Роль союзников нельзя отрицать. Я на заводе Володарского (завод № 3) рос. Это был самый крупный после Тульского патронный завод. Понимаете, что такое пули? Их миллионы штук надо. А их делают из металла и меди. Но поскольку у нас в основном металлургические заводы были на Украине, захваченной немцами в 1941 году, наладили быстро американскую поставку латуни для проката металла. Мы и школьниками, и курсантами ходили на Волгу. Помогали разгружать баржи для завода Володарского. Завод работал круглые сутки без выходных. Вот так вот. У меня тетка работала там. Отпускали женщин только на воскресенье, помыться. Питание там скудное было. Хлеб только.

Почему решили поступить в танковое училище?

Воспитание было такое в школе. Нашими героями кто был – Чапаев, Карацупа, пограничник такой, Чкалов. Мы с приятелем хотели быть летчиками. Купили книгу «Ваши крылья», где в популярной форме описываются все принципы пилотирования. Мы изучали ее, но по зрению ни я, ни он не могли попасть в авиацию – у меня от рождения был астигматизм, у него – близорукость. Приятеля взяли 23 февраля 1942 года в училище связи, а мне связистом быть не хотелось.

В мае 1943 года, после окончания десятого класса, аттестат получил в школе и сразу пришел в Ульяновское танковое училище вместе с пятью одноклассниками. Начальником училища был прославленный генерал Кашуба. В Финляндии он потерял ногу. Замечательный человек. Герой Советского Союза. С первого раза никого не взял. Потом, при втором заходе к нему, пятерых взял, а меня не берет, потому что мне только 16 лет. Ну какой я солдат! А ребята за меня заступились.

Я ростом повыше остальных, был командиром класса по военной подготовке. Физически был хорош и учился хорошо. Помог адъютант генерала. Приняли меня.

Вместе со мной сюда поступили и мои одноклассники – Лева Серебряков, Юра Жидков, Паша Зимин, Коля Сафронов и Захаров. С Серебряковым мы после училища попали в один полк. Они были с 1925 года, а я с 1926-го, трое в 1945 году погибли на фронте, а трое остались живы, окончили академию.

Я общался с танкистами, которые учились в 1941–1942 годах. И они рассказывали, что даже ни одного снаряда не выпустили, а их учили на командиров! Только теория. А интересно, как учили в конце войны?

Учились мы на КВ-1С, на командира танка, все шестеро были в одном учебном танковом экипаже. На первых же экзаменах наш экипаж занял первое место в училище. Хотя здесь в основном были фронтовики, школьники – это редкий случай. Преподаватели же все были пожилые люди, не воевали. А когда позже я учился в академии, там уже преподавали молодые люди – фронтовики.

И когда я пришел в танковое училище, нас каждое воскресенье с первым снегом на лыжи ставили. Сначала преодолевали дистанцию на километр, потом на 3, 5, 10… и так до 20 километров. Некоторым было тяжело, а мне это в удовольствие. Мы, шесть человек из нашего класса, сразу заняли первые места по всем видам спорта.

Ульяновское гвардейское танковое училище было образцовым, ведущим танковым училищем. Принцип обучения состоял в том, чтобы после учебы человек не только знал, но и умел. Даже командиров танков обучали разбирать и собирать все агрегаты ходовой части, заменять торсион, балансир на всех видах танков. Заменить гусеницу, каток, отрегулировать зажигание, топливный насос – такие вопросы были и на государственных экзаменах. Мы все это могли сделать своими руками. Поэтому эксплуатация танков во время войны никаких трудностей для нас не представляла. Изучали и немецкую бронетехнику.

Водили очень много. И не только танки КВ, а все танки, которые были в училище: Т-26, БТ-7 и немецкие Т-3 и Т-4. Так что с техникой мы обращались на «ты».

Куда вас отправили после окончания танкового училища?

Мы должны были закончить в мае 1944. Но в декабре 1943 – начале 1944 года выпускают танки ИС-2, и нам добавили еще два месяца для того, чтобы мы их изучили, поэтому закончили только в сентябре 1944 года. 1 октября мне, несовершеннолетнему, присвоили звание младшего лейтенанта. Я был самым молодым офицером.

В октябре в Челябинске сформировали экипажи, и каждый получил танк ИС-2. И тут же выехали под Москву. Прибыли и здесь организовали 89-й отдельный гвардейский танковый полк с четырьмя ротами по пять танков, я попал во вторую. Неделю мы там были, стреляли из ИС-2. Потом нас отправили в распоряжение Первого Белорусского фронта.

Когда ехали на фронт, была своя полковая охрана – сидели в начале эшелона и в конце, и все было организовано, как положено, на всех железнодорожных станциях. Когда перевозили технику зачехленной брезентом, никто не сидел в танках. В середине был вагон, где сидели экипажи.

7 ноября проехали Киев и дальше в леса Белоруссии. И там уже наш танковый полк вошел в состав 5-й ударной армии. Нас приняли очень хорошо, потому что мы были одними из первых, прибывших на ИС-2.

А у вас ИС-2 был с лобовой броней под уклоном? Ствол пушки на марше закрепляли?

Под уклоном – это танк ИС-3. Их мы получили в Германии уже в 1946-м. А в 1945 году мы еще были на ИС-2 с зенитным крупнокалиберным пулеметом ДШК. Во время войны было боевое перемещение, и пушку не закрепляли. Даже на стоянке никогда не фиксировали. Танк же беспомощным тогда становится, а мало ли какая обстановка бывает!

И когда был ваш первый бой?

Первый бой мы приняли в январе 1945 года. Мы в обороне стояли еще. Честно говоря, никого не боялись. А вот интересный случай был. Я в числе первых переходил польско-немецкую границу. И в это время приехал корреспондент. Исторический момент, говорит: немецкую границу перешли. И фотографирует. Подходит начальник особого отдела, капитан и говорит: «Лев (меня всегда везде звали Львом), я тебя сегодня в бою видел. Давай сфотографируемся на память. Ты молодой, генералом будешь…» И сфотографировались. Еще рядом стояли Зуев Коля и советский поляк Матиаш. Со мной учился. И вот мы – три младших лейтенанта и начальник особого отдела сфотографировались.

Особист по фамилии Данилюк был мужик хороший, справедливый и умный.

А что можете сказать о политработнике?

Заместитель командира полка по политической части хороший был. Еще был агитатор полка. Вот два человека, которые рассказывали, что там, как. Мы же газеты не читали!

Лев Петрович, как проходило продвижение наших войск по территории Польши и Германии?

Только мы перешли границу нам задача – на Одер. И вот мы по Польше шли, как немцы в 1941 году. Махина танков идет. Наши танки дивизия не удержит. Ни в какие бои не ввязываемся – некогда! Нас боялись. У Жукова написано, что проходили за сутки до 70 километров. И 29 января 1945 года мы вышли к реке Одер. Подошли, а переправы-то нет.

1 января 1945 года

Немцы все время бомбили возводившуюся переправу на Одере. И мы, чтобы не было прицельного бомбометания, поставили дымовую завесу. Там действительно ничего не было видно. А строителям как работать? Это был тяжелейший труд – забивать сваи в дно реки вручную. Построили первый мост. Десять Т-34 прошли. ИС-2 тяжелее. Но мы, пять танков, переправились. Создали плацдарм, а буквально через три дня лед тронулся, и мост снесло. А снаряды-то каждый день надо. И начали строить второй. А немцы не прекращали бомбить. Это стоило жизни целой бригаде саперов.

А плацдарм-то полтора километра в ширину. Мы там несколько домов заняли. Затем начались бои по расширению плацдарма. После одного боя, который закончился ночью, приехала кухня, стоит. И вдруг в эту очередь подходит немецкий солдат с котелком. Когда бой был, он, видимо, где-то прятался. А тут слышит шум-гам и сам пришел. Потом отправили его в тыл.

При расширении плацдарма погиб мой командир роты. А получилось так. Значит, пять Т-34 из 220-й отдельной танковой бригады и наших пять танков по дороге решили наступать. А немецкие дороги знаете, какие? Никуда – ни вправо, ни влево не свернешь. Связь невозможная. Из-за этого авиация не поддерживала. А в январе вся Польша – сплошное болото. И вот мы по дороге, значит, наступаем, а немцы передний танк подбили, и колонна встала. И все! Дальше никуда. А старшим группы был командир роты Николай Максимов, старый прокурор из Смоленской области. Хороший мужик был. Он мне говорит: «Лев, на рации сиди. Давай я пойду, посмотрю!» Пошел, и его убили.

Передним танком Т-34 управляла механик-водитель Валя Грибалева. И ей оторвало ногу. Она, когда увидела это, – застрелилась на сиденье. А впереди немцы. Ну, кое-как ее вытащили. Вот такой вот случай.

Прорвались потом. Пехота помогла. И на немецкой территории командира роты похоронили, на кладбище. А потом пришла команда перезахоронить на польском берегу, где организовали специальное кладбище. Вот сейчас поляки его и ликвидируют.

Сколько снарядов вы брали в танк?

28 положено, но я брал 40, каждый по 25 с лишним килограммов. Свое сидение выкидывал, сиденье заряжающего – снаряды-то нужны. Если израсходовал половину боевого запаса, нужно сообщать командиру роты и действовать в зависимости от обстановки. В основном мы штурмовали. Раз штурмуешь, он говорит: «Подожди». Он же знает, когда могут подвезти боеприпасы! Если ты контратаку отбиваешь, то тут, конечно, никаких ограничений.

Катера идут к плацдарму, но к берегу-то не подходят. У них осадка метр-полтора минимум. И они останавливаются в 30 метрах от берега. Надеваешь комбинезон, ватник, и в воду. Таскали все, кроме механиков-водителей. Их никогда к работе не привлекали.

Придешь, вся одежда мокрая. Но никто не болел. Хоть бы насморк был у кого! Никто даже не чихнул, потому что сильное напряжение было на фронте. Выпьешь спирта трофейного, сколько есть, и все. А его было сколько хочешь. Когда пошли в наступление, это уже был не вопрос. Единственное, чего всегда боялись, – отравы. Обходилось! Медики там помогали.

Вот был случай тяжелого заболевания, когда мы сфотографировались с начальником особого отдела. Нас из города сразу вывели в лес. И в лесу стояла немецкая бочка на колесах с вином, не замерзшим до льда, но температура-то наверняка нулевая! И Коля Зуев выпил сгоряча стакан этого вина, и ему стало плохо.

А вы как считаете, водка на войне – это хорошо или плохо?

Из всего можно сделать хорошо, из всего можно сделать плохо. Водка не должна быть самоцелью. Это средство поддержания физической кондиции. Во всяком случае, у танкистов было не принято идти в бой пьяным. А в гвардейских стрелковых полках это приравнивалось к дезертирству. У меня наводчик Седых, с 1925 года, ни капли не пил. Потом, когда мой танк подорвался, дали другой, и новый экипаж получил. Тогда наводчиком у меня был узбек Мухамед Карабаев.

А моего механика-водителя Ваню Львовского из Ивантеевки, что на Дальнем Востоке, командир полка забрал, на свой танк. Когда мы приехали в Челябинск получать танки, Ваня там был инструктором по вождению.

Чем еще вам запомнились бои в Германии?

А еще я был свидетелем применения немцами зараженных пуль. Начальник разведки полка у нас был капитан Николай Огурцов. Подорвались танки. И командир полка ему говорит: «Давай, узнай. Сказали, что вроде поле разминировано, а танки наши подорвались». И капитан мне: «Лев, давай!» и меня взял. Я был молодой, шустрый. Мы по полю идем, и вдруг самолет немецкий появился и начал стрелять. Колю ранило в ногу, он упал и сразу как-то побледнел. Старшина-санитар говорит: «Пуля только задела. Ранение легкое». Кровь идет, а он посинел. Ну, короче говоря, на бронетранспортер его и на тот берег Немана. Я один пошел выполнять задание.

А на следующий день говорят: «Огурцов-то умер». Как умер?! От такого ранения?! И командир полка посылает начальника особого отдела Данилюка разобраться. Тот возвращается и говорит: «Умер от заражения отравленной пулей!»

Кстати, в основном использовали бронебойные снаряды или осколочно-фугасные? Или 50 на 50?