Первым делом бабушка дала своей машине имя Гертруда. В честь своей матери, первой женщины в семье, получившей водительские права. Затем она украсила салон так, как понравилось бы настоящей Гертруде: связала чехлы с цветочным узором, нарисовала на дверях герани – ее любимые цветы. Она прикрепила на приборную панель всевозможные безделушки, включая фигурку Иоганна Гутенберга, качающую головой при движении, и маленькую статуэтку Анны Амалии. Как и ее машина, бабушка Роза была яркой и пестрой. Некоторые даже думали, что она не различает цвета. На самом же деле она подбирала те наряды, которые подходили ей, – даже если они ни капельки не сочетались между собой.

Было еще кое-что, что отличало бабушку Розу от обычных бабушек. Она водила машину не степенно и аккуратно, а быстро, со знанием дела. Казалось, ей настолько нравится быть за рулем, что она даже не слышит гудков других автомобилей.

Подбросив до дома сперва потрясенного Фредерика, а затем слегка ошарашенную Шарли, она подрулила к библиотеке Анны Амалии, где вот-вот должна была начаться ее рабочая смена. Для Эмили это было прекраснейшее место на свете.

3

Еще мгновение – и перед Эмили раскинулся большой и ухоженный библиотечный парк со старыми дубами, листья которых тихо шелестели на ветру и давали приятную тень.

В это мгновение она ощущала тепло, безопасность и даже немного почувствовала себя счастливой. Насколько возможно, конечно, испытывать счастье после того, как тебя только что унизили, растоптали до размеров почтовой марки, да еще на глазах у всего класса.

Каждому человеку нужен островок безопасности: старый платяной шкаф, куда можно спрятаться целиком, покосившаяся скамейка у озера или сарайчик с маленькой печкой. Для Эмили таким местом была библиотека, а в ней – старое кресло с высокими подлокотниками, с годами обросшее цветными пятнами заплаток, похожих на яркие страницы комиксов. В сиденье кресла была такая уютная впадинка, что вставать с него совершенно не хотелось. Впрочем, выкарабкаться из кресла действительно было не так-то просто.

Эмили забралась в кресло, скинула обувь, подтянула колени к груди и взялась за книгу, которую ей задали прочитать к уроку по немецкому. Когда что-то задают на дом, приятного в этом мало. Тут даже самая прекрасная книга теряет свою магию. Поэтому девочке было куда интереснее смотреть в окно на шелестящие кроны дубов. Когда дул ветер, Эмили щурила глаза – и тогда листья казались ей перьями огромных зеленых птиц.

Библиотека Анны Амалии представляла собой красивое строение, окруженное рвом с небольшим подвесным мостиком. Впрочем, подъемный механизм не использовали уже несколько столетий, так что едва ли в наши дни мост удалось бы поднять. Снаружи массивные стены библиотеки были выкрашены белой краской, оконные рамы и ставни – малиновой, а флюгер на самой высокой из пяти башен сверкал золотом. Внутри же каждое помещение было набито книгами до самого потолка: и большой светлый зал в стиле рококо, где каждый вошедший сразу чувствовал себя настоящим дворянином, и каминный зал, и гардеробная, и даже закутки, где когда-то спали слуги. Повсюду поселились полки с книгами, расставленными в особом порядке.

Кресло Эмили стояло в помещении, которое некогда служило кухней. Теперь тут хранились старинные научные сочинения. Даже в бывшей духовке разместились книжные полки.

Эмили вздохнула и еще глубже вжалась в кресло. В ее библиотеке все было прекрасно, по крайней мере сейчас. Принадлежала библиотека, конечно, не ей, а какому-то фонду, но девочка никогда не видела никого из его представителей. Эйрих фон Гутенберг построил это здание, напоминавшее замок, в начале XVIII века. Он был потомком Иоганна Гутенберга, легендарного и гениального прародителя современного книгопечатания. Если верить рассказам, Эйрих был человеком раздражительным; кто-то из современников даже считал, что он был психически нездоров. В какой-то момент он просто бесследно исчез. В соседнем зале – в том, что в стиле рококо, – висел его роскошный портрет в раме из вишневого дерева. Эйрих, во внушительных размеров красной шляпе с перьями, был изображен на фоне библиотеки Анны Амалии. Перед ним на портрете стоял стол с фолиантами в кожаных переплетах, страницы которых разлетались, подобно белым птицам, постепенно растворяясь в темном фоне. Присмотревшись, можно было заметить, как предложения, слова и отдельные буквы тоже слетали со страниц. Они поднимались и растворялись в воздухе, как пар.

Эмили окинула взглядом зал, в котором в эту минуту появился неожиданный посетитель. Его шаги звучали так, словно он маршировал на плацу. Девочка быстро пригнулась. Что проклятому учителю Дресскау тут нужно? Неужели он не может оставить ее в покое хотя бы во время, свободное от уроков? Чем ближе раздавались его шаги, тем быстрее билось ее сердце. Они не в школе, но ведь он непременно найдет повод унизить ее и тут. На ее островке безопасности. Бывшем островке безопасности.

Учитель остановился. Эмили слышала, как он шумно дышит сквозь стиснутые зубы. Оглядывался ли он в поисках девочки? Готовился ли оказаться через мгновение перед нею? Секунды тянулись, как жвачка.

Наконец снова раздался звук шагов, к счастью удаляющихся. Конечно, Эмили могла бы остаться в своем кресле: это было бы разумно. Но она встала, тихо подошла к дверному проему и осторожно выглянула. Дресскау стоял перед высоким стеллажом и щелкал языком (он так делал, когда был чем-то недоволен). Эмили порадовал этот звук.

Он суетливо достал книгу – старый пыльный атлас – и заглянул в глубину полки. Поставил атлас обратно. Затем снял следующий томик в кожаном переплете. Снова осмотрел полку и прищелкнул языком, словно хлыстом. Он поспешно вытаскивал книгу за книгой, после чего сердито заталкивал их обратно.

На тридцать первой случилось нечто примечательное. Солнце вышло из-за облаков, и теплый луч через окно осветил комнату – всего на секунду-другую. На книжной полке что-то сверкнуло. Эмили присмотрелась, но блеск уже исчез. Она с нетерпением ждала, когда Дресскау уйдет, чтобы взглянуть, что это было. Если она найдет золото, ей наверняка немало за него заплатят! И тогда родителям больше не придется работать за границей, и они вернутся домой.

С каждой минутой надежда Эмили гасла. Когда Дресскау, ругаясь, наконец ушел, поставив на место девяносто седьмой том, она бросилась к полкам, но не нашла ничего, сколько ни искала. Как такое возможно? Неужели ей просто показалось? Девочка решила продолжить поиски завтра. Лишь бы Дресскау не пришел снова.

4

Солнечно-желтый дом бабушки и дедушки Эмили стоял напротив старого городского бассейна, некогда роскошного, но теперь обветшавшего. Дом был сразу и большим и маленьким. Маленьким – потому что располагался между двумя огромными зданиями, и казалось, будто они его вот-вот вытеснят. А большим – потому что в нем было множество комнат, хотя и скромных размеров. Бабушка и дедушка жили на первом этаже. Раньше они пользовались всем домом, но с годами им требовалось все меньше места и совсем не хотелось подниматься по лестнице. Поэтому верхний этаж пустовал, когда родители Эмили принялись искать жилье для себя и для дочки… Да и денег у них не хватило бы, чтобы приобрести отдельное жилище.

В доме было шумно из-за тонких стен. Отопление никогда не работало исправно, и в батареях вечно журчало, будто какой-то великан полоскал горло. Поэтому зимой Эмили проводила в библиотеке Анны Амалии особенно много времени. Библиотеке не хватало финансирования: краска со стен облупилась, пара ламп была разбита, а канализация регулярно засорялась. Зато в ней всегда было тепло и не приходилось, как дома, надевать джемпер и толстые носки.

И все же Эмили всем сердцем любила дом бабушки и дедушки. После семи переездов он стал первым местом, где она и вправду чувствовала себя дома.

Когда бабушка открыла перед ней дверь, Эмили взглянула на фамилию, написанную на табличке над дверным звонком. Там значилось: «Роза и Мартин Вирих». А рядом, на клочке бумаги, приклеенном позже: «Моника и Ральф Папер». Эмили осторожно провела рукой по именам: маленький привет из очень далеких мест.

Чуть больше года назад архитектурное бюро, где работали ее родители, обанкротилось. Спустя полгода им предложили работу в Дубае. В их городке работы было мало – тем более такой, за которую готовы были бы хорошо платить. Поэтому они отправились в дальний путь, провели год на Востоке, прямо на берегу залива. И это несмотря на то, что папа боялся воды с тех пор, как ребенком чуть не утонул в Северном море. С тяжелым сердцем они оставили дочь у бабушки с дедушкой, потому что не хотели вновь отрывать ее от привычной обстановки.

Головой Эмили понимала все это, но не сердцем. Каждый раз, когда у двери ее не встречали мама и папа, она расстраивалась. Тем приятнее было входить в свою комнату под приветствия Клауда:

– Добр-рого! Дня! Эмили! Ор-решки! Целую!

Он любил поболтать. Когда пришло время купать птицу, она достала из шкафа маленькую бутылочку с распылителем. Клауд, ощутив мелкий «дождик», радостно подставил под него расправленные крылья и завилял хвостовыми перьями.

И Паперы, и Вирихи были любителями всякой живности. У каждого в семье было свое животное, хотя питомцами их назвать было сложно. У бабушки был мопс по кличке Черчилль, похожий на мятую диванную подушку. Его было скорее слышно, чем видно, потому что он постоянно похрапывал в каком-нибудь углу. У дедушки был карп кои, который жил в садовом пруду. Карпа звали Император Вильгельм. Он, конечно, не отзывался на это имя, зато позволял себя гладить. Мама Эмили где-то подобрала лохматого кота по кличке Кампино. А папа… У папы своего животного не было, но он давно хотел приобрести террариум с зеленой карликовой жабой. Остальным домочадцам затея не нравилась, так что об этом монстре папе оставалось только мечтать.

У Эмили была птица. И конечно, она слышала уже все возможные шутки на эту тему. Девочка подошла к большой клетке и открыла ее, чтобы выпустить индийского кольчатого попугая полетать. Минимум час в день – столько было положено. Серо-голубая птица с оранжевым клювом тут же уселась на свое любимое место – плечо Эмили.

– Как прошел твой день?

– Солнце! Пр-риятно! Высоко!

Клауд обожал солнце и луну. Эмили заметила, что его миска снова была пустой. Денег в семье едва хватало, чтобы прокормить всех питомцев. Она достала из кармана пакетик орехов, который выменяла у Шарли на полбяной хлеб с сыром во время школьного обеда. Отец подруги был уверен, что орехи полезны для мозга, но сама Шарли считала, что они ужасно вредны для вкусовых рецепторов.

– Вот, держи.

Эмили кормила Клауда с рук, а это всегда было щекотно – приятно щекотно. Поев, попугай издал несколько довольных трелей и прижался пернатой головкой к шее девочки.

Эмили была бы рада сейчас завалиться на кровать и немного отдохнуть, но ей предстояло сделать доклад к уроку математики – наказание от учителя Дресскау. Поэтому пришлось усесться за письменный стол. Каждое слово, которое девочка выводила на бумаге, распаляло ее ненависть. А впереди была еще подготовка к контрольной по математике.

Ближе к вечеру сквозь щель под дверью проник аппетитный запах жареной картошки, выманив Эмили в тесную кухоньку. На старом деревянном столе стояла сковорода с картошкой, а рядом – яичница с яблочным джемом, как и в любую другую среду.

Бабушка Роза и дедушка Мартин все ели с яблочным джемом. Спагетти болоньезе – с яблочным джемом. Колбаски – с яблочным джемом. Пиццу – и ту с яблочным джемом. Эмили такое сочетание не нравилось, но, чтобы порадовать родных, она всегда накладывала себе ложечку джема и съедала ее в конце, как десерт.