– Ладно, иди уже, – махнул он рукой в сторону выхода. – Вот, Микола тебя проводит.

Он отвернулся и сделал шаг в сторону сидевшего за столом особиста Рыжова.

Глеб тоже не стал медлить, а, развернувшись, направился к выходу. В дверях его уже ждал Микола Яценюк.

– Вот, – протянул он Шубину какой-то сверток и, когда Глеб, хотя и немного удивленный, взял его, сказал: – Це сало и окраець домашнього хлиба. Бильше ничого вам даты, товарыщ капитан.

– Спасибо, Микола, – Глеб в порыве благодарности к этому удивительному украинцу обнял его.

Микола отвернулся, но Шубин успел заметить, как в уголке его глаза затрепетала прозрачная влага.

– Ничого, все буде хорошо, – наполовину по-русски, наполовину по-украински ответил на его объятия Микола. – Мы з вамы, товарыщ капитан, ще побачымося. Не на цьому, так на том свите. Айдаты, я вас до машины хочу проводыты.

Они вышли из штабной землянки и молча направились к машине, в которой приехал полковник Слюсаренко. С кем и было жалко сейчас расставаться Шубину, так это с Миколой Яценюком, которого он знал чуть ли не с самого начала войны. Но фронтовые дороги непредсказуемы. Они сначала развели их в разные стороны в сорок втором году, когда Шубин и Микола выходили из окружения, а затем, в самом начале июля сорок четвертого, в момент, когда немцы вынуждены были отступать, снова свели их. Именно с Миколой Шубину пришлось пробираться к партизанскому отряду Васильчука на своем первом задании. Тогда Соколовский отправил своего лучшего радиста в тыл врага вместе с Глебом, чтобы тот наладил связь партизан с наступающими советскими частями. С Миколой же Шубин возвращался и обратно после второго задания. Вместо Яценюка в отряд Васильчука был направлен постоянный радист, а Миколу вернули в расположение штаба конно-механизированной группы.

Шубину очень хотелось сейчас сказать Миколе что-то хорошее, доброе, замечательное, чтобы он запомнил его слова на всю жизнь. Вот только как долго она будет длиться, эта их жизнь – ни он, ни Микола не могли знать наверняка. На войне нет времени. На ней есть только сейчас, только миг. А все остальное – «до» и «после» – будет, только когда придет мир, когда закончится война. И потому смысла в каких-то красивых, пусть даже правильных словах сейчас не было.

Поэтому они все так же молча дошли до машины, молча пожали друг другу руки, молча и многозначаще посмотрели друг другу в глаза и… Шубин сел на заднее сиденье автомобиля и уехал. Он не стал оборачиваться. Потому как не хотел видеть, как Микола стоит на дороге и смотрит вслед удаляющейся машине.

«Ну вот, – подумалось Глебу, – закрыта еще одна глава ненаписанной мной книги. Может быть, я когда-нибудь и напишу ее. А может, и нет. Хотя почему же она не написана, эта глава? Она написана, только не на бумаге, а где-то там, внутри меня. В глубине чего-то, что многие называют душой».

– О чем задумался, капитан? – повернулся к нему полковник. – Жаль небось расставаться с боевыми товарищами? Можешь не отвечать. По себе знаю, что жаль. Я вот в армии с тридцать второго года, и много где и побывал, и повоевать успел. Многих товарищей потерял. А в этих местах уже в третий раз приходится воевать. Так-то.

Шубин промолчал, не стал расспрашивать Слюсаренко, когда он успел побывать в этих местах три раза – он и так знал и о походе РККА на Западную Украину в тридцать девятом году, и о Львовско-Черновицкой стратегической оборонительной операции в самом начале сорок первого года.

Долго ехали молча. От нечего делать Шубин наблюдал за тем, как мимо них по дороге движутся бесконечной чередой войска, проезжает техника, грохочут танки и тяжелые артиллерийские орудия. Несколько раз на глаза попадались машины реактивной артиллерии с красивым именем «Катюша». Хотя на самом деле ничего романтичного в таких установках не было, и название в народе было дано, скорее всего, по модификации «КАТ» – используемых артиллеристскими установками термитных снарядов.

Тут (уже в глубоком тылу) были уже почти не слышны раскаты грома, производимые наступающими частями Красной армии. Но Глеб, все-таки прислушавшись, различал глухое «бам» и «бух» где-то уже за горизонтом, за пределами видения. Взрывы были слышны, а видеть их было нельзя. Далеко от этих мест шло сражение.

Ехали долго, и по мере приближения к фронту все явственней слышались раскаты канонады. В какой-то момент машина вдруг задергалась, мотор захрюкал, зачихал, и из-под капота повалил сначала сизый, а потом и темно-серый дымок.

– Все, приехали, товарищ полковник, – заявил молодой танкист, который сидел за рулем, и автомобиль остановился. – Вовремя, елки-моталки, – бросил он, выпрыгивая из машины и открывая капот.

– Да уж, правильно говоришь – не вовремя мы встали. Ехать-то осталось еще часа полтора-два. Наша бригада, пока мы с тобой катались, уже вперед километров на пять ушла, если не дальше. Погоди, Шура, дай я посмотрю, – полковник тоже вышел из машины и, сняв китель, остался в светлой нижней рубахе.

Закатывая рукава, он подошел к пареньку, который уже открыл капот, и, отмахиваясь от валившего из-под него густого дыма, закашлялся.

– Воды бы надо. Видать, вся выпарилась, и радиатор перегрелся, – заявил танкист звонким молодым голоском, оглядываясь по сторонам. – Угораздило же нас посреди степи встать, – с досадой проговорил он. – Где здесь найдешь воду?

Шубин тоже огляделся и, увидев вдалеке речушку, сказал, указывая на нее:

– Давайте мне ведро, я сбегаю за водой.

– Где бы его еще взять, то ведро? – нахмурил брови танкист. – Товарищ полковник, сказали бы вы уж своему Тарасенко, чтобы за машиной следил получше. Недокомплект получается без ведра-то.

– Вот возьму и назначу тебя своим постоянным личным шофером, Шура, чтобы не ворчала, – с усмешкой ответил полковник.

«Ворчала?» Он действительно так сказал или Шубину послышалось? Глеб быстрым и пытливым взглядом окинул мальчишескую фигурку молодого танкиста и решил, что все-таки послышалось. Он отошел от машины, сошел с дороги на обочину и, заложив руки за спину, стал бродить неподалеку, выискивая что-нибудь, чем можно было заменить ведро. И нашел.

Это была старая проржавевшая немецкая каска, валявшаяся в воронке от снаряда.

– Каска подойдет? – спросил Шубин, поднимая над головой свой трофей.

– Не дырявая? – с подозрением поинтересовался танкист.

– Вроде целая, – Шубин повертел в руках каску, осматривая ее со всех сторон. – Ржавая только.

– Тогда подойдет, – кивнул танкист. – Только вот много в нее воды не нальешь. Надо еще что-то.

– У меня еще котелок есть, – предложил Глеб.

– Давайте ваш котелок, – кивнул полковник, на секунду поднимая голову от мотора, в котором он что-то высматривал. – Сходите за водой, Шура. Вдвоем сподручней.

Шубин отвязал свой котелок от лямки вещмешка, к которому тот был привязан, и они с танкистом отправились к речушке. Пока шли, Глеб исподтишка рассматривал своего спутника. Вроде бы паренек как паренек – круглое лицо с конопатками и редкими оспинками. Лицо белое, не загорелое вовсе, что было удивительно при такой-то летней жаркой погоде. Маленький, чуть вздернутый кверху носик, редкие рыжие реснички на чуть покрасневших веках, такие же рыжие тонкие бровки и рыжий чубчик, который выбивался из-под шлема. Ростом танкист был совсем даже невысокого – Шубину по плечо. Щуплый, с тонкими запястьями и худенькой шеей, он чем-то напоминал Шубину цыпленка. На вид ему было лет семнадцать, не больше.

– Не жарко в таком шлеме все время ходить? – спросил Глеб, прерывая молчание.

– Нормально, привыкла уже, – ответил танкист.

– Так ты все-таки девушка? – улыбнулся Глеб. – А я было подумал, что ослышался.

– Девушка. Ну и что с того? – с вызовом посмотрела на него снизу вверх зелеными кошачьими глазами Шура, и щеки ее вдруг вспыхнули румянцем.

– Нет, ничего, – смутился от ее настойчиво-открытого взгляда Шубин. – Я же говорю, что сначала принял тебя за парня. За подростка, – уточнил он, еще больше смущаясь. – Думал, что ты что-то вроде сына полка, что ли.

– Тоже выдумали! – прыснула Шура, но тут же снова стала серьезной и даже сердитой. Ее рыжие бровки сомкнулись в одну линию, а глаза метнули в Глеба молнии. – Можно подумать, что вы женщин на войне не встречали.

– Встречал, – улыбнулся Глеб. – Много встречал и разных. Вот только с девушками-танкистками судьба еще не сталкивала. Ты первая. Потому и удивился.

Его откровенность несколько смягчила Шуру, и она посмотрела на него уже не так сурово.

– Я и сама не ожидала, что когда-нибудь буду в танке воевать, – призналась она. – Но так получилось, что…

Она внезапно замолчала и снова нахмурилась, словно бы осознав, что слишком уж разоткровенничалась перед этим незнакомым ей капитаном.

– Я тоже в свое время не думал, что буду разведчиком, – заметил Глеб.

Дальше они шли молча, и только у самой речушки Шура, сняв шлем, сказала:

– Жарко.

Пока Шубин набирал воду в котелок и в каску, девушка умылась. Искоса наблюдая за ней, Глеб невольно залюбовался ее молодым, хотя и не очень красивым личиком. Да, Шура не была красавицей. Под шлемом оказались спрятаны две небольшие рыжие косички, а вернее, мышиные хвостики – как их называют. Они придавали всему облику девушки почти детское, наивное очарование, которое редко случается у красивых и уже оформившихся во взрослую женщину девиц.

«Интересно, сколько же ей лет? – вдруг подумалось Глебу. – Наверняка не больше шестнадцати».

Словно угадав его мысли, Шура встала с колен и, снова надевая шлем, сказала:

– Мне, между прочим, уже девятнадцать лет.

Глеб рассмеялся.

– Ты умеешь читать мысли?

– Нет, но я прекрасно знаю, что в головах у мужчин, когда они вот так смотрят на девушек, – дерзко ответила она.

– Да-а-а? – с деланым удивлением протянул Шубин. – И что же они думают?

Щеки Шуры снова вспыхнули.

– Ничего, – буркнула она и, схватив котелок Шубина, быстрым шагом направилась к машине.

Глеб, сдерживая улыбку, взял каску и поспешил следом. Но идти так же быстро, как и Шура, он не смог, вода начала расплескиваться, и ему пришлось сбавить темп ходьбы.

Когда он дошел до машины, возле нее стояли уже не только полковник и Шура, но и еще два человека, а неподалеку, на обочине, – грузовик.

– Да, дело плохо, – заметил один из них, по всей видимости, шофер грузовика, – усатый, с изможденным загорелым лицом мужичок. – Вы, товарищ полковник, на этой рухляди, даже если радиатор остынет, далеко не уедете. Давайте-ка мы вас на буксир возьмем и до нашей техбригады дотащим. А там глянем, что с ней делать, с вашей машиной-то.

– Нам до вечера надо свою часть нагнать. Наступление без командира, сам понимаешь, не наступление, – огорченно заметил Слюсаренко. – Я в технике не хуже тебя разбираюсь и вижу, что машине швах. Но нам надо как-то до своей танковой бригады добираться.

– Так вас наш майор на своей машине и отвезет, делов-то, – вставил стоявший рядом с шофером старшина. – А вашу колымагу мы как отремонтируем, так вам сразу же и доставим. Добро?

– Добро, – согласился полковник. – Тогда цепляйте.

Машину Слюсаренко прицепили к грузовику. Каску Глеб выкинул за ненадобностью, а котелок, который ему вернула Шура, прицепил обратно к сидору.

– Вы с Шурой садитесь в кузов, а я в нашей машине поеду, – скомандовал полковник и добавил строго, видя, что девушка собирается ему возразить: – Это приказ, Горохова.

Рыженькие брови Шуры сурово сомкнулись у переносицы. Приказом она была явно недовольна, но подчинилась. Иначе как? Полковник сказал – приказ, значит приказ. Что тут возразишь?