Пальмира Керлис: Белоснежка, смерть и лесные твари

Глава 1

Что мне снег, что мне зной,

Когда мой гроб придавлен плитой.

Напевала я эту милую песенку, вжимая в мраморные плиты грязную тряпку. Пол в восточной части замка был таким же скользким и подлым, как характер моей драгоценной мачехи. Каждый раз, стоило мне отвлечься, он тут же собирал пыль в углах, как придворные интриганы копят компромат.

Что мне снег, что мне зной,

Когда мой гроб…

Со стороны сада послышалось шуршание крыльев. На резной подоконник открытого окна уселись три ворона. Шесть глаз-бусинок уставились на меня с интересом. Я продолжила водить тряпкой, а они сидели и слушали. Один, самый наглый, каркнул так, будто поперхнулся. С его крыла слетело черное перо и плавно опустилось на только что вымытый, скучающий без грязи пол.

О, спасибо! Для моего амулета пригодится.

Я схватила подношение и сунула в карман застиранного платья – серого, бесформенного, идеально скрывающего все, что могло бы заинтересовать кого-то с бьющимся пульсом. Смахнув со лба пот, я выжала тряпку в ведро с водой, ставшей мутной, как мои мысли.

Пожалуй, я выросла именно такой, как мечтала покойная матушка, испустив дух и даруя мне его взамен. Кожа – белая, как первый снег, губы – красные, как только что пролитая кровь, волосы – черные, как эбеновое дерево. Правда, есть нюанс… Вместо того чтобы восседать на троне в шелках, я прислуживала в замке, драя полы. И пела птичкам песенки своим нежным голоском. Ненавидела это, но закрыть рот было выше моих сил.

Что мне снег, что мне…

– Что за чудесное пение? – раздался рядом мужской голос. – Хоть песня и… своеобразная.

Я мгновенно юркнула в глубокую нишу, где обычно стояла безобразно дорогая ваза с еще более безобразными засушенными цветами. Вазу, к счастью, унесли мыть, и мое укрытие было идеальным.

Из-за угла вышел незнакомец. Писаной красоты, если, конечно, вам нравятся златокудрые юноши с челюстями, способными раскалывать орехи. На нем был камзол, расшитый изящными узорами, и отороченный горностаем плащ. Да это же принц Стоян из соседнего королевства! Тот самый, что, по слухам, приехал ко мне свататься. Какой наивный…

Он остановился посреди коридора, оглядываясь. Его взгляд скользнул по моему ведру, задержался на нем с легким недоумением, будто принц видел такую диковинку впервые. Потом Стоян прошелся туда-сюда, явно что-то высматривая. Я сжала мокрую тряпку так, что с нее закапало на пол.

Вот и чего же ты топчешься по только что вымытому, а? Сейчас наступишь в лужу, поскользнешься, расшибешь свою кудрявую голову, и кто потом будет оттирать кровь? Само собой, я!

В этот раз мне повезло. Он аккуратно переступил через лужу, еще раз окинул коридор пустым взором и, так никого и не обнаружив, удалился тем же путем, каким пришел.

Я выдохнула. И тут же принялась зачищать оставленные им на идеально чистом полу следы. Проклятые сапоги с узкими носами всегда оставляли самые уродливые отпечатки.

Интересно, о чем он будет говорить с королевой, моей мачехой? Наверняка станет упрашивать отдать за него мою венценосную персону. Сомнительная затея. Ведрана скорее сама выйдет за него замуж, хотя ей уже под… ну, в общем, давно не восемнадцать. Но мне-то какая разница? Я все равно не услышу их разговора. У меня в замке увлекательная жизнь в роли поломойки и по совместительству певчей канарейки.

Я как раз принялась за особенно въевшееся пятно, вероятно оставленное кем-то из придворных, пролившим вино с особым цинизмом, когда ко мне подошел лакей королевы.

– Ее величество желает тебя видеть, – буркнул он, глядя куда-то мимо меня. – В приемном зале. Немедленно.

Не к добру это…

Я отставила ведро в угол и поплелась в приемные покои – по темным узким коридорам, которыми ходили слуги. Пробравшись по задним лестницам, просочилась в тронный зал через неприметный черный ход. Мачеха восседала на троне из черного дерева. Она была облачена в платье цвета ночной грозы, усыпанное лиловатым жемчугом. Выглядела ослепительно, ценителей прекрасного мог смутить разве что легкий налет жестокости вокруг слишком уж тонких губ.

Перед ней стоял принц и размахивал изящной рукой.

– Ваше величество Ведрана, вы прекрасны, как утренняя звезда в ночи уходящего лета, – лил он мед в таких количествах, что на целую бочку хватило бы.

Королева благосклонно улыбнулась, демонстрируя идеальный оскал. Ну а что? Она давно свободная женщина. Уже десять лет, с тех пор как мой бедный батюшка, король Стеван, внезапно скончался «по трагическому стечению обстоятельств»…

– Благодарю вас, ваше высочество, – прозвучал ее польщенный голос. – Вы очень любезны.

– Осмелюсь спросить, – продолжил Стоян, – позволите ли вы мне узреть принцессу? О ней так мало известно, но я убежден, она вся в свою мать, редкую красавицу.

Лицо Ведраны на миг стало похоже на ту самую каменную плиту из моей песенки.

– Конечно, дорогой гость. – Она повернула голову, и ее холодный, как лед в погребе, взгляд упал на меня. – Северина, дитя мое, подойди.

У меня внутри все оборвалось и рухнуло куда-то в башмаки. Принц Стоян обернулся. Его взгляд прошелся по моей засаленной одежде, по растрепанным волосам, по рукам, красным от холодной воды. Его физиономия выразила крайнюю степень изумления.

Делать было нечего. Я приблизилась к трону и, стараясь не споткнуться о собственные ноги, сделала неловкий реверанс.

– Но… почему принцесса… в таком виде? – выдавил наконец принц.

Королева испустила тяжкий многострадальный вздох, достойный монолога о бренности бытия.

– Ах, милый принц, я знаю, какие слухи ходят по королевству. Будто бы я тиранствую над бедной сироткой. Но это не так.

Пф-ф-ф! Ага, конечно. Не так.

– Ее покойный отец и мой супруг король Стеван, – молвила Ведрана, возводя глаза к расписному потолку, – завещал воспитывать дочь в строгости. Чтобы она познала все тяготы жизни простого народа и в будущем стала мудрой и справедливой правительницей. Ведь я сама, как вам известно, не королевских кровей. Я служу своему народу верой и правдой, не зная роскоши и праздности.

Народ был бы в шоке от таких новостей! Я едва удержалась, чтобы не закатить глаза к тому самому потолку.

Стоян, казалось, проникся, но уточнил:

– Принцесса Северина, разве вы не хотите надеть нарядное платье и отправиться, например, на бал?

– Нет, – понуро и скромно ответила я, – воля отца для меня закон, и такое воспитание – большая честь.

Слова сами вырывались из моего рта, я просто не могла ответить иное. Но если бы могла, то это было бы сплошь нецензурно!

– Так это вы пели в коридоре? – ахнул Стоян. – У вас замечательный голос. И… вы все равно очень красивы. Кожа такая белая, фарфоровая! А губы сочные, как спелые ягоды волчьего лыка.

Я мысленно поблагодарила его за сравнение с ядовитой дрянью. Ведрана поджала свои отнюдь не ягодные губы. На ее лбу наметилась морщинка раздражения.

– Дитя, ты можешь идти, – произнесла она властным тоном. – Уверена, у тебя еще много работы.

Я молча поклонилась еще раз и, пятясь, направилась к выходу. Комплименты принца висели у меня за спиной нехорошим грузом. Как бы они не вышли мне боком…

Глава 2

За окнами уже сгущалась та особая непроглядная темнота, что наступает в предрассветные часы, когда даже совы затихают, устав от собственной мудрости. Я наконец закончила мытье полов и поставила клятое ведро в угол. Чтобы завтра все начать сначала. Надеюсь, отправят помогать на кухню – почистить гору картофеля или перебрать зерно. Немного разнообразия! Правда, там вечно толклись сердобольные поварихи, пытающиеся сунуть в руки хоть краюху хлеба, хоть миску похлебки. А если я проглочу хоть крошку, случится крайне неловкая ситуация…

После длинного рабочего «дня» горло ныло и саднило, словно его натерли наждачной бумагой. Но таков расклад: песенки и каторга были неразрывны. По крайней мере, мое пение гарантировало, что ко мне никто не подойдет близко – кроме птичек и принца, разумеется.

Я побрела в свою каморку – крошечную клетушку под самой крышей, где пахло старым деревом и плесенью, обосновавшейся тут, наверное, еще до моего рождения. Задвинув щеколду, я зажгла свечу и присела на пол. Достала из кармана воронье перо, холодное и гладкое. Пальцы нашли знакомые щели в половице, я поддела ее ногтем и приподняла. Вытащила из тайника потрепанную тетрадь в грубом кожаном переплете и уродливую куколку, сплетенную из темных волос, тонких вороньих косточек и перьев.

Я вставила новое перо, и амулет стал чуть более завершенным. Если я правильно переписала указания из колдовской книги в покоях мачехи, пока мне дозволялось протирать там пыль… Если книга не врала и если у меня хватит удачи раздобыть каплю крови Ведраны… То, возможно, у меня что-то и получится. С волосами было проще – ура ежедневной уборке! Королева теряла их с щедростью, достойной лучшего применения. А вот с кровью задача посложнее. Но что не сделаешь ради светлого будущего без принудительного мытья полов? Как бы там ни было, это моя единственная надежда на свободу. Ибо держали меня в замке отнюдь не стены и не высокая ограда, а отнятая способность сказать: «Да пошли вы все».

В той же книге говорилось, что куда действеннее был бы обсидиановый кинжал, заговоренный в ночь полнолуния. Но где же, спрашивается, я его возьму? На кухне такого не валялось.

Знал бы отец, на ком женился во второй раз! Увидел в толпе провинциальную ведунью, когда проезжал по своим королевским делам, и – бац! – влюбился без памяти. Наверняка она и его околдовала. Но он уже поплатился за свою ошибку. Я помнила, как отец кашлял, давился, а из уголков его губ стекала алая струйка, прежде чем он «потерял равновесие и рухнул с балкона» в сад, усыпанный гравием. Говорят, умер быстро. Хочется верить, что так и было.

Стоило закрыть глаза, и я снова видела клятый балкон в его покоях. Чувствовала холод резной решетки под ладонью. Слышала хриплый надрывный кашель отца. Помнила и свой собственный, а еще теплое липкое пятно на собственной маленькой ладони и как я поднесла ее к губам. Тогда я даже не поняла, что это. Просто упала на пол и…

А было бы все иначе, не окажись я в тот роковой момент с ним на балконе? Возможно. Но не факт, что лучше. С мачехой не бывает «лучше». Только «по-другому плохо» или «невыносимо хуже». А вот без ее контроля мне станет отлично, в этом нет ни малейших сомнений!

Я спрятала амулет и тетрадь обратно в тайник, погасила сальную свечу и повалилась на жесткую койку. Было бы неплохо уметь видеть сны. Но для этого нужно уметь спать…

Меня накрыла прозрачная студенистая полудрема. Первые лучи солнца, бесцеремонно пробившиеся в окошко, заставили меня открыть глаза. Пора. Снова драить полы. И снова петь!

Что мне зверь, что мне птица,

Все равно лежать в гробнице.

Я водила щеткой по мраморным плитам главного холла, исторгая свою серенаду, когда по лестнице спустилась Ведрана. Ее шелковое платье шуршало, словно змея, выползающая на охоту.

– Соловушка моя, – усмехнулась она. – Пойдем со мной.

Вот вам и доброе утро…

Я послушно побрела за ней, оставив щетку посреди полувымытого пола. Пусть другие походят, поспотыкаются – хоть какое-то развлечение в моей серой жизни.

Ее покои были воплощением готического великолепия. Мрачные гобелены, массивная мебель из черного дерева, канделябры в виде сплетающихся рук. Воздух был густ от запаха дорогих благовоний, перебивавших странную, едва уловимую нотку чего-то металлического и острого. Я знала, что за одним из резных шкафов скрывалась потайная дверь. Куда она вела – в подвал, в потайные комнаты? – было загадкой. Но каждый раз, оказываясь здесь, чувствовала оттуда сквозняк.