– А что у нас? У нас все, как всегда, – уже слегка опьянев, пожимаю плечами и, тяжело вздохнув, отставляю бокал. На его дне я точно счастье не найду, да и не стоит лишний раз демонстрировать свою слабость детям. Я уже давно исчерпала лимит, пока жила с их отцом.

– Ага, охотно верю, – продолжает меж тем Олька. – Мне сейчас звонил Денис, он ужасно расстроен. Мам…

– Что? – снова тяжело вздыхаю, решив, что дочь сейчас начнет упрашивать отпустить Дениску к отцу и его новой семье. Однако, Олька, помедлив, осторожно произносит:

– Ты не обижайся на него. Он просто… Знаешь, со временем он все поймет и оценит. Да и сейчас уже понимает, иначе не попросил бы меня позвонить. Я ведь тоже такой была, а потом повзрослела и увидела, что ты для нас всё, а папа… папа он… я знаю, любит, никогда не оставит и будет рядом, но у него всегда была своя жизнь помимо нас. У тебя же вся жизнь в нас и… спасибо тебе за это! Я очень тебя люблю, мам, и ценю все, что ты для нас делала и делаешь. Не расстраивайся, ладно? Просто Дениска скучает.

Я тяжело сглатываю колючий ком и, задрожав, все же даю волю слезам.

Что я там говорила? Счастья нет?

Глупости. Вот оно – самое что ни на есть. В моих прекрасных детях, а остальное все – дурь и блажь. Надо просто поменьше работать, а то с таким графиком кто угодно взвоет.

– И я тебя люблю, дочунь, – взяв себя в руки, возвращаюсь к разговору. – Ты как? Все хорошо?

– Да, мамуль, все прекрасно. Жду каникулы, у нас столько планов…

Олька рассказывает, что они с друзьями наметили, а я слышу в ее голосе впервые за последние три года былой энтузиазм, и снова слезы на глаза наворачиваются.

После того, что нам довелось пережить из-за Долговских афер, дочь замкнулась в себе, и я вообще перестала ее узнавать. Она, конечно, старалась делать вид, что все в порядке, но разве материнское сердце обманешь?

Я видела, что от моей неунывающей девочки осталась лишь бледная тень. В один миг жизнерадостная хулиганка и душа компании, полная идей, энергии и задора, превратилась в замкнутую, циничную колючку.

Сказать, что я переживала – не сказать ничего, я просто сходила с ума, не зная, чем помочь и как облегчить то, что съедает ее изнутри. В ход шли попытки поговорить по душам, отвлечь и занять чем-то, а то и воспользоваться услугами психотерапевта, но все было безуспешно.

В итоге пришлось смириться, признав, что перемены в сложившейся ситуации неизбежны, однако я не теряла надежды, что моя девочка еще оттает, сможет преодолеть свою злость и предвзятое отношение к людям. И кажется, я не ошиблась – процесс в самом деле пошел.

После разговора с Олькой у меня на душе становится легко, все обиды и глупости забываются, и я иду к сыну, чтобы зарыть топор войны.

– Спишь? – постучав, заглядываю к нему в комнату.

– Нет.

– Поговорим?

– Давай, – тяжело вздохнув, откладывает Дениска игровую консоль на тумбочку и включает прикроватный светильник.

Я прохожу в комнату и сажусь на краешек кровати, боясь одним неосторожным движением разрушить хрупкое перемирие. Несколько долгих секунд мы смотрим друг на друга. Сыну неловко, да и мне изрядно не по себе. Не знаю, с чего начать и как пойти на уступки, чтобы у Дениски не сложилось впечатление, будто он прав и впредь можно вести себя подобным образом.

– Знаешь, я тут подумала… Пожалуй, тебе и в самом деле нет никакого смысла оставаться здесь на Рождество и Новый год. Поезжай к отцу и проведи хорошо время, пока я занимаюсь делами. А потом перед школой сгоняем на пару дней куда-нибудь отдохнуть. Что скажешь? – я пытаюсь придать голосу энтузиазма, хотя каждое слово дается мне с огромным трудом.

Денис, как ни странно, понимает это и, неловко помявшись, вдруг берет меня за руку.

– Я тоже подумал, – смущаясь, отводит он взгляд, но сразу же собирается с силами и решительно произносит. – В общем, я не поеду. Не хочу оставлять тебя одну, праздник все-таки. Есть же эта примета: как Новый год встретишь – так его и проведешь. Слышала?

Он пытается улыбнуться, но получается с трудом. Все еще по-детски пухлые щеки заливает нервный румянец. Это трогательно и очень ценно. Мало, какой ребенок пересилил бы свою подростковую зажатость и позволил себе немного побыть эмоционально открытым.

Признаться, от своего сына я такого не ожидала, и теперь перехватывает в горле, а глаза снова начинает жечь.

– Слышала, – сглотнув тяжелый ком, тоже давлю улыбку дрожащими губами.

– Ну, вот, – шепчет мой сын, и помедлив, притягивает меня в свои объятия. – Извини меня, мам.

Тронутая до глубины души и потрясенная, не могу сдержать чувств. Со слезами целую моего мальчика в макушку, вдыхая родной запах огненных волос и просто-напросто наслаждаясь такой редкой теперь возможностью – проявить материнскую ласку и нежность.

Все-таки у меня чудесные дети, и мне давно пора отпустить ситуацию с Долговым. Он не стоит того, чтобы из-за него ругаться с кем бы то ни было.

– Я не обижаюсь, сынок, все хорошо, я в порядке. Правда. Если хочешь, поезжай к отцу, я не расстроюсь, – заверяю его, но сын такой же упрямый барашек, как и дочь.

– Это не обсуждается, мам, закрыли тему. Лучше заедь ко мне завтра на тренировку, у нас будут спарринги, посмотришь на меня, а после можно поужинать где-нибудь. Как тебе?

– Ну… Не скажу, что очень хочу видеть, как моему сыну прилетает по голове, но если тебя это порадует…

– Эй, у меня вообще-то хороший уклон.

– О, тогда это в корне меняет дело, – дразнюсь и, предупреждая поток негодования, уточняю. – Во сколько мне подъехать?

– Минут за тридцать до окончания, – буркает Дениска, явно раздумывая отстоять ему свою спортивную честь или махнуть на меня рукой.

– Договорились, – с мягкой улыбкой ставлю точку в его "душевных терзаниях".

Мы еще немного болтаем, а после, поцеловав сына, я ухожу к себе.

Спать ложусь со спокойной душой и довольной улыбкой.

На следующий день, как мы и договорились, я подъезжаю к Денискиному боксерскому клубу за полчаса до окончания тренировки. Припарковавшись, невольно присвистываю: такого скопления люксовых тачек я еще не видела, хотя у моего соседа – известного гольфиста, – нехилый автопарк, но, видимо, боксёры понты любят гораздо больше. Что, наверное, неудивительно.

Если бы моей профессией было перманентно получать по голове и печени, я бы тоже пыталась всеми средствами убедить себя, что гроблю свое здоровье не зря.

В который раз задаюсь вопросом: зачем я позволила сыну заниматься этим дебильным спортом?!

Впрочем, меня особо и не спрашивали. Так что хоть сетуй, хоть не сетуй все равно получишь… Ага, то самое.

Слышала бы моя интеллигентная маман, и икать Долгову неделю. Но что поделать? Заслужил. Двадцать лет рядом с матершинником – не хухры-мухры. Впитываешь настолько, что не сотрёшь потом, не отстираешь. То там выползает, то тут. Иногда это бесит, а иногда, как сейчас, веселит.

Такой повеселевшей я и захожу в клуб Глиссона. Несмотря на то, что на парковке красуются всякие Феррари, Бугатти, Астон Мартины и иже с ними, он похож на подпольную дыру.

Нет, я, конечно, понимаю, что лофт, промышленный стиль и все в таком, созидающем нужную атмосферу, духе, но все равно, как по мне, это чистейшее придурство. С таким же успехом можно просто-напросто заниматься в зачуханном подвале.

В общем, обстановку я не оценила, как и сервис. На входе меня минут десять в довольно грубой форме мурыжат, выясняя, куда я, зачем, к кому и по какому поводу, словно я не мать воспитанника, а одна из этих чокнутых фанаток, которые спят и видят, как бы залезть известному спортсмену в трусы.

Прорваться удается чуть ли не с боем и скандалом, что с одной стороны хорошо: безопасность моего ребенка на уровне, но с другой – такое себе удовольствие.

Поплутав по коридорам, я, наконец, нахожу нужный зал и сразу же вижу Дениску, готовящегося к спаррингу.

Обрадованная, спешу к рингу. Сын замечает меня и, улыбнувшись, машет рукой в перчатке. Я киваю и, застыв, не зная, что делать дальше, только сейчас осознаю, что на меня устремлены взгляды.

Похоже, надевать короткую юбку в царство потных, разгоряченных мужиков было ошибкой. Но что уж теперь?

Глава 3

Поджав губы и вздернув подбородок, сажусь на ближайшую лавку, стараясь не обращать внимания на усмешки и заинтересованные взгляды. Мне неловко. Хочется одернуть подол, но это было бы нелепо.

В конце концов, на мне вечная классика – твидовый, черт возьми, костюм от Шанель, а не просто розовая финтифлюшка, едва прикрывающая зад! Так что тушеваться абсолютно нет поводов, тем более, перед мальчишками, у которых молоко на губах едва обсохло. Хотя, надо признать, выглядят они далеко не по-мальчишечьи. Все, как на подбор – высоченные, накаченные мужичары.

И как я могла забыть, что тут не только дети занимаются?! Теперь вот дергайся из-за этого, напичканного тестостероном, молодняка.

К счастью, у них быстро пропадает интерес. Стоит мне сконцентрировать все внимание на сыне, как они, весело переговариваясь, возвращаются к тренировке. Мне немного некомфортно, кажется, что смеются надо мной, но я стараюсь сохранять невозмутимость. А, когда Дениска выходит на ринг и вовсе забываю обо всем.

От каждого удара у меня замирает сердце. Сын действительно отлично уклоняется и очень пластичен, но для меня все равно огромное испытание знать, что в любую секунду ему может прилететь.

Слава богу, спарринг длится недолго, и на ринг выходят другие ребята. Дениска идет передохнуть и поболтать со своим спарринг-партнером, я же облегченно выдыхаю и перевожу взгляд в другой конец зала, где тренируются взрослые парни, да так и застываю.

Внутри все сворачивается узлом. Чувство, будто меня отбросило на двадцать лет назад, и я снова завороженной дурочкой стою посреди боксерского зала нашего задрипанного городка, впервые увидев Долгова.

Я тогда потеряла ключи от дома и зашла к брату на тренировку, чтобы он дал свои. Если бы знала, что помимо ключей потеряю еще и голову, и двадцать лет своей жизни, простояла бы несколько часов под дверью до прихода родителей. Но увы.

Все, что крутилось тогда в голове – парня великолепней я еще не встречала и, что мое сердце никогда еще не билось с такой сумасшедшей скоростью.

Сейчас со мной творится точно такая же ерунда. Я не могу оторвать взгляд. Ощущение, будто вижу ожившего призрака.

Тот же рост – метр восемьдесят с лишним, та же мощная фигура, тот же гордый, греческий профиль с характерным упрямым лбом, плавно переходящим в линию носа с едва заметной горбинкой, и даже тот самый чувственный изгиб рта, что всегда будоражил и навевал пошлые мысли.

Вот и сейчас парень мимолетно облизывает губы, а меня ведет. Все-таки не зря говорят, что впечатления юности самые сильные. Чувствую себя собакой Павлова, у которой выделяется слюна на выбитые в подкорке раздражители.

Серьезно! Я бы ни за что не обратила внимание на парня намного моложе меня, если бы не этот привет из прошлого. Из того прошлого, когда я еще не знала, что скрывается за этой невероятной харизмой, агрессивной сексуальностью и таким ярко-выраженным, почти первобытным мужским началом.

Впрочем, зная теперь, что сие комбо не сулит ничего хорошего, я все равно, словно загипнотизированная, продолжаю смотреть. Помимо феноменальной схожести с моим бывшим мужем, там очень даже есть на что.

Бой с тенью этого парня – настоящее искусство. Каждое движение настолько отточено и красиво исполнено, что кажется, будто Мухамед Али подразумевал именно его, сказав свое знаменитое: "Порхай, как бабочка, жаль, как пчела".