Она похожа на спичечный коробок, обращенный короткой стороной к морю и углубляющийся в материк. Границы в давние колониальные времена были проведены абсолютно произвольно и являлись лишь линиями на карте. Фактически никаких границ не существует. Имеется лишь один пограничный пункт на дороге, где начинается и кончается все автомобильное движение Зангаро. Она ведет на север, в соседнюю страну.

Сэр Джеймс, внимательно изучая карту, спросил:

– Как насчет восточной и южной границ?

– Там нет никаких дорог, сэр. Пробраться можно только через джунгли, и во многих местах там просто непроходимые заросли.

– Площадь Зангаро составляет семь тысяч квадратных миль, – продолжал Эндин. – Ее территория тянется на семьдесят миль вдоль побережья и на сто миль в глубину. Столица – Кларенс, названная в честь капитана, впервые высадившегося здесь на берег в поисках пресной воды, – находится в самом центре побережья, в тридцати пяти милях от северной и южной границ.

Позади столицы лежит узкая прибрежная равнина. Только здесь и находятся возделываемые земли, не считая небольших лесных делянок, обрабатываемых туземцами. За равниной протекает река Зангаро, а дальше начинаются Хрустальные горы, за которыми на много миль до самой восточной границы простираются джунгли.

– Есть ли какие-нибудь другие коммуникации? – поинтересовался Мэнсон.

– Дорог практически нет совсем, – рассказывал Эндин. – Река Зангаро течет с севера близко к побережью и впадает в море почти у южной границы. Там есть несколько пристаней и бараков, которые служат в качестве небольшого порта, предназначенного для экспорта древесины. Но со времени провозглашения независимости этот бизнес пришел в упадок. Шестьдесят миль река тянется почти параллельно побережью, слегка сближаясь с ним, и фактически делит республику на две части. Болотистое побережье прибрежных равнин недоступно для подхода судов и лодок. А на востоке, за рекой и горами, находятся дикие внутренние районы. По реке можно было бы организовать доставку грузов, но это никого не интересует. Заканчивается река мелководным заиленным устьем.

– А что там насчет экспорта леса?

Эндин достал крупномасштабную карту и разложил ее на столе. Карандашом он указал устье реки Зангаро.

– Лес валили выше, по берегам реки или на западных склонах гор. Там еще много хорошей древесины, но со времени провозглашения независимости это мало кого интересует. Бревна сплавлялись вниз по реке до устья и там складировались. За ними приходили суда, бросавшие якорь на рейде. Связки бревен переправлялись на корабли, буксируемые катерами и моторными лодками. На борт их поднимали с помощью корабельных лебедок.

Мэнсон пристально разглядывал крупномасштабную карту с простирающимся на семьдесят миль побережьем, рекой, текущей почти параллельно на расстоянии двадцати миль от него, полоской непроходимых болотистых зарослей между морем и кромкой берега и встающими за рекой горами. Он мог бы разыскать на карте и саму Хрустальную гору, но не намеревался о ней упоминать.

– А основные дороги? Хоть какие-то должны там быть?

Эндин продолжил свои объяснения.

– Столица находится на конце небольшого широкого полуострова, вот здесь, в середине побережья. Она обращена в открытое море. Есть маленький порт, пожалуй, единственный настоящий порт в этой стране. Почти сразу же за чертой города полуостров сливается с материком. Есть там одна дорога, проходящая через весь полуостров и на шесть миль углубляющаяся прямо на восток. Вот здесь она разветвляется. Одно шоссе ведет на юг и через семь миль переходит в грунтовую дорогу, которая миль через двадцать теряется в дюнах эстуария^[27] Зангаро.

Вторая ветвь сворачивает налево и идет на север по западному равнинному берегу реки до границы. Здесь находится пограничный пункт, охраняемый дюжиной сонных продажных солдат. Очевидцы рассказывали мне, что они даже не умеют читать, так что им все равно, есть в паспорте виза или нет. Чтобы пересечь границу, достаточно дать им пару фунтов.

– А как насчет дороги в глубь страны? – задал очередной вопрос сэр Джеймс.

Эндин ткнул в карту пальцем.

– Она настолько мала, что даже не отмечена. В действительности, если после развилки ехать на север, то через десять миль будет поворот направо. Это и есть дорога на восток. Она проходит по оставшейся части равнины, затем через реку Зангаро по шаткому деревянному мосту…

– Так что же, только этот мост и связывает две части страны по разным берегам реки? – удивленно перебил Мэнсон.

Эндин пожал плечами.

– Автомобили могут перебраться через реку только здесь. Но вряд ли там кто-нибудь ездит на автомобилях. Туземцы переплывают Зангаро на каноэ.

Мэнсон сменил тему, хотя взгляд его не отрывался от карты.

– Какие племена там обитают? – спросил он.

– Два, – ответил Эндин. – На восток от реки тянется территория винду. Большинство их живет у восточной границы, хотя, как я уже говорил, границы там – понятие довольно относительное. Винду живут практически в каменном веке. Они почти никогда не пересекают реку и редко выходят из леса. Равнина на западе от реки и дальше до моря, включая полуостров, на котором стоит столица, – страна кейджу. Эти два племени ненавидят друг друга.

– Население?

– Сосчитать население во внутренних рейсах невозможно. По официальным данным – двести двадцать тысяч, то есть тридцать тысяч кейджу и сто девяносто тысяч винду. Но цифры очень приблизительные, хотя население кейджу подсчитано более точно.

– Так как же, черт возьми, они проводили выборы? – изумился Мэнсон.

– Одна из загадок мироздания, – произнес, усмехнувшись, Эндин. – В любом случае это была сплошная профанация. Половина из них не имела представления ни о голосовании, ни о том, за кого они голосуют.

– Экономика?

– Вряд ли от нее что-нибудь осталось, – ответил Эндин. – Винду вообще ничего не производят. Большинство из них существуют на то, что им удается вырастить на грядках с картофелем и маниокой, возделываемых среди зарослей женщинами, которые, кстати, выполняют и всю остальную работу. Мужчины охотятся. За хорошую плату их можно нанять носильщиками. Впрочем, утруждать себя они не любят. Большинство детей больны малярией, трахомой, глистами и хроническим недоеданием.

В колониальные времена на прибрежной равнине были плантации низкосортного какао, кофе, хлопка и бананов. Управляли и владели ими белые, используя местную рабочую силу. При наличии в Европе гарантированных покупателей этого хватало для получения небольших количеств твердой валюты и оплаты минимального импорта. После провозглашения независимости плантации были национализированы президентом и розданы своим сподвижникам. Сейчас они почти полностью погибли, заросли сорняками.

– У тебя есть какие-нибудь цифры?

– Да, сэр. За год до провозглашения независимости общий урожай какао – основной культуры – составлял тридцать тысяч тонн. В прошлом году была лишь тысяча тонн при полном отсутствии покупателей. Весь урожай пропал на корню.

– Ну, а кофе, хлопок, бананы?

– Бананы и кофе выращивать практически перестали. Хлопок был побит тлей из-за отсутствия инсектицидов.

– Каково экономическое положение теперь?

– Полная катастрофа. Банкротство, деньги – бумага, экспорт почти отсутствует, соответственно, нет и импорта. Поступали кое-какие дотации от ООН, русских и бывших колониальных властей, но поскольку все идет в карманы правительства, даже эти поступления прекратились.

– Настоящая банановая республика, а? – пробормотал сэр Джеймс.

– Во всех отношениях. Коррупция, пороки, зверства. Прибрежные воды полны рыбы, но они не могут организовать ее ловлю. У них было два рыболовных судна под командованием белых капитанов. Одного из них избили армейские головорезы, и оба сбежали. Сейчас суда брошены, двигатели ржавеют. Местные жители испытывают острый дефицит протеина. Разводимых коз и цыплят явно не хватает.

– Как насчет медицины?

– В Кларенсе есть одна больница, действующая под эгидой ООН. Она же единственная на всю страну.

– Врачи?

– Было два квалифицированных зангарских врача. Один после ареста умер в тюрьме, другой был вынужден бежать. Миссионеров президент прогнал как пособников империализма. Среди них в основном были медики и священники. Монахини, обычно выполняющие роль сестер милосердия, тоже вынуждены были покинуть страну.

– Сколько там европейцев?

– Во внутренних районах их нет вообще. На побережье – пара агрономов и техников, присланных ООН. В столице около сорока дипломатов: двадцать из них в русском посольстве, а остальные – во французском, швейцарском, американском, западногерманском, восточногерманском, чешском и китайском посольствах, если китайцев причислять к белым. Кроме этого, пятеро работают в столичной больнице, еще пятеро техников обслуживают электростанцию, диспетчерскую в аэропорту, водопроводную станцию и тому подобное. Есть еще около пятидесяти торговцев и бизнесменов, надеющихся на лучшие времена.

Недель шесть назад там была небольшая заваруха, и одного из присланных ООН специалистов чуть не забили насмерть. Все пятеро техников пригрозили уехать и попрятались в своих посольствах. Возможно, они уже и уехали, тогда столица скоро останется без электричества и аэропорта.

– Где находится аэропорт?

– Здесь, в начале полуострова, позади города. Он не отвечает международным стандартам, поэтому если вы захотите полететь в Зангаро, вам придется добираться вот сюда, в эту страну севернее, на рейсе «Эр Африк», а оттуда местным рейсом на небольшом двухмоторном самолете, который летает три раза в неделю. Местная авиалиния принадлежит французской фирме, и вряд ли себя окупает.

– Кто же у этой страны друзья, как говорят дипломаты?

– У нее нет друзей. Подобный бардак никому не нужен. Даже Организация африканского единства пребывает в недоумении. В этой стране такая неразбериха, что о ней предпочитают не упоминать. Журналисты туда не ездят, и, следовательно, в прессе отсутствуют публикации. В правительстве явно антибелые настроения, поэтому никто не хочет посылать туда специалистов. Не возникает также желания вкладывать туда капитал, поскольку нет никаких гарантий, что какой-нибудь партийный лидер не захочет все это конфисковать. Есть там еще партийная молодежная организация, которая терроризирует всех подряд и держит население в страхе.

– А что там делают русские?

– У них самое большое представительство, и, вероятно, они дают кое-какие советы президенту в области внешней политики, где он совершенно не разбирается. Его советники – в основном подготовленные Москвой зангарцы, хотя сам лично он там не обучался.

– Есть там все же хоть какой-то экономический потенциал? – полюбопытствовал сэр Джеймс.

Эндин медленно кивнул.

– Полагаю, что при разумном руководстве и упорном труде они могли бы обеспечить населению приемлемый уровень жизни. Число жителей невелико, потребности незначительны, можно было бы самим обеспечивать себя пищей, одеждой, заложить основы местной здоровой экономики и даже зарабатывать немного валюты на необходимые дополнительные расходы.

– Ты сказал, что винду не любят работать, а как насчет кейджу?

– Эти тоже, – ответил Эндин. – Они готовы бездельничать целый день, а когда им что-то угрожает, прячутся в зарослях. Им хватает того, что произрастает на плодородных землях, и они довольны своим образом жизни.

– А кто же работал на плантациях в колониальные времена?

– Колониальные власти собрали отовсюду около двадцати тысяч чернокожих рабочих. Те осели и живут там до сих пор. Вместе с семьями их насчитывается около пятидесяти тысяч. Но колониальные власти никогда не предоставляли им политических прав, и в выборах они участия не принимали. Вся та работа, которая еще делается, выполняется ими.

– Где же они живут? – поинтересовался Мэнсон.

– Около пятнадцати тысяч все еще живут в своих хижинах на плантациях, хотя делать там практически нечего. Остальные подались поближе к Кларенсу и как могут зарабатывают себе на жизнь. Они обитают в лачугах, разросшихся на окраине столицы вдоль дороги в аэропорт.