Ян кивнул. Он дышал очень неглубоко, едва втягивая в себя воздух, ноги и руки стали замороженными кусками чужого мяса. Они пока подчинялись, но Ян их не чувствовал. Поворачивал руль и смотрел, как он вращается, как перехватывают баранку чужие бледные пальцы. Газовал с тем усилием, которое помнило тело, и, судя по движению машины, где-то в сотнях парсеков его нога на самом деле давила на педаль, но было это слишком далеко, чтобы почувствовать её сопротивление.

– Говори, Марин, – сказал он так тихо, что Марина едва его услышала.

– Да, Ян. Представь, знаешь, что я от Алины услышала? Её муж по секрету ей сказал…

– Алине по секрету?

– Да, оцени иронию. Слушай. Он сказал, что в гематронах используют живых людей.

– Смешно.

– Нет, серьёзно. Он вскрыл один. Говорит, сам видел.

– Конспирология. Там искусственно выращенная биомасса без мозга. И ничего он вскрыть не мог – гематроны герметичны, и при попадании воздуха содержимое мгновенно разлагается.

– А ты откуда знаешь?

– В инструкции написано… Вот чёрт!

Снег впереди вдруг вспух горбом – капот зарылся в сугроб.

– Приехали…

– Что случилось? Как это?

– Вот так. Тут дорога вниз уходила.

– А назад?

Ян оглянулся. В алом свете стоп-сигналов сыпал снег, колеи уже не было видно. Сидела дочь – чёрный силуэт на красном, опустив голову, будто её всё происходящее не касалось.

– Я не выеду, – сказал он.

Марина хлопнула крышкой бардачка и сунула ему батончик.

– На, жуй! Ты умный! Ты сейчас быстро всё придумаешь.

Ян помотал головой. Он взял батончик, чуть не выронил, но донёс до рта. После первого укуса стало немного легче, мозг был рад обмануться.

Отцепив топливную трубку, Ян вылез наружу. Прикинул, что они немного не доехали до озера Кивилампи. Арифметика проста. По прямой до Гирваса рукой подать, но через лес, по пояс в снегу – они не пройдут. Вперёд он уже не проедет, слишком много снега. Выехать обратно тоже сил не хватит – он почти на нуле. Онемели затылок и плечи, какая-то чувствительность осталась только в груди, где ещё колотилось кое-как сердце и толкало жалкие остатки крови по сосудам. Ян прожевал ещё кусочек гематогена и открыл капот. Загорелась тусклая лампочка подсветки. Снег валил всё гуще, падал на горячий двигатель и сразу испарялся. Ян неуклюже отщёлкнул шпингалеты на кожаной шторке за ним и сдвинул её вглубь, обнажилась прямоугольная красная крышка с надписью "Гематрон, собственность НК "Новая энергетика". Не вскрывать!". Ян задумчиво побарабанил по ней пальцами, потом приложил ладонь. Крышка была еле тёплой, неправильно тёплой для холодной погоды, или онемение обманывает его органы чувств?

– Слушай, может поднапряжёшься, а? – тихо сказал он. – На внутренних ресурсах. Я уже не вывожу.

– А ты с унитазом тоже разговариваешь? – раздался над ухом ехидный голос жены. – Хорошо никто не видит.

Ян не услышал, как она подошла.

– Сама ж говорила…

– Я взбодрить тебя хотела.

– Взбодрила.

Ян защёлкнул шторку.

– Марин, – сказал он.

– Что?

– Выхода нет, ты же понимаешь? Помоги мне.

– Я не могу, Ян. Я на самом деле не могу. Я скорей сдохну.

– Марин, мы все можем сдохнуть. Снегоуборочная техника будет тут в лучшем случае утром, к тому времени машина меня высушит, а вы замёрзнете насмерть.

Марина стояла, молча глядя куда-то мимо его левого бедра.

– Тогда остаётся одно: бери Вику и идите пешком. До Койкар три километра. За час-полтора дойдёте.

– А ты?

– А я останусь, я не дойду.

– Я так не могу.

– Можешь. Должна. Ради нашей дочери.

Марина замотала головой.

– Марин, я закроюсь в машине, включу обогрев, слабо-слабо, чтоб помедленнее остывало. В Койкарах попросишь помощи – есть же там трактор какой-нибудь.

– Я не брошу тебя здесь. Ты с ума сошёл?

– Тогда решайся.

– О Боже! – она закатила глаза и глубоко задышала. – Ты же понимаешь, что это не придурь.

– Я всё знаю, родная.

Непослушными руками он обнял жену и едва устоял на ногах – так сильно он устал.

– Так! Пошли сядешь. Если упадёшь, я тебя не удержу.

Еле передвигая ноги, Ян доплёлся до двери – вроде только что стоял, что-то делал руками, но, только Марина подставила плечо, и сразу ослабел, потёк, упал на сиденье. Жена опустилась на корточки и переставила его ноги в салон. Закрыла дверь, захлопнула торчащий капот.

– Давай, – сказала она, решительно стягивая куртку. – Давай только сразу, пока я не передумала.

– Уверена?

– Не переспрашивай, ради всего… Что надо делать?

– Рукав закати.

Марина засучила рукав свитера и протянула ему дрожащую руку.

– Только я отвернусь, смотреть не буду, хорошо?

– Хорошо, – кивнул Ян и вытащил каучуковый жгут.

– Это не так больно, как ты думаешь.

– Я кровь не выношу. Держи нашатырь наготове, а то отрублюсь.

– Как ты выжила до сих пор в нашем мире?

– Да вот как-то выживала.

Ян попытался затянуть, но ничего не вышло – жгут выскользал из пальцев.

– Вик, – позвал он. – Помоги пожалуйста.

С тяжёлым вздохом дочь сняла наушники и втиснулась между сидений. Молча забрала у отца жгут и быстро перетянула мамино предплечье. Ян протёр сгиб спиртовой ваткой и достал резервную трубку с иглой.

– Всё, сиди спокойно, смотри в окно. Поработай кулаком.

Марина быстро-быстро начала сжимать и разжимать кулак. Ян увидел, как шевелятся её губы, повторяя беззвучно "Господи, Господи, Господи…".

– Всё, зажми кулак.

Он склонился, но было слишком темно. Бесчувственными пальцами попытался нащупать вену, но безуспешно.

– Подсвети, Вик.

Вика достала динамо-фонарик, в его жёлтом свете Ян, наконец, увидел набухшую венку, потянулся к ней иглой – рука сильно дрожала. Марина зажмурилась и отвернулась. По щеке чёрной полосой покатилась крупная слеза.

Ян коснулся иглой кожи, Марина подпрыгнула, и Ян отдёрнул руку.

– Родная, я прошу…

– Да, да, да, я в порядке. Давай побыстрей, я не могу уже.

Марина вцепилась рукой в подлокотник, выгнулась всем телом, вжимаясь в дверцу со своей стороны. Ян снова попытался воткнуть иглу – проколол кожу, но в вену не попал. Марина тихо завыла.

– Всё! Стоп! – вдруг резко сказала Вика. Она стащила через голову худи. Ян успел удивиться коротко стриженым ярко-лимонным волосам – когда ж это она успела покраситься? Давно он не видел дочь без капюшонов и огромных бесформенных шапок. Вика сдёрнула с матери жгут и быстро, зубами, затянула его на своём предплечье.

– Дай сюда, – сказала она и протянула руку.

Ян нерешительно протянул ей иглу.

– Вик, ты уверена?

Вика молча забрала иглу, закусила губу и, тяжело сопя, воткнула её в вену.

– Поехали! – сказала она.

Стрелка манометра упёрлась в ограничитель на зелёном поле.

– Поехали! – процедила сквозь зубы Вика.

Ян завёл двигатель и подал назад. Машина качнулась и вернулась обратно.

Ян включил пониженную и попробовал проехать вперёд. Снег пополз по капоту и остановился. Машина упёрлась. Ян понимал, что если начнёт газовать, только спрессует снег под колёсами в скользкую плотную массу. Он переключил на заднюю и медленно двинулся назад. Марина уже пришла в себя и повернулась к Вике

– Дорогая моя дочь, а откуда у тебя такие удивительные навыки, позволь узнать? – спросила она.

– В школе учат на ОБЖ, – неохотно ответила Вика.

– А ну-ка покажи мне руки.

– Смотри, – пожала плечами Вика.

Никаких проколов не было.

– Говорю же, на ОБЖ учили.

– В наше время такого в программе не было.

– А в наше есть, – отрезала Вика и неуклюже, одной рукой натянула наушники.

– Ничего, – негромко сказала Марина. – Так со всеми подростками. Подрастёт – поумнеет. Правда, Ян?

Ян молча дёргал машину то взад, то вперёд, и понимал, что с каждым движением зарывается всё глубже. В отчаянии он вжал педаль в пол, корма поплыла, раскатывая снег в лёд.

– Всё, – сказал он и убрал ногу с педали. – Не выберемся.

– И что?

– Я не знаю, что, – пробормотал он и откинулся на подголовник. Он больше не мог держать глаза открытыми. Сознание плыло, тело было будто завёрнуто в горячую вату, и все звуки, голоса, щелчки двигателя под капотом, шуршание дворников, едва справляющихся с валящимся снегом – всё это было где-то очень далеко. Веки опускались. Осознание того, что открыть он их больше не сможет тянуло какую-то тоненькую жилку в груди, но веки падали, всё ниже, свет мерк, и сопротивляться сил не было. Оставалось одно желание: чтоб всё кончилось, чтоб не надо было бороться.

"Пусть их спасут", – подумал Ян, но мысль была какой-то отстранённой и безразличной, будто самые дорогие ему люди были сейчас так же далеко, как их голоса. Вдруг что-то больно врезалось в его плечо, и тишину разорвал автомобильный гудок.

– Что ты сидишь?! Не видишь? Он отъезжает.

Ян разлепил глаза, увидел лицо дочери, перекошенное гневом и испуганные глаза Марины за её головой. Левой рукой с вставленной иглой Вика оперлась на подлокотник, а правой давила и давила на клаксон.

– Зачем ты это делаешь? – спросил Ян.

– Затем, что я не дам тебе сдохнуть, пока ты нас отсюда не вытащишь! Я жить хочу! – выпалила Вика. – И хочу, чтоб вы жили… – Лицо её передёрнулось. – Не хочу возиться с вашими трупами, – сказала она и снова вжала клаксон.

– Никто не придёт, уходите, – прошептал Ян. Говорить он уже не мог.

Голова медленно клонилась к плечу, но казалось, что всё его тело постепенно переворачивается, кренится влево, к двери. Она была в нескольких сантиметрах, но Ян падал, а двери всё не было и, получалось, что он может так падать вечно. Дочь жала сигнал, колотила по рулю свободным кулаком, кричала что-то зло и яростно, и этот шум мешал упасть. Ян морщился, но ничего поделать не мог – оставалось ждать – гудело всё дальше. Когда-нибудь звук затихнет, и он, наконец, упадёт до конца и отдохнёт.

***

– Гладкий какой, – сказал незнакомый молодой голос.

– Из богатеньких, сразу видно. Вон зубы какие – белые, ровные, один к одному – отозвался другой, пришепётывающий. – И как он сюда попал?

– Солдаты привезли. Сказали, что в снегу завяз, и машина его высушила, – пояснил третий голос, солидный.

– Эх, блин, живут же люди – машина своя, квартира наверное есть, на курортах отдыхает. Вон загар какой.

– Может, из солярия.

– А какая разница? Старший, у тебя есть деньги на солярий?

Ян не открывал глаз – присутствие посторонних его испугало. По разговору он понял, что возле него сидят доноры, может даже мигранты из каких-нибудь бедных стран, так и не оправившихся после экореволюции – в их речи слышался слабый акцент. Свет лампы, проникавший сквозь веки потускнел, в ноздри ударил запах лекарств и хлорки.

– Смотри какой у него крестик с камушками, и цепь солидная… – тихо сказал шепелявый.

– Совсем дурак? – одёрнул его старший. – В гематрон захотел?

– Да я так, – стушевался шепелявый. – Ему-то что? Может, солдаты тиснули, пока тащили, кто докажет?

– Дважды дурак, на веки посмотри – он очнулся, только притворяется.

– Шухер, – шикнул молодой.

Тень исчезла, заскрипели кровати. Открылась дверь, и кто-то вошёл. Ян осторожно приоткрыл глаза. Над ним стоял пожилой мужчина в форме военврача и накинутом халате.

– Доброго утра, Ян Давыдович, как вы себя чувствуете? Оправились?

Ян кивнул. Он и в самом деле чувствовал себя заполненным под завязку, только саднила вена под портом. От кивка забурлило в груди, толкнуло мощно в горло, рот наполнился острой желчью, и Яна вырвало в подставленный таз.

– Прополощите, – сказал врач и поднёс Яну к губам стакан. – Немудрено после такого переливания. Знаете, вам удивительно повезло, что наши лыжники были на вечерней пробежке в лесу и услышали сигнал.

– Где я? – спросил Ян и спохватился: – Где мои жена и дочь?

– С ними всё в порядке, – успокоил врач. – Вы скоро увидитесь. Они в гостевом домике. Это санчасть реабилитационной зоны "Кивилампи" Гирвасской ГЭС.

– Мы там были… Просили топливо… Не дали.