Я рано узнала, что надо остерегаться подводных камней и гадюк, – они повсюду. Поэтому и соцсетями не пользуюсь. Стараюсь не усугублять отцовский невроз. Вот только хотелось бы, чтобы он дал мне немного личного пространства – хотя бы на развитие собственных неврозов.

– Доченька, послушай, – вздыхает он. – Я знаю, что тяну тебя ко дну со всем этим, но и ты помни, что раньше я ничего подобного не делал. Ты же мой ребенок. Любому отцу страшно отпустить свое чадо на волю, навстречу собственной жизни. Я как раз в твоем возрасте был, когда подписал контракт на звукозапись, и каждую ночь проводил в новом городе. И постоянно влипал в неприятности.

– Я слышала, – сухо замечаю я.

Он улыбается и опускает голову.

– Поэтому ты знаешь, что мне прекрасно известно, в какой темный лес может угодить девушка, приехавшая одна в большой город.

– Ага. Как я понимаю, именно так я появилась на свет.

Он, насупившись, откашливается.

– Вроде того.

Ни для кого не секрет, что Нэнси была групи и повсюду следовала за папой, пока не оказалась наконец в его гостиничном номере. Вместе они были недолго, а остальное – история рок-н-ролла. Фанатки ужасно непостоянны.

Правда в том, что я – результат юношеской неосторожности. Судьба дочери Ганнера Блая не лишена недостатков, и один из них заключается в том, что ты постоянно слышишь рассказы о его многочисленных проделках и похождениях, в то время как собственных у тебя нет. Всю жизнь он сдувает с меня пылинки и оберегает от всего мира; я живу за плотной печатью его вины и сожалений. Папа, конечно, хочет как лучше, и я ценю это, но ведь я уже в колледже. Хотелось бы испытать хотя бы капельку разнузданного дебоширства, свойственного девушкам моего возраста.

– Я просто пытаюсь объяснить, что беспокоюсь о тебе, вот и все, – он встает и берет меня за руку. – В моей жизни все и всегда были неправильными. Кроме тебя.

– Думаю, «Биллборд» и целая стена «Грэмми» с тобой не согласятся.

– Все это не имеет никакого значения в сравнении с тобой, ясно?

Глаза у него на мокром месте, и у меня в горле встает ком. Если что и может довести меня до слез, так это отцовская эмоциональность. В этом плане мы с ним оба слабаки.

– Я люблю тебя, – говорю я. – И со мной все будет в порядке. То, что ты согласился отпустить меня, много для меня значит, понимаешь? Для меня это важно.

– Просто пообещай, что будешь принимать взвешенные решения. И помни, что после полуночи ничего хорошего не происходит.

– Обещаю. – Я обнимаю его и целую в щеку.

– Ты ведь знаешь, что всегда можешь вернуться домой, да? – он не размыкает объятий, а я не спешу отстраниться, потому что знаю, что ему это нужно. – В любой момент. Днем или ночью. Только слово скажи, и в аэропорту тебя будет ждать билет. Я все устрою.

– Знаю.

– И если попадешь в неприятности. Неважно в какие. Если окажешься там, где не хочешь оставаться, или попадешь за решетку…

– Папа…

– Что бы ни случилось, позвони мне, и я тебя выручу. Без вопросов. И даже не заговорим об этом. Обещаю.

Я вытираю подступившие к глазам слезы о его рубашку.

– Ладно.

У меня пиликает телефон – водитель уже подъехал и пишет, что ждет меня у дома.

Я нервно выдыхаю.

– Пора ехать.

Точно. Со мной и правда все это происходит.

До этого момента я думала лишь о том, что за океаном меня ждет свобода и приключения. А тут вдруг меня окатывает страх и неуверенность. Что, если я возненавижу своих новых соседок? Что, если они возненавидят меня? Что, если в Британии ужасная еда? Что, если в новом колледже все окажутся намного умнее меня?

Внутри все сжимается, и меня настигает острое желание нырнуть под кровать и спрятаться.

Папа, будто заметив, как поднимается тревога, тут же переключается в родительский режим, и вот уже не я его успокаиваю, а он меня.

– Не переживай, – говорит он, закинув на плечо мой рюкзак и схватив один из чемоданов на колесиках. – У них от тебя дыхание перехватит.

Совместными усилиями мы загружаем мои вещи в лимузин, который отвезет меня в аэропорт. Остальное пришлют прямо в квартиру. Под аккомпанемент моего прерывистого дыхания папа обнимает в последний раз и сует мне в карман пачку наличных.

– На крайний случай, – говорит он. – Я люблю тебя.

Почти всю мою жизнь ферма казалась уютной тюрьмой, призванной заставить меня забыть, что вообще-то я прикована к ней. Теперь я наконец могу вырваться на свободу, вот только еще ни разу не задавалась вопросом, что буду делать, когда освобожусь. Меня ждет огромный пугающий мир, где очень легко получить по зубам.

И я просто в восторге.

—–

Самолет приземляется в Лондоне после полуночи по местному времени. Огни взлетно-посадочной полосы в иллюминаторе размываются от капель дождя, а голос по громкой связи советует перевести часы вперед.

После почти десятичасового перелета мне ужасно хочется выбраться из самолета. Мочевой пузырь в ужасе, ноги опухли. Почти в бреду я переминаюсь с ноги на ногу, стоя в проходе, мне тревожно и беспокойно, я сжимаю в руке ручку сумки – а мы ведь еще даже из самолета не вышли. Наконец люк открывается, и я поспешно несусь к терминалу, а затем – к ближайшей уборной.

Меня встречает водитель на черном легковом автомобиле, и к тому моменту, когда он заканчивает загружать сумки в багажник, стрелка на часах переваливает за час ночи. Я показываю ему указания, присланные Ли, но он в ответ уверяет, что и сам прекрасно найдет Ноттинг-Хилл.

Мой организм до сих пор уверен, что еще и восьми вечера нет, так что я приклеиваюсь к окну заднего сиденья и смотрю, как мимо пролетает сияющий в ночных огнях Лондон.

Из-за отцовской гиперопеки, его привычки подозревать убийства на каждом углу я почти не путешествовала, так что вид из окна меня просто поражает: когда видишь все эти места в кино, а потом оказывается, что они и в жизни выглядят точно так же – архитектура, достопримечательности, красные телефонные будки. Почти сюрреалистичное ощущение. Я пожираю глазами город, всякий раз, когда навстречу несется машина, у меня перехватывает дух… а потом я вспоминаю, что мы на другой стороне дороги. У них же движение совсем иначе устроено! Водитель поглядывает на меня в зеркало заднего вида и посмеивается.

Справедливо, сэр. Справедливо.

Если я не хочу, чтобы меня и дальше преследовал стереотипный образ ошеломленной американской провинциалки, надо срочно ему поддаться – а потом избавиться от него раз и навсегда. Так что я неприкрыто глазею на двухэтажные автобусы и задаю водителю дурацкие вопросы, лишь бы услышать его акцент. Вот только движение в столь поздний час небольшое, и поездка заканчивается, по-моему, слишком быстро – мы останавливаемся на колоритной жилой улочке, вдоль которой выстроились кирпичные дома пастельных цветов.

Автомобиль медленно останавливается у бледно-желтого оштукатуренного двухэтажного дома эдвардианской эпохи. Это таунхаус на две квартиры, у каждой свое крыльцо с колоннами, а чугунная оградка до пояса отгораживает крошечный садик с клумбами и плавно перетекает в поручни крыльца, тянущиеся вдоль ступеней. На двери слева висит заветная табличка «42», и я так нервничаю, что покалывает стопы.

На крыльце горит свет – меня ждут.

– Пойду посмотрю, бодрствует ли кто-нибудь, – говорю я, вроде как водителю, но на самом деле скорее самой себе, и распахиваю дверь машины.

На окнах – белые занавески, и за ними мерцает свет. Стало быть, меня ждут, хотя теперь я задаюсь вопросом, не стоило ли полететь поздним рейсом, чтобы застать всех обитателей в какое-нибудь более разумное время. Я заставила весь дом не спать допоздна – не лучшее первое впечатление.

Ну, посмотрим, как дело пойдет.

Затаив дыхание, я стучу в дверь. Десятки раз я представляла, насколько ужасно все может произойти. Мы можем с первого взгляда возненавидеть друг друга. Насколько я поняла, все мои соседки на год, а то и на два старше меня. Что, если через неделю или около того их терпение к бестолковой американке иссякнет?

Я успеваю прилично накрутить себя к тому моменту, когда замечаю движение внутри. Занавеска вздымается, и дверь со скрипом открывается.

К моему вящему удивлению, на пороге стоит стройный темнокожий парень в свободной майке и длинных шелковых шароварах.

– Так и знал, что ты окажешься рыжей, – говорит он и улыбается, дружелюбно и ясно.

– Э-э-э… а Ли дома?

– Частично. Правда я уже на две трети опустошил бутылку мерло, так что ничего не обещаю.

Это что – ответ? Я по-прежнему в замешательстве.

– Я Эбби. – Кусаю губы. – Я сюда переезжаю.

– Разумеется, душечка, – он кивает водителю поверх моей головы.

– Простите, что никому не дала поспать. Надо было учесть разницу во времени, когда заказывала билет.

– Ерунда. С остальными парнями познакомишься завтра. Их сегодня и дома-то нет.

Я глупо моргаю.

– С парнями?

– С Джеком и Джейми. – Он распахивает дверь и тянет меня внутрь. – Лучше их не дожидаться. Часа в четыре завалятся домой, ты услышишь. Не суди их строго, а все выводы прибереги до утра, когда они покончат с тостами.

Он оставляет дверь открытой для водителя, который уже открыл багажник и выгружает на обочину мои сумки.

Замешательство постепенно уступает место тревожной ясности.

– Ты – Ли?

– С самого детства. – Он забирает у меня рюкзак и закидывает себе на плечо, принимает лихую позу вроде тех, в каких стоят модели на страницах каталогов. – Знаю, в жизни я еще блистательней.

Квартира светлая и просторная. Большое облегчение, учитывая жуткую погоду. У подножия лестницы – маленькое фойе, из него узкий коридор ведет в гостиную с одной стороны и в кухню – с другой. Повсюду мешанина дорогой на вид, но совершенно не сочетающейся между собой современной мебели, как будто кто-то взял журнал, посвященный дизайну интерьеров, собрал все, что было на страницах, перемешал и разбросал по дому.

– Но ведь Ли – девушка! – горячо восклицаю я.

Он только бровь изгибает.

– У меня безупречные скулы, но не позволь им себя одурачить.

– Нет, в том смысле, что я должна была заселиться в дом к нескольким девушкам. Я ошиблась адресом?

– Если ты – Эбби Блай, то нет. – Он осматривает меня со смесью скепсиса и беспокойства. Как будто я какая-то истеричка в супермаркете, безумная женщина, застрявшая посреди отдела с хлопьями, потому что ей не сладить с тележкой. – Я Ли Кларк. Добро пожаловать в Лондон.

2

Отец меня убьет.

Забудьте о преступном мире Лондона. Часов через десять у меня на пороге появится убийца из Теннесси, готовый оперативно задушить меня за такую тупую ошибку. Ну, на самом деле, за вполне невинную ошибку. Но от скоропостижной смерти меня семантика не спасет.

Я все еще глазею на Ли.

– Остальные жильцы – тоже парни? – бормочу я себе под нос, заметив кроссовки в углу и куртки на крючках за дверью.

– Боюсь, что так, душечка. – Он жалостливо надувает губы. – Но пусть их запах тебя не пугает. В остальном они довольно милые.

Я пытаюсь вспомнить все его письма, все сообщения в поисках подсказок. Когда я заполняла анкету на сайте по поиску соседей, я точно поставила галочку напротив строчки «женщина». Я просто предположила…

– Погоди-ка, а зачем вы попросили поселить к вам девушку?

На извращенца Ли не похож, но как раз о таких ситуациях в красках рассказывал папа, поддавшись паранойе. Он ведь предупреждал.

– На сайте-то? А нам все равно было. Так что я указал любой пол.

Отлично. Я чувствую себя так, будто их андрогинные имена нанесли мне личное оскорбление, а такого еще не случалось.

Вот и все. Весь план полетит насмарку. Папа не просто придет в ярость от того, что мне предстоит жить с тремя парнями, он еще и использует этот случай как доказательство того, что я не способна о себе позаботиться. Передо мной стояла такая простая задача, а я умудрилась облажаться.

– Ты в порядке? – хмурится Ли.

Я потираю висок, чувствуя, как подступает головная боль.

– До чего неловко.

– От этого у меня есть лекарство.