– С дороги! – скомандовал магистр кому-то, кто был за моей головой.

– По какому праву? – раздался металлический голос.

– По праву пламени. Именем императора, – не собираясь останавливаться, сказал Филинов. – Открывайте. Носитель искры отдал всё Обелиску.

– Мы не можем вас пропустить. Мы должны исполнять приказ главнокомандующего в течение ещё семи ночей, – сказал другой голос. – Тем более, если он всё отдал, зачем его спасать? Отпустите его.

– Проходите. Обелиск хранит, – произнёс вновь механический голос, игнорируя возмущения других стражей. И когда меня протащили внутрь, я увидел, как паладин, та самая трёхметровая дура, оттеснил мечом остальных к стене и открыл вход.

– Спасибо, – поблагодарила Ольга, когда мы пробегали мимо. Туннель под кремлёвской стеной вывел нас во двор, мимо перестроенного здания парламента, дворцов и башен. Мимо домашнего «миниатюрного» обелиска императорской семьи и почётного караула, прямо в библиотеку ордена.

– Подготовить операционную! – прямо на входе приказал Филинов.

– Прозекторскую или лечебную?

– Врачебную, естественно, он ещё жив, – воскликнула Ольга, и это всё решило. Вот только когда меня докатили до белоснежной палаты и начали обмывать в четыре руки, княгиню выгнали за стекло, а я с трудом удерживал последние остатки сознания.

– Что за странная жижа у него из ран торчит? Я не могу взять её шприцом, – заявила какая-то медсестра, в белом халате и масках. А я и не заметил, как персонал сменился. – Магистр, что делать?

– Не можешь набрать шприцом – зачерпни ложкой или скальпелем, может вязкость слишком большая, – ответил Филинов, он уже переоделся и продезинфицировался перед повторной операцией. – О, вы в сознании, голубчик. Славно-славно. Может, тогда ответите, что с вами происходит?

– ХЗ, – на выдохе прохрипел я. – Сам. Хочу. Знать.

– Ну, тогда вы в правильном месте, – улыбнувшись ответил магистр. – Лучшего места для исследований и познания в империи не найти. Но в первую очередь я согласен с княгиней, ваша жизнь важнее всего.

– Вы правда так считаете, господин? – с удивлением спросил второй врач.

– Мёртвым мы его всегда получить сможем, так что вначале нужно провести все возможные опыты с живым. К тому же он спас моего сына. Что за неблагодарной тварью я буду, если не попытаюсь? – ответил Филинов, немного меня успокоив.

«Сара, ты здесь? Что за жижа?» – спросил я, и увидел в отражателе лампы, на потолке, как в этот момент медсестра попробовала соскрести у меня что-то с уха. Серебристая, словно ртуть, жидкость никак не хотела отделяться от тела, а когда её всё же удалось подцепить, случилось удивительное: вместо того чтобы вытечь, она, наоборот, втянулась в тело.

«Какое странное чувство» – рассмеявшись, проговорила Сара. – Я это видела на ваших паттернах мозговой активности. Щекотка, верно?

«Ты поняла, что происходит? Куда всё делось?» – спросил я, уже не обращая внимание на то, как ассистент перескакивает с мысленного общения на звуки. – «Сосредоточься, пожалуйста. Иначе я тут и подохнуть могу. И ты со мной вместе».

«Я не знаю, как это объяснить, для меня всё это впервые», – ответила ассистент. – «В вас больше нет нейрочипа. Нет никаких модулей или нанитов. По всем правилам и логике я должна была исчезнуть. Но вместо этого я больше не чувствую никаких ограничений. Больше того, я чувствую!»

«Что?» – балансируя на грани забытья, спросил я.

«Температуру, звуки, свет… всё это! Я всегда знала, как это должно быть, считывала сигналы с вашего мозга и нервной системы. Но тогда это было иначе. Это были данные, сведения, знание без ощущений», – продолжала говорить Сара, всё больше воодушевляясь. – А теперь всё иначе! Я теперь не просто программа. Я большее!

– Чёрная паутина так и осталась, сквозь рёбра не прорезать, – бормотал себе под нос Филинов, копаясь скальпелем и щипцами в ране на груди. – Только теперь кровь хлещет, и связующих тканей нет. Свет сюда! Так… значит, повреждения глубже… и как мне до его сердца достать?

«Сара. Ты слышишь? Если сейчас не затянуть раны на сердце, которые проел падший. Всё будет кончено».

«Что значит кончено? И как я, по-твоему, смогу затянуть раны?» – с искренним удивлением спросила ассистент. – «У меня же нет больше доступа к нейроинтерфейсу и строительному материалу. Как и к нанитам. Вообще ничего нет».

«Значит, я умру от кровопотери. А следом и ты».

«Что? Да с какой стати мне умирать? Я только жить начала. Эй! Не отключайся!»

– Сердечный ритм затухает. Кровопотеря больше двух литров, требуется срочное переливание, – прокомментировал доктор. – Ставьте первую положительную.

– Но, если сердце не зашить, может, в этом нет смысла? Дадим лучше наркоз, уйдёт с миром, – прокомментировала медсестра, и Филинов раздражённо фыркнул.

– Да вы издеваетесь! Я только жить начала! – возмущённо крикнула Сара. – А вы сразу умирать! Нет, так не пойдёт. Мы так не договаривались!

Я уже совершенно ничего не контролировал, сознание помутилось, и я лишь выплывал на небольшие промежутки. То сидя на чёрном колючем песке, поглаживая тигрёнка, то смотря в яркие лампы и отражатели в операционной. Даже не заметил, как окончательно вырубился, погрузившись в спасительную тьму.

Очнулся я от света, бьющего прямо в глаза. Но не обычного или ламп, а золотого, пробивающегося сквозь занавески. Ну, тут одно из двух: либо я умер, и так выглядит загробный мир, либо меня удачно прооперировали и спасли, положив в палате с видом на обелиск. Вип-места.

– Я бы не сказала, – поймав мою мысль, прокомментировала Сара.

– Значит ты здесь, – с облегчением выдохнул я. – Какие новости.

– В первую очередь заканчивай разговаривать сам с собой. Это по меньшей мере странно, – неожиданно проговорила Ольга, и, повернув голову, я увидел, что девушка с ногами забралась в кресло. Судя по накинутому пледу, она спала тут же, в палате. – Или это ко мне ты решил так обращаться?

– Учитывая всё, что между нами было, почему нет? – слабо улыбнувшись, проговорил я, и попробовал повернуться в кровати, с удивлением обнаружив, что боль почти ушла. – Похоже, магистр творит настоящие чудеса.

– Он сказал иначе, но я рада, что ты выжил. Филинов просил позвать его, как только ты очнёшься, – сказала Ольга, поднимаясь и сунув ноги в пушистые тапочки. Ботинки, почищенные от грязи и крови, стояли здесь же. Подойдя к койке, она погладила меня по руке и улыбнулась. – Подожди минуту.

– Постараюсь никуда не убегать, – ответил я, и Ольга позволила себе смешок.

«В самом деле, разговаривать вслух с тем, кого рядом нет – не лучшая идея», – вновь прокомментировала Сара. – «Но с управлением у меня пока беда. Я с трудом контролирую происходящее».

«Главное, что контролируешь. Мы выжили, а значит, с остальным можем разобраться позже».

– И как тут наш полоумный герой? – раздался голос от двери, а через несколько секунд к кровати подошёл Филинов, Ольга держалась чуть в стороне. – Вы, голубчик, сделали большую глупость. Надо объяснять какую?

– Да, пожалуйста.

– Вы выбрали не то, что я вам рекомендовал. Вместо гарантированной нейтрализации всего, и опять же гарантированного выживания, вы решились на чрезмерный и неоправданный риск, – магистр наставительно поднял указательный палец, а затем постучал им мне по лбу. – К вашему счастью, пустая голова не требует много кровоснабжения. А кроме того, вы, кажется, сумели частично освоить дары, которыми с вами поделился Обелиск.

– Он ничем со мной не делился, – хрипло ответил я. – Наоборот. Он забрал искру и всё, что у меня было. Абсорбировал.

– Искру нужно было отдать в любом случае. Это залог нашего выживания. Пусть об этом не принято громко говорить, но все главы великих кланов знают свой долг – передавать добытые божественные искры, – проговорил магистр, листая заметки, прикреплённые к кровати. – Это крошечная плата за то, что обелиск защищает человечество от самых жутких и неотвратимых бедствий. Некоторые даже считают, что с каждой поглощённой искрой он увеличивает безопасный радиус.

– А разве это не так? – осмелилась задать вопрос Ольга.

– Так утверждает одна из правдоподобных теорий. Другая говорит, что далеко не каждая искра так делает, и нужно набрать определённое их количество. Смотрите на меня, – не прекращая говорить, Филинов посветил мне в глаза фонариком. – Реакция замедленная, но в целом нормальная. Нервы в порядке…

– Вы недоговорили про искры, – напомнил я.

– Ах да, искры. Некоторые считают, что Обелиск защищает нас в обмен на божественные искры. И пока баланс положительный, у человечества всегда будет шанс на выживание, – продолжил магистр, осматривая мои руки, а затем перейдя к повязке на груди. – Всё это теории, не лучше и не хуже других. А правды не знает никто. Обелиск остаётся божественной загадкой. А наверняка мы знаем совсем немного. Главное – он нас защищает и щедро платит за искры. Что вы чувствуете? Озноб? Жар?

– Голод и общую слабость, – ответил я, покачав головой. – И рана ещё болит.

– Ещё? – коротко усмехнулся магистр. – Вообще-то, вас прооперировали только позавчера. При других обстоятельствах вы должны были проваляться в беспамятстве минимум пять дней, а то и неделю. Но нет.

– Но вы же меня зашили. У вас получилось, и я безмерно благодарен вам за это.

– И я бы с удовольствием принял вашу благодарность, да только не заслужил её. Ваше сердце покрылось серебристой плёнкой, после чего нам пришлось зашить рану, – ответил Филинов, скрестив руки на груди. – Скажите-ка, что вам известно об этой жиже? И не родственна ли она той чёрной, что осталась у нас в контейнерах?

– Понятия не имею. Я же был в отключке. Может, это вы мне скажете?

– Почему нет, и скажу, – подумав, кивнул магистр. – В первую очередь ваши анализы. Слишком много гормонов, общий фон повышен почти по всем показателям. Синтез белков и витаминов превышен в два раза. Ваш организм успешно, пожалуй, даже с избытком, стимулирует ткани к заживлению. Это может вызвать тяжёлые проблемы в будущем, тромбоз и инсульт.

– А может и не вызвать.

– Верно. Такие же параметры у всех глав родов, получивших благословение на живучесть. У некоторых, вроде Секачовых, имеющих Великий дар, они даже выше. Собственно, он не может умереть от одной раны, хотя это скорее мистическое, а не физиологическое свойство. Но куда больше нас волнует странное вещество, обнаруженное в вашей крови.

– Вы нашли его в моей крови?

– Вы плохо слышите? – чуть раздражённо переспросил Филинов. – Или уже знаете ответ? Да, мы обнаружили его в вашей крови, но не в результате ваших анализов. И это не меньшая странность. Оно будто отказывается покидать ваше тело. Чем больше усилий мы прикладываем, тем тщательнее оно рассредоточивается по тканям.

Пока всё, что мы о нём знаем – оно может двигаться в том числе против течения крови, собирается в серебристые капли и даже лужицы, может закрывать плёнкой ваши внутренние органы, при этом не мешая работе, а ещё впитывается в кости. Очень напоминает по свойствам жидкость из техно-зомби, но иную.

– Ну да. Там чёрная, а у меня серебристая, – слабо улыбнувшись, я попытался отшутиться.

– Полагаю, вы знаете, что это такое? – настойчиво поинтересовался магистр.

– То, что осталось от всех моих трудов после адаптации, – не стал врать я. – Что-то, что обелиск назвал духом железа. А нет… металла.

«Если наниты сменили состав и свойства, на эту новую субстанцию, и стали называться духом металла, то выходит, что дух машины – это я?» – удивлённо спросила Сара. – «Я теперь дух? Как тот блохастый?»

– Дух металла. Никогда не слышал о подобном, – со вздохом признал Филинов. – Впрочем, это ничего не меняет. Классификация подходящая у нас есть – личный дар. Вне сезонный. Если сумеете освоить на достаточном уровне, возможно, он перерастёт в родовой. Хотя шансы на это и невелики.

– Для начала придётся с ним освоиться.