникова с Игорем он отправил к мосту, чтобы понять, можно ли ждать оттуда появления немцев. Сам капитан с особистом отправился по своим следам через лес, посмотреть, что творится на железной дороге.

– Всем приказ! – строго сказал Романчук, прежде чем партизаны отправились выполнять задание. – Если услышите звук боя, значит, немцы пошли по нашим следам. С малыми силами они не пойдут в лес. Значит, силы большие. И значит, тем, кто в лагере, нужно быстро собираться и уходить подальше в лес. Не бросаться на помощь, не погибать всем вместе бестолково и бесцельно, а уходить. Прошу всех понять, что мы вернулись на родную землю не для того, чтобы умирать в первом же бою. Мы должны здесь устрашить врага так, чтобы он боялся нос высунуть, боялся близко подойти к лесу. Каждый должен понять, что мы здесь в немецких тылах самая важная боевая единица. Нас не нужно забрасывать, мы сами пришли. И мы источник информации о враге для нашего командования, мы можем стрелять и взрывать, оказывать любую другую помощь Красной армии.

Партизаны начали собираться. Из всего скудного запаса одежды большую часть передавали тем, кто уходит на мороз, кто идет выполнять задание. Те, кто оставался в лагере, находились в тепле. Канунников, надевая холодные ботинки, с ожесточением думал, что пора заканчивать с сопливыми иллюзиями и принимать законы войны как определяющие на данный момент. Конечно, с одной стороны, было некрасиво и как-то недостойно командира Красной армии снимать сапоги с убитых в вагоне немецких солдат. Но командир отвечает за боеспособность своих солдат, да и свою собственную тоже. Без боеспособности не выполнить приказа, а основа основ армии – это выполнение приказа командира, выполнение любой ценой. Командир должен быть уверен, что его приказ будет выполнен. Вот и вся философия. Снял бы сапоги с убитого немца, и сейчас бы ногам было тепло и сухо.

Романчук остановился на опушке и подождал, когда его догонит Сорока. Прошлых следов партизан видно не было. Небольшой снег и низовая метель укрыли все вокруг. Особист принялся рассуждать о том, что вот передохнет отряд и снова пустится в путь на восток – на соединение с частями Красной армии. Пограничник слушал, не перебивая рассуждения своего напарника. Он сейчас думал о том, прав Сорока или нет. Может, сам Романчук заблуждается. Он военный, командир, и больше всего пользы от него будет именно в армии. Как и от Канунникова, да и от самого Сороки. «Но война ведется не только на поле боя и выигрываются войны не только на передовой. Победа куется и в заводских цехах, и в штабах, и даже возле полевой солдатской кухни. Нет, все-таки победа зависит от каждого бойца, – остановил свои размышления капитан. – И не только от наводчика орудия, но и от заряжающего, от ездового. Не только от пилота, но и от его техника, который обслуживает самолет. От телефониста и разведчика, от санинструктора и повара. От всех! И уж тем более от тех, кто находится в тылу у врага. И не важно – по воле обстоятельств туда попал солдат или заброшен специально. И все, на этом закончим споры!»

Гул моторов они услышали, когда находились в лесу. Романчук схватил за рукав Сороку и кивнул в сторону деревьев.

– Быстро уходим с дороги!

Дорогой это назвать было сложно, так, лесная тропа, по которой, может быть, и телега проедет. Но оставлять следы на открытом пространстве опасно, и разведчики поспешили в лес. Метров через двести они достигли опушки и тут же легли в снег, прячась за наметенным сугробом. Посреди поля на рельсах все так же стоял тот самый вагон, из которого они бежали сутки назад. Сейчас к вагону приближались прямо по полю немецкий грузовик и бронетранспортер.

– Солдаты, – тихо произнес особист. – Ну вот и закончилась спокойная жизнь. А если они станут прочесывать лес?

– Тогда мы примем с тобой бой здесь! – решительно отозвался пограничник. – Наши услышат и успеют уйти. И мы с тобой должны связать немцев боем.

– Двумя автоматами? – уныло спросил Сорока. – Долго мы не продержимся. Да и патронов у нас по четыре магазина.

– Сколько сможем, столько и продержимся, – сухо ответил капитан. – О чем спор, я не пойму. Перед нами враг, и он напал на нашу страну! О чем тут рассуждать? Его бить надо везде, где встретим!

Они лежали в снегу и смотрели, как немецкие солдаты высыпали из грузовика и бросились к вагону. Как офицер, чья фуражка торчала над бронетранспортером, что-то приказывал и активно жестикулировал. Немцы забрались в вагон, стали осматривать сцепное устройство. Кто-то подбежал к офицеру и стал показывать в сторону ближайшего леса, где сейчас прятались партизаны. Романчук понял, что немцы, естественно, предположили, что люди, прятавшиеся в вагоне, ушли в сторону ближайшего леса, чтобы быстрее скрыться. Офицер распорядился нескольким солдатам остаться возле вагона, а остальные стали забираться в кузов грузовика. Через пару минут бронетранспортер и машина медленно поехали к лесу.

– Ну вот, Олег Гаврилович. – Романчук откинул приклад автомата и прижал его к плечу. – Пришел и наш черед жертвовать собой ради товарищей. Боишься?

– Нет, – немного уныло, но все же твердо отозвался особист. – Судьба такая штука, что не знаешь, когда она к тебе лицом, а когда задницей поворотится. Человек не может знать, он может только в каждую минуту человеком себя ощущать.

– Э, нет, Сорока! – со злостью выкрикнул капитан. – Не задницей к нам судьба становится, она от нас требует стать на защиту близких, а это святое для русского человека!

– Ты же белорус, Петр?

Романчук начал было отползать в сторону, чтобы занять удобную позицию, но остановился и внимательно посмотрел на особиста. Посмотрел так, что тому стало неуютно и неловко.

– Знаешь, что я тебе скажу, Сорока. – Романчук поднял руку со сжатым кулаком. – Пора забывать про национальность, когда дело касается Родины. Помнишь, как грузинский князь Багратион говорил, кем он себя называл? Он называл себя русским генералом! А почему? Да потому, что все мы, независимо от национальности и вероисповедания, русские, потому что у нас одна исконная Родина – Русь-матушка. Мы русские потому, что мы граждане этой страны, Родина она наша. А уж все остальное – это потом.

Они лежали в снегу, каждый прикрываясь стволом дерева и напряженно глядя на то, как приближается враг. Романчук уже не думал о том, что сказал Сороке. Сейчас главным было удержать врага, навязать ему бой. А если получится, то и не пустить в лес. Сорока все же думал о словах пограничника. Никогда особист не понимал таких людей с их сложностями. Зачем так все усложнять, запутывать? Но и его мысли постепенно улетучивались из головы по мере того, как приближался немецкий бронетранспортер. Холодок пробегал по спине при мысли, что начнет сейчас работать оттуда пулемет и ни за каким деревом не спрячешься. Гранату бы сейчас, но гранат не было. Да и не подползти к машине. На белом снегу хорошо видно человека.

Взревывал мотор бронетранспортера, из-под гусениц летел снег и комья мерзлой земли с сухой травой. Машина тащилась следом, по проложенному пути. «Ну, вот и все, – подумал Романчук и повел стволом автомата, прицеливаясь по узким щелям на переднем бронированном щитке, чтобы попытаться поразить водителя. – Хорошо бы попасть в мотор, чтобы заглох или загорелся. Но для этого нужны бронебойные пули или открытая часть мотора. Так можно из автомата остановить грузовик. Может, с него и начать?»

И тут бронетранспортер остановился. Следом послушно замер и грузовик с солдатами. Романчук видел, как появилась голова офицера, поднялась рука с биноклем. Немец осматривал лес перед собой, осматривал долго. Очень хотелось подвести мушку автомата под его голову и нажать на спуск. Это соблазнительно – сразу же убить командира, и тогда подразделение, может быть, и откажется от рейда в глубину леса, не станет ввязываться в бой. Может быть, а может, и нет…

Офицер опустил бинокль. Потянулось время, тягучее, как кисель, и каждый из партизан стал чувствовать, как гулко бьется в груди сердце, гулко и громко, что, кажется, его слышно за несколько метров. Указательный палец Романчука застыл, закоченел на спусковом крючке. А потом бронетранспортер в очередной раз взревел двигателем и… стал разворачиваться. Все, машина тоже повернула и по следам гусениц покатилась назад к железной дороге. Романчук опустил голову на руки и понял, что его лоб мокрый от испарины. Обошлось. Сегодня обошлось.

Глава 2

Лейтенант Канунников как командир Красной армии все же имел опыт общения с лошадьми. И в училище, да и в части ему приходилось ездить верхом, использовать гужевые повозки в своем подразделении. А вот Лещенко никак не мог справиться даже со спокойной Звездочкой. Сашка заставил Соколика слушаться уже через пятнадцать минут. Жеребец перестал показывать характер и начал слушаться повода.

Лошади шли хорошо, иногда им даже приходилось пробираться и по колено в снегу, но животные не беспокоились. Трудно было ехать без седел и стремян, но увы, партизаны этим не располагали. А как подсказала Зоя, делать подобие седел из обрывков байковых одеял ни к чему хорошему не приведет. Одеяла будут сползать и стаскивать за собой седока. Пришлось часть пути идти пешком, чтобы согреться, и потом снова забираться на спину лошади. Канунников и Лещенко уже четыре часа двигались по лесу верхом.

– Все, нужно дать лошадям отдохнуть, – решил Канунников и, остановив Соколика, спрыгнул на снег.

Лещенко последовал его примеру, сполз на животе со спины Звездочки и, похлопав ее по шее, принялся делать гимнастические упражнения, чтобы согреться. Сашка улыбнулся и тоже стал приседать. Через несколько минут стало теплее, и Лещенко стал озираться по сторонам.

– Слушай, мы в такие дебри забрались. Тут скоро и на лошадях не пройдешь. Может, ближе к реке пойдем? Там и лес пореже, и можно жилье встретить.

– Нам как раз нужен лес, нам надо думать, чтобы лагерь устроить в такой глухомани, в которой нас фашисты не найдут, – возразил лейтенант. – Там у моста мы слишком заметные. И дорога рядом, и мост могут пытаться восстановить. Нет, Коля, наша самая надежная защита – глухой лес. А уж разведка – дело второе. На обратном пути попробуем людей найти – наших советских, расспросить про немцев.

– Жрать хотят! – кивнул на лошадей инженер. – Терпите, помощники, поедите, когда вернемся.

– На сене им тяжеловато будет, – покачал головой лейтенант. – Если лошадь для работы, то ей обязательно овес нужен. Одной травой она сыта не будет. Пузо набьет, а сил трава не добавит.

– Вот и еще одна забота, – покачал Лещенко головой. – Помощники они хорошие, но вот кормить их нечем. Где овес возьмем?

– У немцев, где и все остальное брать будем! – уверенно сказал Канунников. – У немцев кавалерийские части тоже есть, и на конной тяге у них много чего. И артиллерия есть на конной тяге, и тыловые подразделения тоже есть такие.

– Небо мглой затягивает, – посмотрев вверх, сказал Лещенко. – Как ориентироваться будем?

– Ничего, до сумерек осталось не так много времени. Все равно придется останавливаться, костер разводить… – Сашка вдруг с удивлением уставился на Соколика, который, не переставая водить носом и встряхивать головой, вдруг потянул повод куда-то в лес.

– Чего это он? – Лещенко удержал Звездочку, чтобы она не пошла за жеребцом, но та стала рваться.

– Лошади умные, они многое могут чувствовать, – нахмурился Канунников и снял с плеча автомат. – Может людей, жилье чувствует. А там могут и немцы оказаться. Ну, посмотрим?