Александр Тамоников: Улица цвета крови

Серия «Фронтовая разведка 41-го. Боевая проза Тамоникова»

© Тамоников А.А., 2025

© Оформление. ООО «Издательство «Эксмо», 2025

Глава первая

– Шубина к командующему! – в блиндажную землянку разведчиков заглянул лейтенант Лелюшин и тут же скрылся.

Глеб, который только что проснулся после более чем суточного сна, соскочил с лежака и, выглянув из землянки, окликнул бойца, которого увидел неподалеку:

– Егор!

Боец, уже пожилой мужчина, с лицом смуглым и заросшим жесткой щетиной, оглянулся и, всплеснув руками, широко и радушно улыбнулся.

– Ну вот, наконец товарищ капитан проснулся. А мы уж думали с ребятами, что вы еще одни сутки проспите. Оно, конечно, понятное дело, – тараторил он радостно, подходя ближе к Глебу, – после того как неделю толком не поспишь, то…

– Хватит тебе, Малкин, причитать, – не удержался от улыбки и Шубин. – Лучше посмотри, вода в рукомойнике есть? Если нет, то, будь добр, принеси. Мне бы умыться. Лелюшин к Соколовскому вызывает.

Шубин вышел из землянки и прищурился на яркий солнечный свет. Где-то далеко гремело, но над леском, в котором стояла конно-механизированная группа полковника Соколовского, не было видно ни тучки, ни облачка.

– Выспался?

К Шубину быстрым шагом подошел старший лейтенант Александр Котин, с которым Глеб уже успел подружиться за эти полторы недели, которые он пребывал в конно-механизированной группе гвардии полковника Соколовского. Вернее, не столько пребывал в этой части, сколько отсутствовал.

Так уж получилось, что по чистой случайности Шубин, который ехал в расположение своего нового места службы, стал свидетелем воздушного боя между тремя немецкими самолетами и одним нашим «Пе‑2». Наш самолет, возвращавшийся после проведения воздушной разведки, был сбит, и Глеб наблюдал, как спасся один из членов летного экипажа, спрыгнув на парашюте.

Казалось бы, не такая уж и большая случайность – наблюдать во время войны воздушный бой. Такие бои Глебу за три года пришлось наблюдать не один раз. И не один раз ему приходилось видеть, как сбивали наши самолеты и как выпрыгивали из горящих машин летчики на парашютах. И все эти многие разы Шубин был лишь сторонним наблюдателем разыгрывавшейся в небе трагедии. Но не в этот раз.

У летчика были важные для советского командования сведения о расположении укрепрайона противника, и Шубину поручили найти спасшегося пилота. Тот неудачно приземлился на территории врага, и было непонятно, жив он или нет. Необходимо было его разыскать и доставить и его самого, и документы, которые будут при нем, в штаб полка. А заодно и установить связь с одним из партизанских отрядов, который находился, по данным разведки, как раз в квадрате приземления летчика.

Едва Глеб успел выполнить это задание, как ему сразу же пришлось отправляться на выполнение следующего задания. На этот раз ему и его группе совместно с партизанами необходимо было за четыре дня провести сразу три операции: сначала взорвать железнодорожный мост неподалеку от города Броды, установить точное расположение частей националистической дивизии СС «Галичина» и захватить в плен важного «языка» – штабного генерала Фрица Золенберга.

И снова Шубин отправился в тыл к врагу, и снова ему не пришлось спать несколько дней, потому как именно от него как от командира зависело, выполнит ли его группа боевую задачу. И это была не какая-то рядовая задача, а, можно сказать, задача повышенной ответственности. Именно от него, Шубина, и от таких как он разведчиков во многом зависело удачное наступление наших войск на Львовско-Сандомирском направлении.

Вот так и получилось, что, вернувшись, Глеб проспал целые сутки. А когда проснулся…

– Глеб! Наступление началось! – сообщил ему Котин.

– Когда?

– Сегодня ночью.

Они торопливо поздоровались за руку, и Глеб направился к висевшему на одном из деревьев рукомойнику, но вдруг остановился. До него наконец дошло, что гром, который он услышал, когда вышел из землянки, ни на миг не прекращался и все грохотал и грохотал где-то в отдалении. Глеб мотнул головой и усмехнулся. Сон совершенно выбил из головы мысли о том, что вот-вот должно начаться наступление. За несколько дней он уже в какой-то мере привык к тому, что их артиллерия или молчит, или только огрызается, бухая отдельными выстрелами в сторону противника. А вот теперь, когда она ведет непрерывный и ровный обстрел, ему отчего-то показалось, что это гремит далекий грозовой раскат.

– Не знаешь, зачем меня вызывают? – умываясь, спросил Глеб у стоявшего возле него Котина.

Тот какое-то время молчал, но потом все-таки ответил, хотя и нехотя.

– Знаю. Потому и пришел к тебе.

– Новое задание? Вдвоем пойдем? – отфыркиваясь от потока воды, которую лил на него Егор Малкин из ковша, нетерпеливо спросил Глеб.

– Переводят тебя от нас, – хмуро сказал Котин.

Шубин выпрямился и вопросительно посмотрел на боевого товарища.

– Что значит переводят? Я ведь только что, можно сказать, к вам прибыл.

Котин пожал плечами.

– За тобой прислали из 56‑й танковой бригады. Привезли соответствующий приказ командующего 3-й гвардейской армией Рыбалко. На Львовское направление тебя забирают.

– Вот ведь дьявол! – чертыхнулся Шубин и стал вытираться поданным ему Малкиным полотенцем. – Мне, конечно, все равно, на каком направлении Родине служить, но что-то уж часто меня перекидывают с одного места на другое.

Глеб покачал головой, с некоторой досадой думая о том, что опять ему придется покидать тех, кто стал ему за эти несколько дней близок и дорог. На войне не только каждый день ценен, но и каждый час, ведь никто на войне не знает наверняка, сколько ему отмерено часов, минут или даже секунд в жизни.

Пока Шубин умывался и приводил себя в порядок, перед тем как явиться пред ясные очи гвардии полковника Соколовского, вокруг него и Котина собрались разведчики. Слух о том, что капитана Шубина собираются забирать от них, быстро разлетелся по отряду. Проводить его пришли не только те, кто успел познакомиться с Глебом и даже побыть под его командованием на время выполнения задания, но и те, кто его совсем не знал. Пришли не из любопытства, а из солдатской братской солидарности. Почему бы не проводить хорошего человека. Кто знает, получится ли им всем еще раз увидеться на этом свете или суждено встретиться уже на том. Да и есть ли он еще, тот самый другой свет, кто знает?

Шубин, хотя и приходилось ему часто за эти годы менять части и командиров, прощаться с боевыми товарищами, с которыми его сводили фронтовые дороги, не любил, да и не умел. Да, в общем-то, и не хотел. Не видел он смысла в таких прощаниях. Такие минуты для него всегда были тягостными и неловкими. Он искренне не понимал, для чего вообще нужно прощаться. Это было так, словно его хоронили заживо. Или он сам хоронил всех, с кем прощался. Одно дело, когда убьют или ранят твоего боевого товарища: тогда все понятно – знаешь, что тот либо не станет с тобой больше плечом к плечу в атаке, либо вернется в строй. А даже если не вернется и его спишут после ранения в тыл, то все одно знаешь, что он будет жить и думать о тех, кто остался в строю. А когда уходишь в другую часть, то какой смысл в таком прощании? Сегодня ты жив, а завтра? И кто из тех, что сейчас стоит возле Шубина, останется жив до конца войны? Может ведь так случиться, что Глеб об этом так никогда и не узнает. Да и доживет ли он сам до победного конца?

Вопросы, вопросы, вопросы… Одни только вопросы без ответов. Война – вот единственный ответ на все заданные и незаданные вопросы.

В штабной землянке кроме самого гвардии полковника Соколовского и его адъютанта всегда толкалось много народу. Толкались и по надобности, и без нее. Радистки и заместители не в счет, им положено было находиться близ командира. А остальные, можно сказать, были мимо проходящие или приходящие по мере необходимости.

На этот раз не только комната связи, но и сама небольшая комната-кабинет командующего конно-механизированной группой была забита народом так, что невозможно было повернуться. Из тех, кого знал Шубин, в комнатке были радист Микола Яценюк, капитан Тарасов – сотрудник Смерша при штабе группы – и особист Рыжов. Были еще два незнакомых Шубину военных. Один – невысокий, молодой и щуплый, судя по форме и шлему на голове, танкист, стоял он к Глебу спиной. Напротив Соколовского стоял среднего роста коренастый офицер. Его звание Глеб сразу не рассмотрел (в комнате царил полумрак), но, судя по неиспачканной форме, кто-то повыше капитана. На войне оно как? Чем аккуратнее на тебе одежда, тем ты выше по званию и значимее по должности. Почему так – объяснять, думается, надобности нет.

– А, Шубин! Входи, входи, – обрадовался ему Соколовский и махнул рукой. – Давай, пробирайся ко мне поближе, буду тебя с твоим новым начальством знакомить.

При этих словах офицер повернулся к Шубину, и Глеб увидел, что тот был довольно симпатичным тридцати пяти или тридцати семи лет мужчиной с волевым подбородком и серьезным, даже несколько суровым взглядом не то серых, не то светло-карих глаз. В сумраке Шубин так и не разобрал, какого они были цвета. Да и какая разница – голубоглазым он был или, скажем, сероглазым? Просто у Шубина была укоренившаяся привычка – составлять предельно точный фотопортрет всех, с кем сводили его фронтовые дороги. Своих ли, чужих – без разницы.

– Полковник Слюсаренко, – представил незнакомого командира Соколовский. – Командир 56-й танковой бригады и твой новый командир, – добавил он.

Представленный Шубину полковник с некоторым интересом посмотрел прямо в глаза Шубину и протянул руку.

– Капитан Шубин, – представился Глеб, пожимая крепкую, широкую и чуть потную ладонь полковника.

– Несмотря на начало наступления, решил приехать за вами, капитан, лично, – сказал Слюсаренко. – Много слышал о вас, и не только от Петра Вениаминовича. Рад, что вы будете служить именно у меня. Вы когда-нибудь ездили в танке?

– Нет, не приходилось, – чуть смутился Шубин от пристального взгляда нового командира. – Разве что пару раз прокатился, сидя сверху на башне.

– Ничего, у нас и внутри машины побываете. И не раз, – добавил Слюсаренко, добродушно усмехнувшись. – Ну что, Петр Вениаминович, – он снова повернулся к Соколовскому и протянул тому руку, – мы поехали. Приказы командования я вам передал… Капитан, вы готовы? – обратил он взор снова на Шубина.

– Так точно, готов, – ответил Глеб.

– Пять минут на прощание. Мы ждем вас в машине… Пойдем, Шура, – обратился он к танкисту, что стоял чуть позади Шубина, и шагнул вперед.

Шагнул уверенно, словно это не человек был, а танк. И все расступились перед ним. Глеб невольно повернул голову и мельком увидел круглое веснушчато-курносое лицо сопровождающего полковника молодого танкиста.

– Ты мне, Захар Карпович, его береги! – громко сказал вслед Слюсаренко Соколовский. – Кровь из носу, но чтобы этот капитан до нашей победы дожил!

– Это уж как Бог на душу положит, – остановившись и оглянувшись, рассмеялся Слюсаренко. – Все под ним ходим, Петро.

И он снова пошел дальше, теперь уже не останавливаясь и не оглядываясь.

– Мало ли под кем мы ходим или ходили, – проворчал Соколовский. – Под царем вот тоже ходили, а ничего, выжили… Ну, Шубин, – положил он свои большие руки на плечи Глебу, – жалко мне тебя отдавать танкистам. Но ничего не поделаешь – приказ. Значит, у командования на тебя другие планы.

Он долго смотрел на Шубина и молчал, и Глеб вдруг почувствовал неловкость перед этим молчаливым взглядом. Он знал, что нужно что-то сказать на прощание. Что-то хорошее, теплое и душевное и, может быть, значащее. Но он не знал что сказать и как это сказать. Иногда чувства просто невозможно передать словами. Поэтому он просто протянул руку. Соколовский быстро и крепко пожал ее.