– Глупая. – Он раздраженно закатывает глаза. – Поехали, наш автобус, – тянет меня за руку к открывшимся дверям. – Она предала меня трижды, – хрипит он и тут же прокашливается. – Когда связалась с этим, когда лгала, что отец умер, и когда решила бросить, да еще так.

– Когда она связалась с этим, – передразниваю Камиля, – ты еще даже не существовал. И ты бы вообще не родился, если бы не этот.

– Тася! – рычит Кам.

– Кто бы тогда меня спас из детского дома? – давлю на больное. Специально, чтобы немного смягчить его вновь закипевшую злость.

– Замолчи, – требует названый брат.

– Но это же правда, – настаиваю на своем.

– Это не отменяет того факта, что мать лгала мне всю жизнь. Я не могу ей это простить. – Он замолкает, отвернувшись к окну.

– Дурак, – вздыхаю и смотрю перед собой.

– Коротышка, – хмыкает Камиль уже чуть спокойнее.

Мы выходим на своей остановке. Поднимаемся в квартиру, но он не заходит, лишь провожает меня взглядом в прихожую. Вопросительно смотрю на Кама, он отрицательно качает головой и пятится.

– Ты куда? – шепчу ему.

– Проветрюсь еще немного. Не скучай.

– Камиль, стой, – тяну к нему руку, но поймать за рукав не успеваю. Он уворачивается и сбегает по лестнице на этаж ниже. Оттуда вызывает лифт и несется прочь.

Мне ничего больше не остается, как разуться и показаться маме на глаза. Она заплаканная сидит на кухне и обнимает кружку с даже на вид холодным чаем. Устало смотрит на меня, грустно улыбается краешком губ, поняв, что сын предпочел снова уйти.

Я решаю не беспокоить маму сейчас. День выдался настолько тяжелым, что морально выжаты все. Ухожу к себе, переодеваюсь и ложусь с книгой на кровать, надеясь, что хотя бы это поможет немного переключиться. В какой-то момент мне даже удается уснуть, но я просыпаюсь едва ли не каждый час.

Решаю подняться и попить воды. По дороге заглядываю в комнату Камиля. Застаю маму на его кровати. Она обнимает подушку сына и слегка покачивается, едва слышно всхлипывая. В груди сжимается сердце. Подхожу, обнимаю ее за плечи.

– Давай я его наберу, – предлагаю маме.

– У него телефон выключен, – хрипло отзывается она.

Мы еще немного сидим с ней к спальне Камиля. Я украдкой рассматриваю его вещи, стягиваю со стола шариковую ручку в матовом черном корпусе и перекатываю ее подушечками пальцев.

Ухожу к себе. Снова проваливаюсь в подобие нервного сна и просыпаюсь на рассвете. Сразу иду в комнату Камиля. Мама спит на его постели, свернувшись калачиком, и все так же обнимая его подушку, а самого Камиля все еще нет.

Нахожу свой телефон, тихонечко ухожу на кухню и звоню ему.

«Абонент не отвечает или временно недоступен».

Глава 4

Тася

Ближе к десяти утра вскакиваю с кровати от скрипа входной двери. Сердце сжимается, ведь это может быть только он. Босиком выбегаю в коридор и почти врезаюсь в Камиля. Он едва стоит на ногах. Глаза полуприкрыты, футболка с одного бока выдернута из штанов и рассечена бровь.

– Да что же это… Камиль… – Мама появляется из кухни и застывает на месте. Лицо ее заметно бледнеет. – Что творит? – тихо ругается она.

Я обхватываю его за талию.

– Давай же, пойдем, – шепчу, но он только тихо чертыхается и почти заваливается на меня. – Тяжелый! – хнычу я.

Мама подхватывает с другой стороны. Вдвоем тащим его в комнату. Он стонет, пытается отмахнуться, но даже на это сил нет. Мы укладываем его на кровать. Камиль прикусывает губу, закрывает глаза.

– Черт… как все кружится… – стонет он.

– Тише, Кам. Все хорошо, спи, – успокаиваю, поправляя подушку под его головой.

Мама достает аптечку, но руки у нее трясутся так сильно, что она роняет пузырек с перекисью.

– Я не могу… – шепчет она и отходит к окну, прижав ладони к лицу.

Я подбираю пузырек с пола и сажусь рядом с Камилем. Он уже почти спит. Щека вдавлена в подушку, дыхание сбивается. Ссадина под бровью распухла и еще кровит.

Открываю салфетку, смачиваю антисептиком. Камиль морщится, когда прикасаюсь к ране, но не двигается. Его лицо кажется совсем другим в такие моменты. Щеки, чуть порозовевшие от алкоголя, губы приоткрыты, ресницы густые и черные, будто накрашены. Я замираю, глядя на него. Он красивый. И больше не тот мальчишка, которого я знала в детстве. Теперь он мужчина. Мой. Нет, не мой. Но…

С улыбкой вспоминаю, как однажды он вытащил меня из закрытого склада, куда я забрела за мячиком и не могла выбраться, потому что кто-то запер дверь. Камиль тогда отважно взломал замок, вывел меня за руку на улицу и на секунду прижал к себе, весь испачканный и злой, а потом угостил мороженым, которое сам же украл из магазина. Я тогда впервые подумала, что он не просто мальчишка, а мой личный супергерой и мне с ним никогда не будет страшно.

– Ты был героем моего детства, – с теплой улыбкой шепчу и накрываю его рану пластырем.

Конечно, он не слышит меня сейчас. Кам слишком пьян для этого. И пусть. Это лишь мои глупые фантазии, о которых ему лучше не знать.

Встаю с кровати, поправляю на Камиле плед и выхожу на кухню, чтобы принести ему воды. Тут светло. Сквозь открытое окно льются солнечные лучи, отражаются на посуде, оставленной с вечера. Я улавливаю отчетливый запах успокоительных капель. Мама стоит у окна. Ее плечи дрожат, и я сразу понимаю, что она беззвучно плачет. Подхожу и крепко ее обнимаю. Она вздрагивает, потом накрывает мои ладони своими. У нас безумно тяжелые сутки. Они кажутся мне бесконечными.

– Мам… – только и могу выдохнуть, прижимаясь щекой к ее спине.

Как же я буду без нее? Без ее тепла, без родного запаха, без этих рук и усталых глаз? Как я теперь буду жить без ее поддержки, беспокойства, заботы? А как она будет без нас?

Мне и самой хочется расплакаться, но я держусь, понимая, что ей нужна поддержка, а Камиль сейчас невменяем и зол, значит мне надо быть сильнее.

Мама долго молчит, иногда всхлипывая. Делает несколько глубоких, судорожных вдохов и разворачивается ко мне. Берет за руки. Ее ладони выдают то, сколько она работает, чтобы мы с Камилем могли жить нормально. В этой женщине так много внутренней человеческой, женской силы. У меня такой, наверное, никогда не будет. И даже сейчас, когда ей больно, когда в глазах стоят слезы, она продолжает излучать эту невероятную силу.

Просто Камиль… Он способен вывести кого угодно. С ним бывает очень сложно, даже близким людям. И я вдруг думаю, что он может быть похож на отца, ведь характером Кам точно не в маму. Может быть, Ильхан в восемнадцать был таким же? Сейчас этот мужчина вызывает чувство тревоги и опасности. Мне бы не хотелось, чтобы однажды я начала бояться Камиля.

– Ты же знаешь нашего Камиля. – Мама устало улыбается. Очень грустно и болезненно. – Вспыльчивый, прямой, дикий. Мне нужно быть уверенной, что, когда я уеду… – Она снова вздыхает, отпускает мои ладони и мягко убирает волосы за уши, заботливо касаясь щеки. – Я должна быть уверена, что он не сорвется. Что кто-то сможет его остановить, если он полезет в пекло. Кто-то, кто умеет быть жестким. Как он сам.

– Ты правда веришь, что Ильхан сможет стать этим «кем-то»? – шепчу я.

– Он… отец Камиля. – Заметно, как тяжело дается ей каждое слово. – Тасенька, я ненавижу ситуацию, в которой мы оказались. Но, поверь, у меня действительно нет выхода. Я понимаю, что привела вас в место, где детям делать нечего но, если кто-то и сможет стать авторитетом для Кама, так это Ильхан.

Я смотрю маме в глаза, и в груди все сжимается.

– Ты боишься за него?

– Каждый день, Тась. Каждый день… – Она притягивает меня к себе и крепко обнимает. Утыкается носом в волосы, шумно вдыхает. – Я тебя люблю, девочка моя. Ты для меня родная. Моя доченька. Малышка, которую я вытаскивала из-под кровати сына, отряхивала пыль и кормила супом на этой самой кухне.

Я прижимаюсь щекой к ее плечу, чувствуя невыносимую тоску от того, что наша маленькая семья трещит по швам.

Мы пьем с ней чай, и я ухожу к себе. Закрываю дверь, сажусь за письменный стол, где с вечера осталась открытая тетрадь по педагогике. Через пару недель сессия, и я должна готовиться, но буквы плывут перед глазами, и я прикрываю веки, чтобы прийти в себя.

Телефон вибрирует. Сообщение от подруги:

Валя: «Ты как?»

Я: «Как будто попала в эпицентр землетрясения, стою на единственной твердой поверхности на одной ноге, и, чтобы выжить, мне нужно удержать баланс».

Валя: «Приходи ко мне. Сева свалил, родители на работе. Мама вчера пирожные купила. Еще мы можем сделать попкорн и посмотреть сериал».

Я: «Мне сейчас ничего не хочется».

Валя: «Я могу прийти к тебе. Буду тебя обнимать».

Я: «Ты лучшая» – пишу с улыбкой. – «Но не сегодня. Камиль сильно пьян, еще и подрался, похоже. Мама сильно расстроена. Я должна быть с ними».

Валя: «Оу…» – а следом она присылает мне стикер с обнимающимся мишкой. – «Кам иногда ведет себя как придурок, но ты все равно его любишь» – напоминает подруга. – «Так что держись. Если что, с меня пирожные и обнимашки».

Я (вспоминая, что ей пятнадцать, но она все равно моя лучшая подруга, и снова улыбаясь): «Спасибо».

Не успеваю отложить телефон. Он вибрирует прямо в моей руке новым входящим сообщением. Фыркаю, думая, что это Валя что-то забыла, но ошибаюсь. В этот раз мне пишет Марсель.

Марс: «Все нормально?»

Кажется, сегодня я возненавижу этот вопрос.

Я: «Пока держусь. Спасибо, что вчера был с нами на крыше».

Марс: «Ты знаешь, что я рядом, да?»

Я: «Знаю… Марс, а ты не в курсе, с кем Камиль пил вчера?»

Марс: «Нет. Он не звонил. В дрова?»

Я: «Угу».

Марс: «Приехать?»

Я зависаю ненадолго на его вопросе. Тяжелая ночь практически без сна сильно тормозит мои мысли.

Я: «Зачем?» – задаю встречный вопрос.

Марс: «Не знаю. Помочь?»

Я: «Прости, я тормоз» – отправляю смущенный смайлик. – «Не надо. Он спит».

Марс: «Ок. Если что, я после колледжа буду работать на крыше. Пиши, приходи».

Отправляю ему стикер, оставляю телефон на столе и ложусь, притянув к себе плюшевого гуся. Глаза закрываются сами. Еще какое-то время я сопротивляюсь этому, напоминая себе, что нужно заниматься, но все равно засыпаю.

Будто куда-то резко проваливаюсь, пугаюсь и открываю глаза. Тяжело дыша, сажусь на кровати, смотрю по сторонам. В комнате уже темно, а за окном гаснут сумерки. За закрытой дверью слышно движение. Поднимаюсь и направляюсь к семье, но, услышав голос мамы, замираю, лишь приоткрыв дверь так, чтобы видеть происходящее на кухне.

На табуретке сидит мрачный, помятый и растрепанный Камиль. Он бледный, облизывает пересохшие губы, и, кажется, его еще слегка покачивает.

– Суп подогреть? – спрашивает мама.

Ответом ей становится молчание. Хочется выйти и дать Каму подзатыльник, но я все еще стою. Мне не хочется им мешать.

– Чай? – задает еще один вопрос мама.

Снова тишина. Камиль только шумно выдыхает, а затем все же отвечает сквозь зубы:

– Не надо.

– Как хочешь, – вздыхает мама.

А потом она говорит с ним, долго, спокойно, уже без слез, как было днем. Пытается объяснить то, что говорила мне, при Ильхане, добавляя немного новых подробностей, но их все равно недостаточно, чтобы понять главную причину ее отъезда. Она пытается объяснить Каму, что любит нас, что заботится о нем, но он не хочет это принимать, он все еще злится.

– Когда нам надо уехать из дома? – холодно интересуется, как только мама заканчивает монолог.

– У нас есть еще несколько дней, – тихо отвечает мама. Ее голос дрожит, но Кам ни черта не замечает.

Он поднимается, громко отодвинув табурет и ударив им об стену.

– Тогда мне стоит начать собирать вещи, – бросает маме и уходит в свою комнату, даже не взглянув на нее.