Вслед за одним наказанием последовало другое, Валентину впаяли служебное несоответствие и перевели в участковые. Причем с понижением, с майорской на капитанскую должность, впрочем, очередное звание светило ему только через два года. Хотя могли присвоить и досрочно, капитана ему на год раньше дали. За реально высокие показатели в работе. Отлично ему служилось, пока жена окончательно не сшалавилась. Доронин женат, партия разводиться не велит, вот он и выкручивается. Карина только числится в любовницах, а живет он с ней как с женой. Как с блудливой женой. А как он хотел? Если жена гуляет от первого мужа, с чего она будет хранить верность второму?

– Поселок у нас, я тебе скажу, тихий, всего четыре пятиэтажки, все на виду, гастролеры сюда не сунутся. А лезть грабить частный дом – удовольствие так себе, – усмехнулся Темочкин. – Люди у нас добрые, собаки злые.

– Ну да, – усмехнулся Валентин.

Домушники его как раз-то не пугали, на квартирных кражах он собаку съел, с удовольствием возьмется за дело. И попробует раскрыть, пока коллеги из РОВД на себя дело не перетянут. Участковый серьезными кражами не занимается, вот если яблоню обнесут или гуся там украдут, тогда, пожалуйста, тогда работайте.

– Самогонку да, самогонку понемногу гонят. Сухой закон, выпить хочется, как тут запретишь?.. Нет, меры-то мы, конечно, принимаем! – спохватился Темочкин. – А то ишь удумали, в стране дефицит, а они сахар переводят на всякие там непотребные нужды.

– Как это дефицит? – с наигранным возмущением повел бровью Валентин. – В стране победившего социализма?! Дефицит?! И преступность мы победили.

– Ну, если хорошие оперативники уже не нужны, тогда, наверное… Как ты говоришь, страна, победившая социализм? – риторически спросил Темочкин. И тут же спросил: – Как у тебя с жильем в городе?

– Никак.

Пять лет Валентин в очереди на жилье, но пока никаких подвижек. Пять лет квартиру снимает, пять лет от зарплаты до зарплаты живет, а кто-то в роскоши купается, дома двухэтажные строит, машины покупает. Цеховики, директора магазинов, рынков, богатство свое напоказ стараются не выставлять, но люди-то видят. Рыба ищет, где глубже, а человек, где лучше. Это про Карину. Она-то неплохо устроилась, продавщицей в универсам, а это доступ к дефициту. В обмен на доступ к своему телу. Впрочем, она позволяла многое и без обмена, за хорошее к себе отношение. И цеховикам позволяла, и партийным работникам, а Валентин работал как проклятый, света белого не видел. И не сразу понял, что его жена принадлежит не только ему. А когда понял, Карина уже принадлежала Доронину.

– Снимаете?

– Снимаю.

– Один живешь?

– Ну так в разводе же, – Валентин кивком указал на стопку папок с завязками.

Его личное дело находилось в отделе кадров, но информацией Темочкин владел.

– Ну в разводе… Есть у нас тут одна веселая вдова, гарна баба! – Капитан приложил руки к груди, намекая на пятый-шестой размер груди. – Полдома сдает!.. Дом хороший, со всеми удобствами!

– Спасибо.

– Квартира в соседнем доме есть. Однокомнатная, недорого, но нужен ремонт. Обои там поклеить. У кума моего у знакомой мать в этой квартире умерла, три дня пролежала. В жаре… Но квартирка хорошая. Галка тебе за двадцать рублей сдаст, я с ней поговорю.

– Ну, если двадцать рублей… – задумался Валентин.

Город совсем рядом, сел в автобус, через сорок минут уже дома. Но со Старокубанском его ничего не связывало, родители в станице, жены, детей нет, а квартира съемная, такая же однокомнатная, но за пятьдесят рублей. Вроде бы и не очень дорого, но хозяйка вредная, то не так, это не эдак, а еще дочь у нее скоро замуж выйдет, квартиру освободить надо будет.

– Ну, и ремонт, я думаю, пару пузырей. Можно самогонкой расплатиться… Есть у меня тут один алкаш, он тебе из квартиры конфетку сделает. Но, сам понимаешь, берет исключительно в жидкой валюте! – улыбнулся Темочкин.

За открытой дверью послышались шаги, кто-то взлетел на крыльцо, в помещение ворвался вихрастый паренек с конопатым носом. Белая в мелкий горошек рубаха нараспашку, живот в земляной пыли.

– Дядька Богдан, Кулиша бьют! – выдохнул он.

Грузный Темочкин еще только выбирался из-за стола, а Валентин уже бежал, куда указывал вихрастый. И действительно, в проходе между пятиэтажками трое лупили одного. Здоровые лбы, молодые, неряшливые и, похоже, пьяные. Худой костлявый парень лежал на отмостке вокруг дома, закрывая лицо, а эти били его ногами. Один даже нагнулся, руками опираясь о стену дома, чтобы легче было стоять на одной ноге, а другой бить.

Здесь же валялся ящик с водкой, он был перевернут, большая часть бутылок разбита, остро пахло спиртом.

– Атас, менты!

Двое побежали сразу, а третий, который стоял, опираясь на руки, замешкался. Неудачно оттолкнулся, упал, пока поднимался, Валентин схватил его за руку, заломил за спину. Он уже приступил к обязанностям, пистолет еще не получил, но наручники при себе. Пока Темочкин подоспел, Валентин уже окольцевал задержанного.

– Ух ты!

Потерпевший лежал на боку, не в состоянии подняться, Темочкин мог бы подать ему руку, но он первым делом перевернул ящик и вынул из груды осколков чудом уцелевшую бутылку.

Парню помог подняться Валентин, оставив задержанного лежать на земле. К самому ящику его подтянул, пусть нюхает, наслаждается.

– А-а, Борисенко!

Темочкин подошел к потерпевшему, взял его за плечи, тряхнул, заставляя поднять голову, осмотрел лицо. И синяк под глазом назревает, и нос разбит, губы опухшие, одежда грязная. Джинсы старые, штанины длинные, их бы подшить, но Борисенко просто подвернул, как это делали раньше, когда было модно. И в этом подвороте застрял испревший дубовый лист. Такой можно было подцепить только в лесу.

– Водка твоя?

– Ну да, моя, на всякий случай взял, – сказал парень, щедро выдохнув перегаром.

– Целый ящик?

Сухой закон не предполагал полный запрет на алкоголь, водка продавалась в магазине в строго отведенное время, стоила она дорого, почти червонец за бутылку, но за ней выстраивались очереди. И продавали в лучшем случае по две бутылки на руки. Одному целый ящик не продадут.

– Ну, я мужиков там попросил, они помогли, – промямлил Борисенко.

– Те мужики, что тебя били? – спросил Темочкин.

– Ну да.

– А ты что, гурман, Борисенко? – спросил Валентин.

В одной руке он держал бутылку «Пшеничной», а в другой за горлышко остатки «Столичной».

– В смысле?

– Водка почему разная? «Пшеничная», «Столичная».

– А что продавали, то и брал!

– Вчера две фуры угнали, одну с «Пшеничной», другую со «Столичной», – сказал Сухарев.

В расследовании этого громкого дела он, по известным причинам, не участвовал, но представление о нем имел. Вчера в родное отделение заскочил, просветили.

– А я здесь при чем? – мотнул головой Борисенко.

– А вдруг это водка из тех самых партий? Двое водителей убиты, экспедитор, за это высшая мера наказания светит, дружок!

На самом деле судьба пропавших водителей и экспедитора не установлена, но вряд ли их оставили в живых.

– Да не убивал я никого! – побледнел потерпевший.

– А водка может быть ворованной?

– Я откуда знаю?

– А в лесу что делал?

– В лесу?! Ничего, просто ходил!.. Там водка была! Ящиков десять, битые бутылки, целые, все вперемешку. С «Пшеничной» только один ящик… Я вот собрал, домой понес. Не донес, – вздохнул Борисенко.

Валентин кивнул, глянув на задержанного. Ящик водки сейчас целое богатство, ни много ни мало его месячная зарплата. Местные алкаши чуть не убили Борисенко за ящик. А кто-то, возможно, убил водителей и экспедитора – за две фуры с водкой. Возможно, трупы этих людей где-то рядом.

Глава 2

Лесополоса узкая, между рекой и проселком, но растительность пышная, кусты, деревья. К реке, наискосок через посадку, теряясь в траве, спускалась дорога. Неподалеку от нее и валялись ящики с битыми бутылками. Только ящики, больше ничего.

– Вот видите, все разбито! – замахал руками Борисенков.

– Далеко забрался, – глянув на мотоцикл, сказал Валентин.

Счетчик на спидометре показывал три километра от черты поселка.

– Да купаться ходили, место здесь хорошее.

– Когда ходили?

– Вчера…

– А сегодня?

– Так развезло меня вчера, мужики ушли, я остался. Проснулся утром, искупался, домой пошел… Иду, глазам своим не верю!.. Думал, здесь и останусь!..

– Не остался. С ящиком три километра прошел, ничего больше не видел?

– Нет!

– Ну, хорошо… В люльку давай, сиди там, не рыпайся. А то на пятнадцать суток закрою.

– За что?

– Давай, давай!

Валентин подвел Борисенкова к мотоциклу, загнал в люльку, глянул под ноги. Дорога самонакатанная, грунт песчано-глинистый, следы от грузовых автомашин читаются довольно хорошо. Свежие следы, от нескольких машин. И следы ног также заметны. Многих ног.

Обратил внимание Валентин и на кусты со сломанными ветками и сорванной листвой, следы колес на траве угадывались плохо, но видно, что машина сдавала задом, срывая ветки не только с кустов, но и с деревьев, под которыми проезжала. Видно, с высоким фургоном автомобиль.

Автомобиль развернулся, следы ног там, где он остановился, много ног. Или людей было много, или они долго ходили от одной машины к другой. Зачем?

Валентин осмотрел дорогу, пошел дальше. И здесь грунт взрыхлен не только колесами, снова следы ног. В одном месте следы колес отпечатались особенно хорошо. Колесо с одной стороны машины почему-то шире, чем с другой. Уж не потому ли, что колесо было пробито?.. Криминалиста нужно вызывать, у Артемыча глаз-алмаз, след мамонта в тундре под снегом отыскать может.

А криминалиста вызывать придется, Валентин понял это, заметив бурые пятна на зеленой траве. Похоже на кровь. И много крови.

А колесо, похоже, действительно было пробито. Машина покатила по дороге под боковым уклоном, правое колесо взрыхляло грунт едва заметно сильнее левого. И катилась она в сторону реки. Там, у реки, Валентин и нашел ЗИЛ с закрытым кузовом и пробитым передним колесом. А в фургоне тело мужчины с трупными пятнами на лысине в окружении курчавых волос. Покойник пролежал в машине около суток, в нос ударил трупный запах. Мухи не испугались, продолжали кружить над лысиной, как же противно они жужжат.

За пять лет Валентин успел привыкнуть к трупам, тошнота к горлу не подступила, но захотелось поскорее уйти. И все же он заглянул в кабину – никого. Обошел вокруг машины и увидел на обшивке кузова отпечаток окровавленной пятерни. Видимо, мужчину убили возле автомобиля. Ударили ножом, и, прежде чем упасть, потерпевший успел приложить руку к ране. Возможно, его ударили снова, и, чтобы не упасть, он оперся о машину окровавленной рукой. Так и сполз на землю, размазывая кровь по обшивке.

Валентин попробовал представить, как все было. Мужчина стоит, его бьют ножом, он прикладывает руку к ране? Почему прикладывает, если у него еще есть силы, почему он не убегает? Может, этот удар стал для него неожиданным? Может, он и не думал, что его будут убивать. Поэтому очень удивился и, чтобы поверить в реальность происходящего, приложил руку к ране, действительно ли там кровь? Потерпевший пошатнулся, оперся о машину и, возможно, пропустил еще один удар. И потом уже оказался в фургоне. Грузили уже мертвое тело.

Мужчина лежал на животе, Валентин не стал переворачивать тело, сколько там ран на нем, пусть считает следователь, криминалист.

Труп погрузили в фургон, там вместе с машиной и бросили. Но почему-то не утопили, тут до воды совсем недалеко. Просто сбросить тело в воду и то лучше, чем оставить его в машине. Для преступников лучше. Но не сбросили. Возможно, торопились. Или не захотели светиться. У реки люди, могли увидеть, запомнить лица.