Все было так, как рассказал Давид. Ангелика понимала, что со стороны Давида это была самозащита, но ее испугало, что такой спокойный ребенок вдруг проявил такую агрессию. Бен упал, сказала она, и поранился до крови; за ним пришла мама и увела его домой. Давиду придется потом извиниться перед Беном, а Бену перед Давидом.

– Я не хочу извиняться, – заявил Давид.

– Вот, пожалуйста, вы слышали: он не хочет извиняться. Он должен извиниться не за то, что защищался, а за то, что сделал Бену больно. Вы с ним поговорите?

Он решил подождать до вечера, когда Давид будет лежать в постели. Дома они собирали самолет из лего. Позвонила Улла, сказала, что у нее еще много дел и она придет не раньше девяти, велела им ужинать без нее. После ужина он уложил Давида в постель, почитал ему на ночь. Потом закрыл книгу и взял его за руку:

– Ты хотел сделать Бену больно?

– Я хочу, чтобы он умер.

Давид заплакал.

– Неужели он такой плохой?

– Он все время меня толкает и все у меня отнимает. И у Беа тоже, а когда она плачет, он ее пинает.

Когда ему было чуть больше, чем Давиду, соседка пожаловалась его матери, что он обозвал ее «целкой-динамисткой». Мать заставила его извиниться, и он скрепя сердце извинился, хотя даже не знал значения этих слов. А потом не мог себе простить, что позволил так унизить себя, что сам так унизился.

– Если Бен попросит у тебя прощения, ты сможешь извиниться?

Давид покачал головой.

– А если он скажет, что больше не будет тебя обижать, ты сможешь пообещать, что не будешь больше драться?

– И Беа тоже.

– И Беа тоже.

Давид задумался. Но у него уже слипались глаза.

– Поговорим завтра. Ты не сделал ничего плохого. Я люблю тебя.

5

К приходу Уллы он растопил камин и приготовил вино и бокалы.

– О!

Сняв и повесив плащ, она остановилась на пороге гостиной, молодая, красивая, уверенная в себе. Он не понял, что означало это «О!» – радость или разочарование, обрадовала ли ее перспектива провести вечер с ним, или она предпочла бы заняться своими делами. У него было такое впечатление, что ей не хотелось выдавать своих чувств, что она просто приняла соответствующее выражение лица. Почему это все чаще приходит мне в голову, подумал он. Интересно, она замечает мой упадок сил? Может, она видит, что мне и без того тяжело, и не хочет усугублять мое состояние еще и своими чувствами? Бывает ли у нее самой тяжело на душе? А может, она старается отстраниться от меня, выдохшегося старика, от моей старости?

Она была слишком молода для него, он понимал это с самого начала. Но она сделала первый шаг, и он не смог устоять перед соблазном. Она была студенткой. Подругой одной из его учениц, которая пригласила его за их с Уллой столик, увидев, как он стоит посреди переполненного кафе и озирается в поисках свободного места. Потом, когда они прощались перед кафе, Улла спросила:

– Вы не проводите меня до дома?

И он, следуя старомодным правилам вежливости, проводил ее. Она выросла в деревне, на ферме, где хозяйство, за неимением мужчин, вели ее бабушка и мать, из чувства долга окончила аграрный факультет и какое-то время работала агрономом, пока не поняла, что ей хочется совсем другого. Годам к тридцати начала изучать историю искусств, а параллельно занималась любимым делом: живописью и графикой.

Она рассказывала ему обо всем этом непринужденно, весело и уверенно, и, когда уже на пороге своего дома сказала, что рада была бы встретиться с ним еще, он, смущенный и счастливый, согласился. Что я делаю, спрашивал он себя, она для меня слишком молода, слишком красива. С ее стороны это какой-то странный каприз. Потом убедил себя, что ее каприз – это не его проблема; почему бы не провести с ней пару приятных вечеров?

Это был не каприз. Может, причина заключалась в том, что она росла без отца? Однажды он заговорил с ней об этом, но она сразу же решительно закрыла тему – к чему эти рефлексии? Она его любит, и все. Любит его невозмутимость, его ум, его заботливость, его стройную фигуру, его морщины и седые волосы, его нежность в постели. Отец здесь совершенно ни при чем – был он или не был.

Она сидела у него на коленях, обняв за шею, и целовала его.

– А ты за что меня любишь?

Он хотел сказать: за то, что с тобой я снова чувствую себя молодым, но боялся, что ей будет обидно это слышать: получилось бы, что ему нужна не столько она сама, сколько ее молодость.

– Потому что с тобой я снова чувствую себя молодым, – ответил он наконец, так и не придумав ничего другого.

– Долго же ты думал! – рассмеялась она. – Вот видишь, ты не так уж стар для меня. Я сделала тебя молодым.

Он был влюблен так же неуклюже, как в первый раз, еще школьником. Тогда дочь учителя музыки, дававшего ему уроки игры на фортепьяно, казалась ему заколдованной и недосягаемой, потому что была девочкой. Сейчас он не знал, как вести себя с Уллой, потому что она была такой молодой. Какие знаки любви хотят получать молодые женщины сегодня? Какими словами и поступками пожилой мужчина может произвести на них впечатление, а какими сделать себя посмешищем в их глазах? Как часто он может искать встречи, не рискуя показаться навязчивым? Что нужно дарить, чтобы не показаться ни скрягой, ни хвастуном? Его это беспокоило, а Улла словно не замечала его неуклюжести, всегда прямо говорила, чего хочет, и в конце концов сказала, что хочет выйти за него замуж.

Двенадцать лет, которые они прожили после свадьбы, были счастливым временем. Они купили домик на окраине города. Улла закончила учебу, окончательно сосредоточилась на живописи, нашла себе мастерскую и галерею, в которой выставлялась сама и часто помогала устраивать выставки других художников, а шесть лет назад родила Давида. Он до семидесяти лет преподавал в университете, потом продолжил писать и все больше занимался Давидом, хозяйством и кухней. Он воспринимал жизнь с Уллой и с сыном и оставшееся ему скромное поле деятельности как дареного коня, которому в зубы не смотрят. Иногда ему немного не хватало в Улле мягкости, нежности, теплоты. Она была спокойна, рассудительна, деловита, а когда он искал близости с ней, она хоть и не отталкивала его, но чаще всего не выражала особой радости. Она могла иногда отвечать сухо или даже резко, могла вспылить по непонятной ему причине. Он научился правильно реагировать на это и, вместо того чтобы идти на конфликт, просто обнимал ее. Если Улла так ведет себя со мной, значит у нее такой характер, говорил он себе, и если она любит меня так, а не иначе, значит иначе она любить не умеет. Мне этой любви, этого счастья вполне достаточно.

Приготовив вино и затопив камин, он подумал: может, сегодня, услышав то, что он собирался ей сообщить, она отреагирует эмоциональнее и он прочтет в ее глазах боль и страх за него и за себя, за их любовь, за их жизнь?

6

Она села рядом с ним на диван.

– Я сегодня был у врача, – сказал он. – Помнишь? Я был у него две недели назад, и он с тех пор замучил меня анализами и обследованиями. Так вот, у меня рак поджелудочной железы, и мне осталось жить пару месяцев, не больше полугода. Если повезет, я просто буду еле ползать от слабости, если не повезет, закончу свои дни в отделении паллиативной помощи или в хосписе.

Она молча взяла его руку в свои ладони. Покачала головой, попыталась что-то сказать, осеклась, снова покачала головой. Потом молча заплакала; слезы закапали на его руку. Словно ласковый, теплый летний дождь.

– И ничего нельзя сделать? – спросила она наконец.

– Химиотерапия. Экспериментальные методы. Толку от них мало – одни мучения. Я не хочу.

Она отодвинулась на край дивана и сказала:

– Ложись!

Вытянувшись на диване, он положил голову ей на колени.

– Мартин, Мартин…

Она склонилась над ним, поцеловала и прижала его голову к своему животу. Спокойная, деловитая Улла – и вдруг такая нежность! У него в горле застрял комок: он наконец дождался того, о чем так долго мечтал. Лежать бы так вечность!

– Что ты думаешь делать?

– В каком смысле?..

– Может, ты хочешь отправиться с нами в путешествие? Или со мной одной? Может, тебе хочется каких-то впечатлений? Или тебе надо уладить или завершить какие-то дела?

– Ах, Улла… – (Сеанс нежности закончился.) – Я не знаю, что мне делать. Путешествие, впечатления… Я подумаю. Мне нечего улаживать и завершать.

Улла приподняла его голову и, подложив под нее подушку, встала:

– Одну минутку. Я сейчас.

Она помешала угли в камине и подложила дров. Огонь разгорелся с новой силой. Она вернулась на диван, взяла его голову и снова положила к себе на колени.

– Если хочешь, я посижу в ближайшие недели дома, не буду ходить в мастерскую и в галерею. Я могу отводить Давида в детский сад и забирать, могу вообще взять на себя все остальное.

Улла снова стала спокойной и рассудительной, и он не чувствовал разочарования. Может, она не до конца осознала близость его смерти, как и он сам?

– Я же не лежачий больной, мне все это пока по силам. – Он поднял на нее глаза и, дождавшись, когда их взгляды встретятся, с улыбкой попросил: – Ты еще как-нибудь посидишь так со мной, как сейчас?

7

В постели она молча привлекла его к себе. Потом у него опять застрял в горле комок, он был бы рад заплакать, но не получалось. Утром он, как всегда, проснулся раньше Уллы и Давида. Ему хотелось подумать, что делать в ближайшие недели. Сколько же их у него осталось? Шесть месяцев – это двадцать шесть недель. При удачном раскладе он будет чувствовать себя приблизительно так же, как сейчас, тринадцать недель, а потом начнется ухудшение; поскольку ему не хотелось разочаровываться, он отвел себе на относительно нормальную жизнь не тринадцать, а двенадцать недель. За это время можно многое успеть. Никаких заманчивых путешествий, которые хотелось бы совершить, и впечатлений, которые хотелось бы получить, он не придумал. Он сварил кофе и отнес его в постель.

– У меня идея.

Улла сказала это так, будто нашла практическое решение практической проблемы.

– Какая?

– Я когда-то, много лет назад, видела фильм, в котором у одного мужчины была опухоль в мозгу. И он со своей женой бегает из одной клиники в другую, от одного целителя к другому, но опухоль неоперабельна и неизлечима, и конец неизбежен. Самое паршивое – что жена ждет ребенка, мальчика. И вот этот мужчина записывает видео и говорит своему сыну, что́ для него важно и что он хотел бы оставить, передать ему в наследство. Ты не хочешь сделать то же самое для Давида?

– Видео?

– На айфоне это очень просто. Я тебе покажу.

Улла явно поторопилась с ответом на вопрос, который он ей вовсе не задавал. Он сначала хотел сам подумать, что ему делать в эти месяцы. Хотел посмотреть в ежедневнике, что у него запланировано на ближайшие недели, на оставшиеся дни жизни. Понять, с кем ему еще хотелось бы встретиться, кому объявить или не объявлять о своей скорой смерти. Подумать о путешествиях и впечатлениях, – может, все же что-нибудь придет в голову. И может, все предстанет в совершенно ином свете, когда он и в самом деле по-настоящему осознает, что скоро умрет.

– Я подумаю, Улла.

А вдруг она обиделась, что он сразу не принял ее предложение с благодарностью?

– Это очень мило с твоей стороны, что ты готова на время все бросить ради меня. Мне это очень приятно. Мы с тобой еще много чего успеем. Я не собираюсь забиваться в нору в ожидании смерти. Если хочешь, мы и в самом деле отправимся…

Она заплакала:

– Я хочу, чтобы все было как раньше! Просто чтобы все было как раньше… – Она вдруг рассмеялась, попыталась совладать с собой, но не смогла и то плакала, то смеялась. – Я хочу ехать с тобой в машине через мойку!