Avnust: Урод. Скажи, когда будет больно

А может быть, то, что нам кажется важным, – это не так уж важно?

А то, что нам кажется второстепенным, – это главное и есть?

А. Володин

© AVNUST, текст, 2025

© Оформление. ООО «Издательство «Эксмо», 2025

Глава 1

Восемь часов, взятых взаймы у жизни, подходили к концу. Платон молча сидел и неотрывно следил за тем, как самолетик в мониторе напротив медленно приближается к точке невозврата. Эта линия словно подводила черту и под его недавним прошлым заодно – все, чего он достиг, о чем так долго мечтал, теперь становилось чужим и таким незначительным, как если бы об этом просто написали в газете.

Платон не глядя расстегнул молнию на левой митенке, потом, словно опомнившись, быстро застегнул обратно, повернулся к иллюминатору и уставился в бескрайнее небо. А ведь ему и вправду казалось, что он больше никогда сюда не вернется и не увидит эти знакомые черные пейзажи, пока еще скрываемые от глаз молочной пеной облаков, но верно все-таки подмечено: хочешь рассмешить Бога, расскажи о своих планах.

А между тем шутить совсем не хотелось, да и не в тех они были отношениях, чтобы развлекать друг друга. Хотя когда-то давно Платон еще на что-то надеялся, но Бог оказался слишком занят, и мальчик больше не стал ему надоедать. Когда из двух новостей обычно обе плохие, их лучше держать при себе, чтобы не портить другим настроение.

Собственно, с тех пор мало что изменилось. Платон соблюдал дистанцию и никого ни о чем не просил или в крайнем случае платил сразу, причем часто сверх меры. Так услуга переставала быть возвратной, а люди навсегда лишались удобного случая, чтобы напомнить о своей доброте. Естественно, это многим не нравилось, ведь чем больше они получали, тем сильнее им хотелось спросить и с него, поэтому долги появлялись буквально из воздуха. И даже здесь, на борту этого самолета, хотя Платон сидел один, выкупив два билета сразу, его снова сделали крайним.

Сначала дама с младенцем на руках самонадеянно решила, что им было бы неплохо поменяться с ним местами, учитывая дополнительное пространство, словно специально отведенное для ее люльки, затем бортпроводница настойчиво хотела Платона чем-то накормить, пока он не послал ее куда подальше, и, наконец, обидел соседа слева, который, накачиваясь виски, как будто почувствовал, что у них могут быть общие темы для разговора.

Платон посмотрел на свои руки – они дрожали. Резкий выход «на сухую» давал о себе знать. И если раньше это происходило только под присмотром одного знакомого врача, который, ни слова не говоря, ведь, как известно, молчание – золото, приезжал к нему по первому зову, теперь обращаться за помощью Платон не стал. Он лишь купил билет на этот самолет и приковал себя к креслу ремнями безопасности, вполне осознавая, что совершает едва ли не самоубийство, но лучше сразу спуститься в ад, чем дальше наслаждаться мнимой свободой и на четвереньках тащить на себе этот тяжкий крест, где так удобно устроились все те, кому он в этой жизни якобы сильно задолжал.

Платон вытянул вперед свои худые длинные ноги и, чтобы снять напряжение, медленно закрыл глаза. На большее рассчитывать пока не приходилось. Но посторонние звуки вдруг сразу стали приглушенными, точно кто-то щелкал по пульту, постепенно убавляя громкость, и наконец исчезли совсем. Его качнуло из стороны в сторону и утащило куда-то вниз.

Платон огляделся по сторонам. Небо было затянуто плотными тучами, и на фоне сумрачных красок туманного леса ярким пятном выделялась группа людей, что шла чуть в стороне. Артисты в трагикомических масках, факиры, акробаты и карлики с разноцветными вертушками в руках то и дело мелькали между черными стволами голых деревьев. Платон попытался их окликнуть, но голос пропал, привлечь их внимание, но тело не слушалось. Оно уходило в чавкающую трясину, причем от каждого движения все быстрее.

Неожиданно великан, который шел в ряду последним, его заметил и в два прыжка оказался рядом.

– Угомонись, – рявкнул он и склонился над Платоном, – или я тебя сейчас прибью!

На плечах его сидела девушка в сверкающем платье. И хотя лицо ее казалось смутно знакомым, вспомнить имя никак не получалось, по нему словно прошлись ластиком, оставив местами лишь нечеткий контур. Она нетерпеливо ерзала на месте и безрассудно свешивала одну ногу, затем другую, поглядывая вниз и примеряясь к высоте, но по итогу лишь горько заплакала, явно смирившись со своей судьбой. Великан это сразу заметил и снова вернулся в строй. Глядя на то, как девушка исчезает в толпе и расстояние между ними увеличивается, Платон задрал подбородок повыше, но провалился вниз, после чего вода сомкнулась над его головой. В ушах загудело, он почувствовал сильное давление и в следующее мгновение проснулся.

Любые попытки вернуться обратно не увенчались успехом: снова и снова закрывая глаза, Платон больше не видел ничего, кроме темноты. Наконец, ему надоело пытаться и после недолгих колебаний он встал.

Расположенная над дверью люминесцентная лампа горела наполовину, значит, туалет был свободен. Оказавшись внутри, Платон перевел щеколду в закрытое положение, набрал в ладонь воды и обтер лицо. Из зеркала на него смотрел измученный человек. От напряжения на лбу выступила крупная синюшная вена в форме трезубца, она делила его на две неровные половины. Почти прозрачные глаза оливкового цвета покраснели, и без того впалые щеки совсем провалились, а крупные губы местами потрескались… Интересно, если не остановиться, насколько его хватит? Платон нахмурился, вернулся на свое место и опустился в кресло, после чего почти сразу получил удар в спину.

– Копия твой папаша, – прилетело следом. – Свалились на мою голову!

Кажется, во сне с ним разговаривала та, что весь полет просидела в наушниках сзади и увлеченно смотрела фильмы один за другим, пока ее ребенок, размахивая конечностями, остро нуждался в визите экзорциста.

– Еще один звук… – зашипела соседка и обратилась к Платону: – Наверное, она вас уже достала.

Само собой, каждая женщина с детьми, даже если в ее присутствии обсуждали космос, любой разговор сводила к одному – радости материнства, только эта информация Платона мало интересовала. Поэтому он сделал вид, будто не услышал, но чужие пальцы уже впились в его подголовник. Очевидно, девушка была не из тех, кто принимает отказы.

– Вы случайно не знаете, когда мы приземлимся?

– Вы не любите летать? – сухо ответил Платон вопросом на вопрос и подался вперед всем телом, инстинктивно желая увеличить дистанцию.

– Я люблю летать только с няней, – говорила она чересчур манерно, и это сильно резало слух. – А у вас дети есть?

– Нет.

– Тогда вам очень повезло.

Платон замер и, наконец, посмотрел ей в глаза:

– И зачем же вы тогда рожали?

Девушка заправила прядь своих всклокоченных волос за ухо и усмехнулась, как бы намекая на то, что ей приходится общаться с идиотом. Это была брюнетка на вид не старше двадцати пяти. Пухлые щечки, крючковатый нос и темные глаза с красным отливом – всем своим видом она напоминала крысу, готовую броситься и вцепиться прямо в лицо.

– Так захотел мой муж, – последнее слово она выделила особенно четко. – Решил на старости лет поиграть в милого папочку.

Платон перевел взгляд на девочку. Малышка уже перестала плакать и теперь, сложив губы бантиком, сердито разглядывала свои розовые ботиночки. Все ее поведение говорило о том, что ей здесь совершенно не нравится, а может, ей просто не нравится та, на кого она была совсем не похожа. Как ни странно, но внешне девочка больше напоминала Платона: те же миндалевидные глаза со складкой внутреннего века, высокая переносица и прямые брови – казалось, будто родственниками были именно они.

– Так сдайте ее в детдом. Пусть другие тоже поиграют, – злобно произнес Платон и повернулся к ним обеим спиной. Пора было закрывать эту тему: внутри стала подниматься чернота и повалил дым, сквозь который уже ничего не разглядеть.

Что-то еще возмущенно сказала соседка, но Платон ее больше не слушал, так же как читают по диагонали, он лишь выхватывал на лету какие-то слова, не вникая в содержание. Теперь его интересовало другое. Погода успела сильно испортиться, и по стеклу сначала медленно, затем чуть ускоряясь, поползли крупные капли дождя. Самолет стремительно сбрасывал высоту, а вместе с ним в черную паутину города падал и сам Платон. Уже стали видны дороги и многочисленные огоньки машин, все куда-то спешили, вероятно, домой…

Он резко опустил шторку иллюминатора. Уши заложило, к горлу подступила тошнота, все предметы перед глазами стали таять, точно были сделаны из воска, а зажженное красным табло «Пристегните ремни» расплылось. Везде слышались голоса и детские всхлипы, кто-то даже начал молиться. Платону захотелось встать и крикнуть во все горло, что их никто не услышит, но было поздно. Шасси ударилось о землю, самолет задрожал и на огромной скорости покатился вперед. Еще оставалась надежда, что не сработают тормоза, но жизнь не баловала Платона приятными сюрпризами.

Когда движение прекратилось, в салоне сразу стало шумно, как при открытии торгов на фондовой бирже. Заглушая голос командира корабля, честно отрабатывающего свой хлеб, а заодно и друг друга, люди возбужденно говорили по телефону и только один Платон сидел молча, уставившись прямо перед собой.

– Это ваш багаж? – чей-то голос вернул его на землю.

– Что?

– Ваш? – угрюмый мужчина, едва скрывая недовольство, повторил свой вопрос и приподнял чемодан с пола.

Платон старался дышать ровно. За годы отсутствия здесь ничего не поменялось. Люди смотрели на него в точности так же, как и в тот день, когда он думал, что прощается с ними навсегда.

– А есть еще варианты? – поинтересовался Платон.

– Нет. Идите за мной.

Они спустились вниз по отдельной лестнице и вскоре оказались на улице. В лицо сразу ударило сыростью – прогорклый запах этого города сложно было перепутать с любым другим. Платон тотчас оглянулся, посмотрел на огромный самолет за своей спиной и впервые в жизни позавидовал пилотам, которым было позволено отсюда улететь.

– Поторопитесь, – окликнул его мужчина, энергично подошел к машине и встал рядом, ожидая безусловного выполнения своей команды.

Сама по себе мысль, что придется уступить, была невыносима, но Платон лишь безмолвно пошевелил губами и, не дожидаясь повторного приглашения, забрался в салон.

Следующие минут десять они провели в полной тишине. Платон провожал взглядом бегающие по ногам полоски света, а его спутник сосредоточенно изучал дорогу, словно видел ее впервые, и, кажется, дотронься до него, ударит током. Поэтому, как только из окна стал виден терминал, Платон вышел первым, не затягивая сцену прощания.

– Добрый вечер! – женщина в синем жакете одарила его блаженной улыбкой. – Как вы долетели?

– Отвратительно, – он опустил глаза и сразу отошел в сторону, чтобы не сболтнуть лишнего. Меньше всего ему хотелось стирать чужие слюни со своего лица.

В холле звучала легкая музыка и на больших экранах, что висели на стенах, как картины в музее, крутили рекламные ролики. А чуть в стороне, метрах в пяти от того места, где стоял Платон, находился еще один «экспонат». За столиком сидела худая женщина с выбеленными, как у куклы, волосами. И хотя удобный диван с ней делил мужчина, они не разговаривали и даже не переглядывались, будто были совсем незнакомы. Он развлекал ребенка, она – себя, наполняя бокал шампанским. Ждать официанта, видимо, не было больше сил. Платон покосился на бутылку, сглотнул и поджал губы.

– Ваш багаж в машине, – казалось, прошла целая вечность, прежде чем он это услышал. – Вас сейчас проводят.

– Я сам.