Он смерил меня строгим взглядом, но ничего произносить не стал. Задумчиво посмотрел куда-то в сторону, затем опять перевёл глаза на меня.

– Я был ей отцом для того, чтобы скрыть свой грешок. О котором очень сожалею, и если бы мне предоставилась возможность всё исправить там, в прошлом, я бы никогда даже не подумал о близости с другой женщиной.

У меня к горлу аж комок подкатил. Стало трудно дышать и затошнило. Об этом я знать не хотела, но пришлось всё же спросить:

– И почему же подумал в своё время? Хотел уйти от матери?

Только я задала этот вопрос, как отец буквально вызверился на меня:

– Никогда! Никогда я даже близко об этом не думал, Лена! Надеюсь, что это ясно по тому, как я относился к Ларе всегда, всю нашу совместную жизнь!

Он говорил с запалом, но смысла в том, чтобы так пытаться меня в этом убедить, не было. Я ведь действительно видела своими глазами родительские отношения. Только сейчас всё было омрачено тем следом, который тянулся из прошлого…

– Это ясно да, только поверь, папа, когда думаешь о вашей с мамой совместной судьбе и вспоминаешь прибытие Альбины, как-то уже совсем не радужно становится.

Отец покаянно опустил голову, а я продолжила наступление:

– Зачем ты познакомил Тимофея со своей второй дочерью? – намеренно выбрав именно эти слова, спросила у отца. – Ты же теперь в курсе того, что у меня больше нет семьи? Как на это смотришь, папа? М? Душа не болит? Или если вторая кровинушка счастлива, то и на первую уже плевать?

Я начала духариться. Выдавала эти суждения голосом, в котором сквозило отчаяние, потому что понимала: я осталась одна… Просто-напросто одна…

Больше не будет задушевных разговоров с отцом, мужа у меня и впрямь больше нет. Зато эта сучка-Альбина, наверное, в восторге…

– Нет, Лена, нет… – вдруг выдохнул папа, закрыв лицо руками.

Его тело стали сотрясать рыдания, но бросаться и успокаивать человека, который сам и создал эту ситуацию, я не стала. Горе отца – ничто в сравнении с тем, какой крах постиг мою жизнь…

Я думала об этом и удивлялась сама себе. Эгоисткой никогда не была, но сейчас именно мысли о себе любимой стали якорем, за который я уцепилась мысленно.

– Мне на тебя никогда не будет плевать! Я отдам тебе всё – только ты моя дочь и больше никто! А то, как поступил Тимофей… Я говорил с ним об этом не раз. Но сейчас он уже непреклонен. Если раньше твой муж ещё допускал вероятность того, что ему удастся жить на две семьи, теперь сказал, что его выбор однозначен.

Папа сглотнул, глядя на меня виновато, а мне было не до его реакций и чувства дискомфорта. Конечно, я знала от Васина, что он – уже не мой. Но сейчас меня будто обухом по голове ударяли и ударяли раз за разом.

Вся эта мерзость обсуждалась за нашими с мамой спинами, а мы жили свои жизни, которые зависели от выбора папы и Тимофея. И в любой момент рука палача могла опуститься и покончить с нашим эфемерным счастьем.

Что и случилось…

– В целом, мне всё понятно, – проговорила я тихо, поднимаясь, чтобы покинуть общество отца.

Он тут же всполошился:

– Ты ведь ничего не скажешь Ларисе, да? Ей будет очень плохо… и мне тоже. И главное – эта правда ничего не исправит! Сделает только хуже. А Альбина успокоится, я уверен. Теперь-то точно…

Прекрасно… Мою семью принесли в жертву, чтобы папе спокойно жилось и дальше. Я и мои дети станут заложниками этой ситуации и будут страдать в первую очередь, чтобы остальные наслаждались тем, что украли у безвинных людей…

– Ничего не могу обещать, Алексей Юрьевич, – хмыкнула, впервые назвав отца по имени-отчеству. – Ничего не могу обещать.

Слова, которые я повторила, повисли в воздухе той горечью, которой было пропитано всё моё существование в данный момент.

Через мгновение я ушла, не выдержав больше напряжения, пронзившего пространство.

Кажется, теперь у меня точно больше не было не только мужа, но ещё и отца…

***

Возвращение домой вновь ударило по натянутым до предела нервам. От вида той еды, которую сегодня готовила, ещё не зная, что моя жизнь вот-вот превратится в кошмар наяву, на глазах сами по себе выступили слёзы.

Но разнюниваться было нельзя. Сначала я обязана была пройти через ещё одно жуткое событие в виде разговора с Крис и Викой. Пока даже не представляла, как они отреагируют. Особенно старшая, на которую, казалось, не так посмотри, и она уже впадёт то в депрессию, то ещё во что похуже…

Сначала домой вернулась Вика. Я покормила её, расспросила о том, как прошёл день. Кажется, дочь по мне не заметила, что наша семейная жизнь висит на волоске, что было, разумеется, только к лучшему.

Затем я стала порядком нервничать. Вика ушла в детскую, а я поняла, что Кристина задерживается. Схватив телефон, набрала номер дочери, но она не подошла!

Страх затопил меня удушливой волной. Вытеснил вообще все негативные ощущения, которые были связаны с предательством отца и Тимофея. Стало понятно в одночасье, что нет ничего хуже, чем опасаться за своего ребёнка – всё остальное меркло по сравнению с этим, превращаясь в ничто.

Набрав номер классного руководителя, я задала ей вопрос относительно местонахождения дочери, на что получила ответ, что она выяснит это и свяжется со мной через десять минут.

И это время стало жутким, наполненным такой чёрной безысходностью, что я забыла, как дышать.

Наконец, классная позвонила, и как раз в этот момент в прихожей раздался звук поворачивающегося в замке ключа.

– Спасибо, Наталья Леонидовна, – выдохнула я, приходя в себя. – Кристина вернулась.

Слушать ответ классрука не стала. Вышла в прихожую, где как раз переобувалась дочь, и поняла, что явилась она домой не одна.

– Ой, Лен… Ты чего так с лица сбледнулась, – выдал Васин ту фразу, которую обычно любил вставить к месту и не особо. – Мы с Кристи дома.

Я так и застыла немой статуей, ибо казалось, что Тимофей завёл какую-то свою игру.

Не обращая на мужа внимания, потребовала у Кристины ответа:

– Почему ты не подходила к телефону?

Дочь недовольно сверкнула глазами в мою сторону, а затем обменялась с отцом понимающими взглядами. Всё ясно… Пока я выясняла с папой обстоятельства того, как Альбина пришла в нашу жизнь, Тим без дела не сидел.

Но чего он добивался? Что я оставлю его жить здесь? Или что мы всё же ни слова не расскажем девочкам, а он солжёт, что уехал в длительную командировку?

Внезапно меня прошило жуткой догадкой. А что если Тимофей уже всё поведал Кристине? Но сделал это в том свете, который был бы выгоден ему?

Нет, это бред чистой воды. Дочь бы никогда не восприняла подобное как норму…

– Мы с папой ели гамбургеры, я не слышала, – пожала плечами Крис.

Я удивлённо воззрилась на Тима. Во-первых, такую еду дочь не любила. А даже если иногда и съедала «в охотку», потом себя корила за лишние употреблённые калории. Во-вторых, у нас было негласное правило – ужинаем мы дома, тем, что мать, то есть, я, ставит на стол.

– Вообще-то я сегодня полдня готовила, чтобы мы сели поесть, как обычно… – начала, но поняла, что это бессмысленно.

И даже опасно. Если вдруг сейчас Васин заявит, что мы тогда садимся ужинать всей семьёй, то придётся уже сейчас высказать ему, куда он может идти со своими предложениями.

– Я сыта, мам, – откликнулась Кристина и, подхватив сумку, вновь обменялась с Тимом молчаливыми взорами.

Которые мне совершенно не понравились и даже ввели в некое состояние ступора.

– Отнеси вещи и скажи Вике, что мы ждём вас обеих на кухне, – проговорила я в спину удаляющейся дочери.

Она лишь на мгновение застыла и, ничего не ответив, скрылась в недрах детской. А мы с Васиным остались наедине.

Говорить с мужем о чём бы то ни было, смысла я не видела. Мы всё обсудим, но когда сядем вчетвером обговаривать грешки главы семейства. Однако когда направилась на кухню, муж спросил:

– Как диалог с отцом?

Обернувшись к Васину так резко, что это движение отдало мне в шейные позвонки, я в недоумении смотрела и смотрела на него, гадая, что именно он хочет услышать. Скорее всего, интересуется этим для Альбины, ведь этой змее подколодной всюду надо заползти и пустить свой яд.

– Не твоё дело, – отрезала в ответ. – С нынешнего дня это только наши семейные истории с мамой и папой, и тебя они совершенно не касаются.

Хотела присовокупить к этому, что и его шлюха тоже никакого отношения к данному аспекту моей жизни не имеет, но не стала этого делать. А потом у меня и вовсе дар речи потерялся, когда Тимофей проговорил спокойно, будто это была данность:

– Хорошо, дело твоё. А вот моих детей вопрос наличия Али касается. И Кристина уже в курсе того, что у неё есть братик. Я ей сегодня всё рассказал.

Мои глаза распахнулись, а воздух в лёгких кончился. В который раз за сегодняшний день. Нет, нужно перестать даже задаваться вопросом о том: есть ли что-то, что способно меня удивить ещё сильнее? Потому что из раза в раз жизнь в лице мужа или отца показывала – может.

– Что ты… что ты натворил? – выдохнула с неверием, очень рассчитывая на то, что Васин мне просто соврал.

А сама Кристина… Она действительно вот так просто восприняла эти известия?

– Да ничего не натворил, Лена! – процедил Тим. – Ничего! Ты всё равно бы им всё сказала…

Я схватилась за голову, которую стало разрывать на части. Надо взять себя в руки… Надо просто взять себя в руки…

– Так… Хорошо. Идём говорить, как и планировали, – отчеканила я ледяным тоном. – Хочу лично узнать у дочери, что она об этом думает!

Я всё же прошествовала на кухню, и мне казалось, что в спину вонзаются кинжалы – видимо, некогда любимый муж буквально испепелял меня взглядом. Но мне было на это всё равно. Сейчас я хотела лишь дать знать своим детям о том, что Тимофей Игоревич сотворил собственными руками.

Наконец, они втроём пришли следом за мной. Тим опустился напротив, Кристина предпочла занять нейтральную позицию, устроившись посередине между мною и своим отцом.

А вот Викуся держалась поближе ко мне. И если даже подозревала что-то неладное, старалась этого не показывать.

– Итак… Крис уже в курсе того, по какому поводу мы собрались, а вот для Вики это будет сюрпризом, – мрачно проговорила я, смерив мужа таким взором, по которому бы он понял, что лезть вперёд меня в пекло не стоит.

Старшая дочь насупилась окончательно и опустила глаза долу, а младшая нахмурилась.

– У вашего отца есть вторая семья, в которой растёт ребёнок. Мальчик.

Я намеренно не стала говорить определений вроде «ваш брат» или чего-то подобного. Может, тот самый сын и не был виноват ни в чём, но для меня он был никем. И думать я должна была исключительно о себе и своих детях.

Которые отреагировали совершенно по-разному. Крис ещё ниже опустила взгляд, а Вика вдруг сделала рваный вдох и прошептала вопросительно:

– Мама?

Я повернула к ней голову и увидела такой ужас, который плескался на дне глаз дочери, что у меня душа ушла в пятки. А что если от этого ей станет плохо? Что, если она получит сейчас настолько глубокую моральную травму, что она станет для неё шрамом на всю жизнь?

Хотя, что толку об этом спрашивать, если ответ очевиден?

– Викусь, мама говорит правду, но это не значит, что вы перестанете быть мне детьми! – с жаром заявил Тимофей, пока наша младшая дочь стала впиваться в моё колено пальцами.

Она делала это неосознанно, а я машинально потянулась к ней, прижала к себе крепче, чтобы поделиться ощущением материнского тепла и надёжности. Теми фундаментами любой нормальной человеческой жизни, которые держат на плаву, что бы ни случилось.

– Мама? – снова шепнула Вика, и я обняла её так, что показалось, будто хрустнут косточки.

– Я узнала об этом сегодня, когда ко мне пришла женщина по имени Альбина, – произнесла безэмоционально, потому что мне нужно было держаться.

Ради детей, пусть я пока и не понимала, что чувствует и думает Кристина.