Минут пять сэр Джеймс пристально смотрел на разложенную перед ним карту, размышляя о Хрустальной горе, безумном президенте, обученных в Москве советниках и русском посольстве. Наконец он вздохнул.

– Что за проклятое Богом место.

– Метко сказано, – вставил Эндин. – Они все еще практикуют ритуальные публичные казни перед собирающейся на главной площади толпой. Приговоренного изрубают мачете на кусочки, как капусту.

– И кто же создал этот райский уголок?

Вместо ответа Эндин достал фотографию и положил ее поверх карты.

Взгляду сэра Джеймса Мэнсона представился африканец средних лет, в шелковом тюрбане, черном сюртуке и хлопчатобумажных брюках. Очевидно, это был день его вступления в должность, ибо чуть поодаль на ступеньках большого особняка стояли несколько колониальных чиновников. Лицо под блестящим серым шелком было не круглым, а вытянутым и изнуренным, с глубокими, пролегающими от носа к углам рта морщинами. При этом уголки рта были опущены вниз, и казалось, лицо выражает сильное неодобрение. В настороженном взгляде угадывалось нечто фанатичное.

– Вот этот человек, – проговорил Эндин. – Маньяк и мерзавец. Западноафриканский Папа Док. Галлюцинирующий, общающийся с духами избавитель своего народа от белого ига, мошенник, грабитель, шеф полиции и мучитель заключенных, его превосходительство президент Жан Кимба.

Сэр Джеймс Мэнсон еще более пристально вгляделся в лицо человека, который, не ведая того, владел запасами платины ценой десять миллиардов долларов.

«Хотел бы я знать, – подумал он про себя, – заметит ли мир его исчезновение».

Выслушав Эндина, он ничего не сказал, но именно эта мысль четко сформулировалась в его мозгу.

Шестью годами ранее колониальные власти, управляющие территорией, называемой теперь республикой Зангаро, под нарастающим давлением общественного мнения решили даровать ей независимость. Не имеющее ни малейшего представления о самоуправлении население поспешно готовилось к назначенным на следующий год всеобщим выборам и провозглашению независимости. В этой неразберихе возникло пять политических партий. Две из них были исключительно племенными: одна отстаивала интересы винду, а вторая – кейджу. Три остальные партии вышли со своими собственными политическими платформами и претендовали на преодоление племенных разногласий. Одна из них представляла собой консервативную группировку, возглавляемую преданно служившим колониальным властям и обласканным ими человеком. Он заверял, что будет сохранять тесные связи с метрополией, которая, кроме всего прочего, обеспечивала местные бумажные деньги и покупала производимую на экспорт продукцию. Вторая партия, центристская, была небольшой и слабой, возглавляемой профессором-интеллектуалом, получившим образование в Европе. Во главе третьей, радикальной, стал человек, отсидевший несколько лет в тюрьме как политический заключенный. Это был Жан Кимба.

Двое его помощников в свои студенческие годы в Европе вступили в контакт с русскими, обратившими внимание на их участие в антиколониальных демонстрациях. Им предложили стипендии для окончания образования в Москве, в университете имени Патриса Лумумбы. Еще задолго до выборов они тайно покинули Зангаро и вылетели в Европу, где встретились с эмиссарами из Москвы, получив в итоге определенную сумму денег и ряд практических рекомендаций.

На полученные деньги Кимба и его люди организовали отряды политических бойцов из туземцев племени винду, абсолютно игнорируя бывших в меньшинстве кейджу. Отряды взялись за дело во внутренних районах, населенных совершенно аполитичными людьми. Агенты были разосланы во все концы, и ни один из вождей кланов не был обойден вниманием.

После нескольких публичных казней на костре и выкалывания глаза у инакомыслящих на вождей снизошло откровение. Когда наступил день выборов, они приказали своим людям голосовать за Кимбу, поступая в соответствии с простой и действенной логикой: делай то, что тебе велит человек, имеющий силу и готовый на скорую ужасную расправу. Жан Кимба получил среди винду абсолютное большинство, а общее количество поданных за него голосов перевесило и всю оппозицию, и кейджу вместе взятых. Немало этому способствовало то, что число туземцев из племени винду почти удвоилось, поскольку вождь каждого селения считал своим долгом завысить заявленное число жителей. Элементарная перепись населения, проведенная колониальными властями, основывалась целиком на сведениях, предоставленных этими вождями.

Колониальные власти сами себе создали кучу проблем. Вместо того чтобы обеспечить победу своему протеже на этих первых, жизненно важных выборах, затем подписать договор о взаимной безопасности и прислать подразделение белых десантников для утверждения у власти на веки вечные прозападного ставленника, колонизаторы позволили победить своему злейшему врагу. Через месяц после выборов Жан Кимба был возведен в должность первого президента Зангаро.

Дальнейшие события развивались традиционно. Четыре оставшиеся партии были запрещены как пособники империализма, а их лидеры арестованы по сфабрикованным обвинениям. Они умерли в тюрьме под пытками после того, как добровольно передали партийные фонды освободителю Кимбе. Колониальная армия и полиция были распущены, и на смену им пришли военные формирования исключительно из представителей племени винду. Одновременно была распущена жандармерия, состоявшая при колонизаторах в основном из обученных солдат кейджу. Шесть грузовиков покинули столицу, чтобы развезти бывших солдат по домам, но доставили их в безлюдное место на берегу Зангаро. А здесь заговорили пулеметы. Таков был конец солдат кейджу.

Столичным полицейским и таможенникам из племени кейджу было разрешено остаться, но оружие и амуницию у них отобрали. Власть перешла к армии винду, и воцарился террор. Не прошло и восемнадцати месяцев после выборов, как началась конфискация поместий, имущества и предприятий колонизаторов. Экономика неуклонно сползала вниз. Среди винду не было подготовленных специалистов, которые могли бы взять на себя управление немногочисленными предприятиями и обеспечить пусть хотя бы скромную экономическую эффективность. А поместья и плантации разошлись по рукам сподвижников Кимбы. Когда колонизаторы покинули страну, на самых жизненно важных объектах появились технические специалисты ООН. Но то, чему они становились свидетелями, заставляло их рано или поздно обращаться к своим правительствам с настоятельными просьбами об отзыве из страны.

Нескольких жестоких актов террора оказалось достаточно, чтобы привести оробевших кейджу к беспрекословному повиновению. И даже за рекой на территории винду был учинен ряд свирепых расправ над вождями, пытавшимися что-то бормотать о предвыборных обещаниях. После этого винду просто попрятались в своих лесах. Их больше не интересовало, что творится в столице. Кимба и группа его приспешников, поддерживаемые набранной из туземцев племени винду армией, а также крайне непредсказуемыми и опасными подростками, организовавшими молодежное партийное движение, захватили безраздельную власть.

Некоторые методы, применяемые правящей верхушкой, были просто уму непостижимы. В докладе Саймона Эндина приводился достоверный случай, когда Кимба, взбешенный тем, что никак не мог получить свою долю в одной из сделок, арестовал и бросил в тюрьму участвовавшего в ней европейского бизнесмена. К его жене был послан эмиссар с заверением, что она получит по почте пальцы ног, рук и уши своего мужа, если не будет заплачен выкуп. Это подтверждало и письмо заключенного в тюрьму мужа. Бедная женщина собрала необходимые полмиллиона долларов у его партнеров по бизнесу и заплатила. Человек был освобожден, но, напуганный на всю жизнь, хранил молчание. До журналистов эта история так и не дошла. В другом случае двух представителей бывших колониальных властей арестовали и подвергли жестоким избиениям в армейских казармах. Их освободили лишь после солидной взятки министру юстиции, большая часть которой, очевидно, перешла к Кимбе. Вина несчастных состояла только в том, что они не поклонились проезжавшему мимо автомобилю президента.

В прошедшие после провозглашения независимости пять лет вся возможная оппозиция была либо стерта с лица земли, либо выслана из страны, и последним, надо сказать, крупно повезло. В результате в республике не осталось ни врачей, ни инженеров, ни иных сколь-нибудь квалифицированных специалистов. Всех образованных людей Кимба рассматривал как потенциальных противников.

Годами в нем копился патологический страх перед покушением на свою жизнь, поэтому он никогда не выезжал из страны. Редко выбирался и из своего дворца, а уж если покидал его, то только под усиленной охраной. Все огнестрельное оружие любого типа было выявлено и конфисковано, включая охотничьи ружья и дробовики, что отнюдь не способствовало увеличению добычи богатой протеином пищи. Импорт патронов и черного пороха был прекращен, и охотникам племени винду, добиравшимся из глубинных районов до побережья в надежде купить боеприпасы, ничего не оставалось, как, вернувшись с пустыми руками, подальше забросить свои бесполезные допотопные винтовки. В черте города даже запрещалось носить мачете. Нарушение любого из подобных распоряжений каралось смертью.

* * *

Когда сэр Джеймс Мэнсон наконец осилил этот объемистый доклад, изучил фотографии столицы, президентского дворца и самого Кимбы, а также внимательно ознакомился с картами, он снова послал за Саймоном Эндином. Последний был в высшей степени озадачен интересом шефа к этой мрачной республике. Он даже поинтересовался у Мартина Торпа, занимающего соседний с ним кабинет на девятом этаже, в чем тут дело. Торп лишь ухмыльнулся и дотронулся указательным пальцем до кончика носа: «Держи, мол, нос по ветру…»

Он подозревал, что все это значит, но абсолютно уверен не был. Оба хорошо знали, что не следует задавать лишних вопросов, когда у шефа зреет новая идея, и ему требуется информация.

На следующее утро Мэнсон стоял на своем излюбленном месте у окна с зеркальными стеклами и, ожидая Эндина, наблюдал за суетящимися внизу пигмеями.

– Имеется два момента, о которых я хотел бы знать поподробнее, Саймон, – начал сэр Джеймс без предисловий и возвратился к столу, где лежал доклад Эндина. – Ты упоминал о каких-то волнениях в столице то ли шесть, то ли семь недель назад. Я уже слышал об этих событиях от другого человека, очевидца. Он говорил, что ходили слухи о попытке покушения на Кимбу. В чем там дело?

Эндин облегченно вздохнул. Все это он знал из собственных источников, но сведения показались ему слишком незначительными, чтобы включать их в доклад.

– Всякий раз, когда президента мучают дурные сны, начинаются аресты, и распространяются слухи о покушении на его жизнь, – сказал Эндин. – В действительности это лишь означает, что ему нужны оправдания для расправ. Тогда, в январе, это был армейский командир полковник Боби. Мне рассказывали, что между ним и Кимбой возникла ссора, поскольку последнему показалось, что Боби надул его в одной из совместных афер. Для больницы ООН прибыла партия лекарств и наркотиков. Армия конфисковала их и половину украла. Дело это организовал Боби, который и продал украденный товар на черном рынке. Часть выручки должна была достаться Кимбе. Главврач больницы заявил президенту протест и указал истинную стоимость украденного. Цифра оказалась гораздо больше той, какую называл Боби.

Обезумевший от гнева президент велел арестовать Боби. Охрана перерыла весь город, хватая кого ни попадя.

– А что случилось с Боби? – задал вопрос Мэнсон.

– Он исчез. Сел в джип и, доехав до границы, пересек ее пешком, а машину бросил.

– К какому племени он принадлежит?

– Наполовину винду, наполовину кейджу. Скорее всего, появился на свет в результате набега винду на селение кейджу лет сорок назад.

– Доводилось ему служить в колониальной армии? – поинтересовался Мэнсон.