– Я бы поискала доказательства в желудке вашей питомицы, поскольку она их сожрала. Только боюсь, ей это не понравится…

– И какие же были эти самые доказательства? – приподняв бровь, поинтересовался брюнет. С учетом того, что он смотрел куда-то поверх моей макушки и чуть в сторону, вышло до жути странно.

– Сырокопченые. С чесноком! – выпалила я, ожидая еще одного саркастического вопроса: в них этот чернявый, похоже, был мастером.

А вот к чему оказались не готовы ни я, ни рысь, это к тому, что пушистую, как нашкодившего котенка, один тип схватит за загривок и на вытянутой руке поднимет так, что усатая морда окажется напротив небритого лица.

Рысь от неожиданности мяукнула, поджала под себя куцый хвост, лапы, которые по размерам напоминали миниатюрные снегоступы, и насторожила уши.

Я ее понимала, потому что в этот миг мне захотелось сделать так же. Ибо что-то мне подсказывало: этот тип может подобным образом поднять и меня. И плевать, что с рысюлей мы немного в разных весовых категориях.

Меж тем хозяин дома принюхался к своей питомице и… впервые на холодно-надменном лице на краткую долю мига появилось удивление.

Пушистая мяукнула. На этот раз виновато-жалобно, даже как-то покаянно, что ли: мол, прости, хозяин, попутал темный дух. Вернее, колбасный.

На это брюнет как-то устало выдохнул, отпустил пятнистую, подошел к камину, дотронулся до его полки, будто то ли прислушиваясь, то ли думая о чем-то, а после совершил почти немыслимое для мужчины: извинился!

– Прошу меня простить, но, кажется, я поторопился с выводами, обвинив вас и не выслушав все стороны…

«Так, это уже лучше», – выдохнула я про себя, отметив не только признание вины, но и уважительное «вы», и поторопилась, пока хозяин не ограничился одними витиеватыми фразами, произнести:

– Прощать легче, когда словам сопутствуют дела.

– И что вы хотите, чтобы я сделал? – поинтересовался брюнет тоном «даже не вздумай наглеть». И даже явный акцент ему в этом не помешал!

– Разрешили переночевать, – не стала ходить я вокруг да около и добавила, чтобы этот тип не сомневался: – А как рассветет, я отправлюсь в Бортвир.

Назвала крупный город, который вчера миновала, двигаясь на восток, туда, где наше королевство граничило с Фраторским. Незачем незнакомцу знать мой точный маршрут.

Вот только последовавший вопрос от чернявого меня удивил:

– Бортвир? Это же в Тридивойские земли? – уточнил он.

– Д-да, – чуя подвох, ответила я.

– Далековато, – хмыкнул хозяин дома. – Туда до излома зимы добираться придется.

– К-к-как до зимы? – непонимающе выдохнула я, которая вот накануне огибала городскую стену этого самого Бортвира.

– Тебе нужно перебраться через снежные Алиприйские пики, пересечь часть Визарийской империи и Фраторское королевство. Переносом, конечно, быстрее, но ты, я вижу, пешая… – пожал как ни в чем не бывало плечами незнакомец.

Я лишь краем сознания отметила упоминание «переносом», решив, что подумаю над этим потом. Сейчас куда важнее было другое. Осознание: три месяца пути!

В воцарившейся тишине, нарушаемой лишь биением моего собственного сердца, что-то щелкнуло. Не громко, не как удар молотом, а скорее будто ключ в замке провернули. Кажется, я попала… И хорошо бы выяснить, куда именно.

– А сейчас мы где? – задала я вопрос, который, судя по всему, поставил брюнета в тупик.

– В западной части Горийских земель.

Я икнула. Узелок выпал из руки, звучно шлепнувшись об пол. Мозг отказывался поверить в то, что такое возможно.

Нет-нет… Этот тип, похоже, бредит.

Ведь, насколько я помнила географию Исконного континента, за высоченным Альпирийским хребтом, где я сейчас и оказалась, были Дикие леса до самого Снежного моря. Да, в некоторых книгах что-то упоминалось о стране на северо-востоке, за горами, но мельком. Мол, есть и все. Никаких торговых и дипломатических отношений со странами за Великим Перевалом королевства Исконных земель не вели.

Преодолеть почти тысячу миль за полдня никак невозможно. Так что вывод один – передо мной сумасшедший. Только в отличие от меня – настоящий! Тогда все объяснимо! Наверняка какой-нибудь спятивший паладин (уж больно хорошо обращается с оружием, хоть и слеп), считающий, что его все хотят убить. Вот и живет сычом один.

Меж тем молчание затягивалось. Сыч, в смысле хозяин дома, терпеливо ждал, но, догадавшись, что я временно онемела от удивления, поинтересовался:

– С вами все в порядке?

– С тобой, – поправила и пояснила: – Я за время обвинений во время беседы уже привыкла к такому обращению. Так что лучше на «ты».

«Потому что «выканья» мне до зубовного скрежета надоели во дворце», – мысленно закончила я, вспомнив многочисленные вежливые обращения, за которыми скрывались издевки: позволявшие их себе считали, что сумасшедшая принцесса не поймет тонких оскорблений.

– Я же извинился за свои слова, – шумно выдохнул, явно теряя терпение, брюнет.

– А за косу?! Какой урон моей девичьей чести! На целую ладонь одним ударом топора ее укоротили!

На мужском лице заходили желваки. Похоже, до этого урон девичьей чести брюнет наносил слегка иначе: в спальне и с добровольного согласия.

– Десять золотых утешат вас… – тут он осекся и с нажимом добавил: – Тебя в этом горе?

Закончил он с интонацией «Подавись, вымогательница!».

– Девять золотых, и три сребра, и горячий сытный суп точно утешат, – вспомнив о хлебе насущном, вступила я в торги.

Но кто ж знал, что мне попадется такой сквалыга!

– Девять золотых, два сребра и готовите свой суп сами, – отчеканил хозяин и, давая понять, что разговор окончен, повернулся ко мне спиной.

– А-а-а… – удивленно выдохнула я.

Но чернявый, не оборачиваясь, перебил меня:

– Любая комната первого этажа на эту ночь в вашем распоряжении.

Как будто это меня волновало! Но тип уже удалился, буквально растворившись в сумерках, вовсю гулявших по дому. И плевать, что при этом был еще полдень. Буря, разгулявшаяся на улице, напрочь заслонила собой солнце, так что возникало полное ощущение надвигавшейся ночи. И неприятностей.

Стоит ли оставаться в доме с психом? Но, вспомнив о непогоде, поняла, что пока стоит. Только топорик прихвачу для самозащиты… Тот так и остался торчать в полу. Похоже, хозяин, уходя, забыл о секире…

Так я думала ровно до того момента, как попыталась вынуть ее. Ха! Не тут-то было! Оружие так крепко впилось в дерево, что даже не шелохнулось. Хотя чего я только не делала: и тянула рукоять, и на ней прыгала. Стояла, как каменная. И точка!

Значит, чернявый не взял ее не по забывчивости. Просто он был уверен: я ее не подниму. И, кажется, был прав. Придя к таким выводам, печально вздохнула и отправилась уже по знакомому маршруту: на кухню.

Оказавшись на ней, глянула в окно: на улице шел град вперемешку с ливнем. Водяные потоки сдирали осеннее золото, втаптывая его в грязную кашу… И как по такой я пойду завтра с утра? Ноги тут же заныли и начали подмерзать, как я представила чавкающую холодную кашу под подошвами ботинок.

Пустой еще со вчера желудок тоже был против любых подвигов, походов и много чего еще на литеру «п», что мешало его наполнению. Позавтракать я не успела, потому как у меня случилась рысь. Я после ночевки спустилась с дерева (ибо предпочитала ночевать не на земле, а забиралась повыше, опасаясь волков, бешеных лисиц и разбойников) и пошла умываться к ручью. Когда же вернулась, одна наглая пушистая морда нюхала мои вещи… А дальше – была активная зарядка, плавно переходящая в полноценную тренировку, а после – в курс выживания.

Так что да, есть я хотела зверски. Потому отправилась на ревизию кухни. Та оказалась вопиюще пустой. Ни котомки с крупой, ни мешка с овощами… Кажется, я понимаю, почему хозяин поставил условие: готовлю сама. Жаль, брюнет сразу не добавил при этом: «из чего найду». И тут взгляд упал на ларь, стоявший у стены. В него я еще не заглядывала…

Решительно подойдя к внушительному сундуку, откинула крышку. Меня обдало холодком, будто я спустилась летом в ледник замковой кухни. Но сегодня было так много странностей, что я решила: подумаю об очередной позже. Сначала разберусь с тем, что есть, а главное, что из этого «есть» можно съесть. Как показала дальнейшая инспекция – практически ничего. Найденный сыр на поверку был с плесенью, колбаса покрыта каким-то подозрительным белесым налетом. Хлеб с вкраплением цельных зерен. И ладно бы это. Некоторые из них были темными. Вспомнилась спорынья, из-за которой в пляс до упаду, едва не закончившийся смертью от изнеможения, пустился целый город. Нет уж! Не надо нам такого!

Хлеб следом за сыром и заплесневелой колбасой я решила выкинуть. Туда же отправилась и кринка с рыбой, от которой исходил тот еще душок. Да и нашинкованная капуста, от которой разило чем-то кислым, не вызывала доверия. В замке на зиму хранились упругие кочаны, а тут… в какой-то мутноватой жиже плавали нарезанные тонкой соломкой листья вилков. Нет уж. Этим я сама травиться не буду и хозяину дома не дам, бедному мужику, который просто не видит, что ест. А нюхать, может, просто не нюхает.

Вопросов не вызвали в ларе только яйца. Их-то я и достала, решив, что глазунья ничем не хуже супа. Только бы печь растопить. А с этим у принцесс всегда были проблемы. Ибо нас на кухню не очень-то пускали. И потому все две седмицы похода с огнивом у меня были такие отношения, от которых только искры во все стороны. Да и дыма много. А огня – чуть. Но куда деваться из заброшенного особняка, когда на улице буря, а есть хочется?

Так что я с надеждой глянула на печь. Та, массивная, каменная, напоминала мне форт. Маленький, но гордый и непобежденный. В ее топке уже лежали аккуратно сложенные поленья, и даже наструганная лучина, что внушало сдержанный оптимизм.

Я заработала огнивом, стараясь подпалить тонюсенькую щепу. Попытки с… не буду говорить с какой, чтоб не позориться, мне это удалось.

Первая лучина сгорела, так и не успев запалить собой что-то еще. Вторая утонула в золе, обидно шипя. Третья, словно насмехаясь, согнулась бубликом.

Я мысленно смирилась с тем, что карьера поджигателя мне не светит. Не то чтобы я горела этой идеей, да и в послужном списке это бы выглядело понижением после убийцы и воровки, коими поименовал меня хозяин дома… Но все же было обидненько.

Глаза заслезились. От дыма. Точно от него. Ну, может, еще чутка от ярости. Но отступать было некуда. Собрав волю в кулак, а остатки лучин – в охапку, я в который раз принялась высекать искру, усвоив главное: огонь, как и придворные интриги, требует не суеты, а терпения и точного удара. И когда наконец-то жалкий язычок пламени лизнул тонюсенькую щепу… тут же мне в лицо плюнуло сажей.

Как будто печка взяла и мстительно чихнула! Но не может же такого быть?!

– Мр-р-р? – раздалось с порога. На нем восседала всей своей пушистостью рысь, с выражением крайнего любопытства на усатой морде. Казалось, в ее взгляде читалось: «И это меня догоняло?»

– Не смотри так, – проворчала я, размахивая ладонью перед заслонкой, чтобы тяга заработала как следует. – Я, может, пытаюсь приготовить нормальной еды, – выдохнула я и, подумав, добавила: – Для всех.

Рысь фыркнула и удалилась с видом существа, которое знает о печах и огниве все, но не намерено делиться знаниями с сомнительными девицами. А вот печь, напротив, вдруг сменила гнев на милость: откуда-то враз появилась тяга, а дрова весело занялись.

А я отправилась умываться, а после – колдовать над сковородкой. Ведь пожарить яйца несложно… Я знаю, как это делается. Правда, в теории… Ибо видела этот процесс пару раз и со стороны.

На практике же выяснилось: нет такого блюда, которое нельзя испортить. Моя первая попытка напрочь пригорела. Но я была упорной, и с третьего раза вышло даже сносно. Правда, к этому времени яйца почти закончились. Зато даже не пересолила! Так что могла собой гордиться.