Александр почухал подбородок, и я скопировал жест. Далее он поерзал, и я поерзал вслед за ним с поправкой на позу. Причина проста и логична – показать царю, что отныне мы связаны прочнее, чем когда бы то ни было. Боткин завороженно взирал на происходящее от горящего камина, пожиравшего оборудование.

Император заметил закономерность и приподнял правую руку. Изобразив усилие, я удержал свою на месте и покачал головой.

– Сергей Петрович, прошу вас покинуть нас ненадолго, – велел Александр.

Поклонившись, доктор покинул спальню, ожесточенно растирая лицо ладонями. Едва дверь закрылась, царь горько усмехнулся и с отвращением к себе выдохнул:

– Выходит, не свою я отныне жизнь живу, а у тебя подворовываю.

– Глупости, – улыбнулся я. – Крови в человеке пять литров, я отдал тебе половину литра. Она – восстановится, а отец – нет.

– Не шути со смертью! – страшными глазами, с не менее страшным оскалом прошипел на меня Император. – Господь срок отмеряет, и не тебе с ним спорить!

– Не с ним, но от его имени, – поправил я.

– Чужое-то мне зачем? – всхлипнул царь, откинувшись на пропотевшую подушку и мокрыми глазами уставившись в потолок. – От своего-то устал мочи нет! Каково мне вот так, – окинул рукой искалеченное вместилище. – Подумал? Шевелиться не могу, дышать полной грудью не могу, даже посрать не могу сам! Отпусти меня, Гриша, не мучай.

Совесть отвесила мне оглушительную оплеуху, в голове всплыли сотни фильмов о том, что если пытаться обмануть смерть, никогда ничего хорошего не выходит.

– Прости, старый медведь, – опустил я глаза. – Прошу тебя – позволь попрятаться в твоей тени еще немного.

Александр шумно сглотнул, закрыл глаза запястьем и тихо заплакал.

* * *

Филера Федьку с того памятного вечера, когда он имел честь лично доложить полковнику Курпатову об опасном разговоре Гинцбурга с его зятем словно стремительный водоворот затянул. Сначала – двухмесячная подготовка в Москве с зачислением в «Избу», затем, со ста рублями в кармане и адресом, на корабль до Америки. Там Федька прожил три месяца, если не считать время в пути – как и было велено, он прибыл в глухомань: штат Мэн. Там Федьке сделали документы американского гражданина, поддельные рекомендательные письма, и пристроили в дом местного мэра слугой. Совсем не тот уровень сервиса, что дома или в Европе, но научиться себя правильно вести и потренировать акцент Федор смог.

И только-только вдруг обретший зарубежную карьеру филёр уверился в своей пожизненной командировке и начал подбивать клинья к налившейся аки яблочко, доставляющей по утрам молоко дочери фермера Джона, как ему было велено отдать господину мэру письмо от несуществующей тетушки, которая-де на последнем издыхании и хочет завещать единственному племяннику рухлядь на окраинах Лондона.

Погрустил мэр – слуга-то толковый, без него уже как без рук! – и отпустил Федю с пространным рекомендательным письмом и поразительно щедрой для американского чинуши премией. Новому назначению филёр был рад – кроме фермерских дочек в этой глухомани ничего интересного, то ли дело главный город планеты – Лондон! Задания, надо полагать, тоже станут поинтереснее – Федор знал цену своим умениям, и в доме хозяина захолустья откровенно задыхался от нереализованного потенциала.

Стоя на палубе прибывающего к британской метрополии корабля, Федор смотрел на город и дышал на озябшие ладони. Раскинувшись от горизонта до горизонта своей коптящей мириадами труб тушей, столица могучей империи словно решила уничтожить всё, способное внушить хоть толику мысли о жизни: лишь тощие воробьи да голуби, опасливо косясь на крыс, пытались найти что-то съедобное в заполненных помоями грязных переулках. Воняющий гарью и нечистотами воздух, однако, Феде понравился – к промышленным ароматам примешивалась отчетливая нотка опасности и приключений.

Жизнь тем не менее внесла коррективы – прямо с корабля Федора протащил по нужным конторам хмурый незнакомый соотечественник, кроме пароля-отзыва и словом-то не обмолвившийся. Так филер получил в собственность наполненную пауками, клопами и плесенью конуру на окраинах Лондона и подданство Британской Империи. Дальше было рекрутинговое агентство и строгий отбор, который «связной» очень советовал филеру не провалить. Получилось – теперь Федор работал слугой широкого профиля в гостинице «Лэндхэм». Работал долго – до середины мая, от ощущения собственной бесполезности и скуки уже подумывая начать прикладываться к дешевому бурбону, но двадцать третьего мая в холл гостиницы, где дежурил почти повысившийся до администратора благодаря усердию Федя, вошел «связной».

Вручив филеру тяжеленный ящик, «связной» велел ему отнести обозначенное «хрупким» оборудование в соседствующий с люксом номер два номер и прислонить трубками к стене в соответствии с инструкцией. Самому Федору было велено слушать ушами живыми, привычной слуховой трубкой и не стесняться записывать беседу, которая развернется в люксе с девяти вечера до полуночи.

Наконец-то настоящая работа! Повидал Федор постояльцев, которые останавливаются в люксах – сплошь богачи с бакенбардами в сажень! Непростая будет беседа! Такая, что окупит потраченные на протирание пыли полгода!

Ящик пронести удалось легко – мало ли что там слуги по коридорам на тележках катают. Остаться в номере получилось еще легче – ночевки на шелковых простынях лакшери-номеров слугами практиковалось часто и охотно. Аккуратно сняв крышку, Федор узрел сияющий в свете ламп полированной бронзой прибор, в инструкции названный «фонографом». Название знакомо – еще в Москве, на учебе, работу фонографа демонстрировали. Модель, однако, отличалась и выглядела, на взгляд филера, как очень тонкая, штучная, выполненная в одиночку настоящим Кулибиным, работа. Стараясь лишний раз не дышать на чудо техники, Федя как было велено расположил трубки у стены и принялся ждать девяти вечера, не забывая, впрочем, слушать тишину по ту сторону стены чисто из чувства долга – а ну как пораньше включить надо будет?

Информация оказалась верной – ровно в девять слуховая трубка донесла до жадного филерского уха хлопки дверей, шаги, и становящиеся по мере приближения господ к нужной стене разговоры. Кнопка нежно щелкнула, Федор свободной рукой взялся за небольшой рычажок сбоку и беззвучно начал крутить его, аккуратно отсчитывая один оборот в десять секунд, параллельно запоминая особенности голосов и слова уважаемых господ.

– Старого мопса давно не видели – либо он сдох, либо на последнем издыхании.

– Полагаете, стоит начать действовать сейчас, лорд Ротшильд?

– Безусловно! Мопсёнок играет так, словно за ним стоит кто-то очень мудрый, но нужно смотреть правде в глаза – судьба послала нам сильного противника. Он купил лояльность одних, а другие слишком напуганы, чтобы дергаться – все помнят, сколько странных смертей случилось с теми, кто мешал мопсёнку…

Пол словно ушел из-под филёрской задницы, дыхание стало почти неслышимым, и только пропотевшая рука вертела ручку фонографа, как механизм отмеряя оборот в десять секунд. Полгода протирания пыли? Ха! Да за такое Федор был готов сутками долбить руду в промозглой шахте до конца своих дней!

Глава 3

Я уже даже и не удивляюсь тому, что после молебна ранним утром распогодилось, и теплое весеннее солнышко принялось играть бликами в оставшихся на нежной, едва успевшей распуститься зелени, каплях. Еще до молебна Александр и я успели поговорить с духовником, и он, не будь дурак, Императора заверил в том, что никаких грехов мы на душу не взяли – отец и сын – это одна плоть и кровь, а значит поделиться и тем, и другим не зазорно. «Переливание» жизни из одного сосуда в другой с последующим списанием драгоценных дней для «донора» вообще суть колдунство и еретические ритуалы – с ними я очевидно несовместим, а потому продлеваю жизнь Александра без урона самому себе, чисто Божьей волей, проводником которой я считаюсь.

Словом – духовник и молебен смогли вырвать Императора из глубокой депрессии и обратить его лицом к свету. Отчасти – в прямом смысле: сейчас мы находимся в саду, я сижу за столом и копаюсь в интереснейших бумагах (не пропадать же драгоценному времени зря), а Александр в своем кресле с улыбкой гладит своего любимого коня по морде и кормит его яблоками.

– Так-то оно и хорошо, – рассуждал Император. – Внука на руках подержать успею.

– Правильно, – поддакнул я.

– Тебя прикрыть, – продолжил он.

– Это еще правильнее, – одобрил я и это.

Смущенно кхекнув, Александр тихо извинился:

– Прости за тот день. Ну, когда Лешка… – замолчал.

– Высочайший гнев страшен, но не для меня, – улыбнулся я ему. – Просто под горячую руку попал, даже вспоминать не о чем.

– Что там у тебя? – заинтересовался Александр.

Коллективный царский «Андреич» сегодня бегает чуть ли не вприпрыжку, при каждом удобном случае крестясь, бубня молитвы и демонстрируя привычные чудеса профессионализма – сейчас последнее выразилось в моментальном считывании монаршей воли и перекате его поближе ко мне вместе с лошадью.

Почухав вычесанную гриву копытного, я ответил:

– Черновик нового учебника истории. Очень хорошо получается, на мой взгляд, потому что сделать из описанного здесь, совершенно правдивого и основанного на фактах исторического процесса можно единственный вывод: Россия все свое существование жила в кольце врагов, и делает это до сих пор.

– То же мне новость, – фыркнул Император.

– Для нас – так, – улыбнулся я. – Потому что мы глубоко погружены в контекст. Наши подданные такого сомнительного удовольствия не имеют. Кто постарше – те да, помнят недавние кампании, но не больше. Вон нынче германофилия расцветать стала, но если однажды придется столкнуться в войне с немцами, вот это, – похлопал по черновику. – Поможет народу побыстрее привыкнуть к изменениям государственной политики. Нет и не может быть вековой дружбы и полного благорастворения – есть лишь выгодные в сложившихся условиях союзы, и действовать они будут только до конца ближайшей войны. Наша задача – воспитать новое поколение подданных со встроенным пониманием геополитики. Не как у французов, где новость – это всего лишь повод ее обсудить за обедом, а привить истинное понимание: исторический процесс объективно существует, двигается своим чередом, и все мы его заложники. Не хочу воевать, вот вам крест, – перекрестился. – И никто не хочет, но, собака, приходится – если попытаться отгородиться от Истории иллюзиями о вечной дружбе с соседями, История придет к тебе сама. Так, как будет выгодно более активным ее акторам. Нельзя лениво отмахиваться от раздражителей и козней наших врагов – нужно выстраивать новую систему международных отношений и включать в нее других, только так можно контролировать развитие соседей и в конечном итоге победить.

– Слышал, – отмахнулся Александр. – Назвался груздем, сам в этом, – кивнул на черновик. – И копайся так, как тебе нужно.

– Как ты себя чувствуешь? – перевел я тему.

– Не поверишь – полон сил, – улыбнулся Император, подхватил кованный белый стул и по очереди согнул его ножки.

У меня так не получится – не сплавы из будущего, а настоящий чугун в добрых сантиметра полтора диаметром. Коллективный «Андреич» перекрестился – вот насколько Император окреп и здоров, это ли не чудо? Не думаю, что дело в крови – Александр всегда медвежьей силой отличался, и не гнушался по случаю сгибать всякое, как бы делая отсылки к Петру.

– Полетели в Крым? – предложил я. – Неизвестно, насколько болезнь ушла, лучше быть рядом.

Не могу в Питере оставаться – важное дело за спиной осталось, в принципе и без меня обойдутся, но лучше поучаствовать – это первое такое на родных землях мероприятие, и нужно придать ему должный статус своим присутствием.

– Чему быть, тому не миновать, – пожал плечами Александр и вернулся к кормлению коня яблоками. – Не кататься же мне за тобой как телега за лошадью. Не поеду, Гриша. Здесь останусь, за хозяйством присмотрю.