Одним из основных критериев, позволяющих отличить вину подлинную от вины невротической, является фокус внимания. При подлинной, здоровой вине мы сосредотачиваемся на другом человеке, на том, кому причинили зло, нанесли ущерб, мы думаем о его переживаниях. При невротической вине мы фиксируемся на собственной боли, на своих фантазиях относительно произошедшего и практически не думаем о том человеке, который пострадал в результате нашего действия или бездействия.

Когда вина подлинная, мы понимаем последствия наших действий, осознаем ущерб, причиненный конкретному человеку или людям. Эта ответственность не навязана нам другими и не отнята у других. Это наша собственная ответственность, которая связана с нашими ценностями, жизненными ориентирами и критериями, с нашими моральными и духовными установками. «Это поступок, который я мог бы не совершать, у меня был выбор. Но я сделал выбор, в результате которого произошли события, повлекшие за собой страдания другого человека. И в данном случае неважно, понимал я тогда или нет все последствия».

Подлинная вина выражает потребность осознать и сохранить свои ценности, нести ответственность за себя и свои поступки. И это созидательная сила. Однако ответственность может быть разрушительной, если она навязана извне или отнята нами у других.

• • •

В хосписе была семья, где в результате цепи трагических событий полуторагодовалый малыш впал в кому и шесть лет лежал в таком состоянии дома. Дышал за ребенка аппарат ИВЛ, кормили его через гастростому. У них была няня – дипломированная медсестра, которая очень помогала в уходе за ребенком, потому что отец должен был работать, а потом и мама стала выходить на работу на несколько часов в день. Все остальное время родители посвящали сыну, постоянно находясь в состоянии надежды и неуверенности в завтрашнем дне. Они самоотверженно за ним ухаживали, сочетая роли мамы, папы, сиделки, медсестры, реаниматолога, массажиста. При этом они смогли сохранить отношения мужа и жены, родить еще детей, что получается далеко не у всех. Родители были глубоко рассуждающими, мудрыми людьми. Но они постоянно задавали себе вопросы, на которые не находили ответы: «Почему именно с нашим ребенком это случилось? В чем мы виноваты перед Богом, судьбой? Что мы нарушили, где ошиблись? Что с нами не так?»

Эти вопросы, вероятно, имеют отношение к базовым иллюзиям о справедливости и простоте устройства мира, где все линейно: ты совершил зло – ты получил возмездие; ты ведешь себя плохо – тебя наказывают; ты ведешь себя хорошо – тебя поощряют. Эта молодая семья не могла понять, где они свернули не туда, почему с их ребенком это произошло, они винили себя, винили врачей.

Однажды наша хосписная команда убедила их поехать с двумя младшими детьми в цирк: «Ребята, есть билеты. Чудесное новогоднее представление. Съездите. Когда последний раз вы куда-то выбирались вместе с детьми?» Никогда и никуда, потому что всегда должны были быть рядом с мальчиком, находящимся в коме. И они решили поехать.

Поскольку это было 30 декабря, они попали в чудовищную пробку. Шел снег, вокруг безнадежно стояли машины, и, как потом мне рассказывала мама, стало понятно, что, скорее всего, ни в какой цирк они уже не успеют. «Сижу и думаю – ну и что? Впервые за пять лет мы все вместе куда-то едем, дети сзади веселятся. Рядом муж ругается, но это мой любимый муж, который всегда так реагирует, когда что-то идет не по плану. И я говорю ему: "Слушай, чего ты так нервничаешь? Ну, не попадем мы в цирк, поедем в кафе, будем есть пиццу, общаться – это же тоже будет хорошо!" А он мне отвечает резко: "Да, хорошо! Конечно, не успеем, пиццу поедим! Вообще, все будет хорошо, а потом мы все умрем, и это тоже будет хорошо!"

В этот момент, – рассказывала женщина, – у меня в голове как будто что-то щелкнуло. Я посмотрела на мужа, на детей, на людей в соседних машинах и внезапно поняла: да, мы все умрем. Не только мой несчастный маленький сын, который лежит на ИВЛ, зависнув где-то между небом и землей, а умрем мы все. И вдруг мне стало настолько легко, что я засмеялась и ответила мужу: "Да, мы все умрем, действительно, это так". Он сначала посмотрел на меня как на безумную, а потом тоже начал смеяться. И внезапно машины вокруг поехали, пробка рассосалась, мы успели и в цирк, и в кафе».

Когда они вернулись домой, то, не сговариваясь, приняли решение, что отпустят сына, если ему придет пора уйти. Он уже много раз умирал, и родители снова и снова проводили сердечно-легочную реанимацию, они были спаянной реанимационной бригадой. Отпустить ребенка получилось не сразу, еще два раза они возвращали его к жизни, но потом сказали: «Мы очень любим тебя и хотим, чтобы ты всегда был с нами, но мы понимаем, как ты устал здесь находиться и утешать нас, поэтому если ты хочешь сейчас – иди, мы отпускаем тебя». И мальчик очень спокойно и тихо умер, хотя все-таки был вызван врач, который сделал все, чтобы вернуть его к жизни.

Это не значит, что после смерти сына родители облегченно выдохнули: «Наконец-то все закончилось, наш сын теперь в лучшем мире, и все хорошо, все замечательно». Нет, у них было и горе, и тоска, и чувство вины тоже было. Но оно было не разрушительным, а очень осознанным и понятным, таким, из которого выходят, став сильнее, а не слабее.

• • •

«Как бы то ни было, человек не избавлен от того, чтобы не сталкиваться со своей ограниченностью, которая включает то, что я называю трагической триадой человеческого бытия, а именно: болью, смертью и виной»^[2]. Под болью австрийский психиатр Виктор Франкл имеет в виду страдание, а две другие составляющие трагической триады представляют собой двойственный факт человеческой смертности и неизбежности ошибок.

В этой книге мы подробно рассмотрим лишь одну составляющую этой «трагической триады», а именно вину. Что такое вина? Какой она бывает и как возникает? Как избавиться от чувства вины? Возможно ли искупить вину? Получить прощение и простить себя и другого?

В вине двух апостолов – Иуды Искариота, который предал Христа, и апостола Петра, который трижды отрекся от Христа, – есть очень важный аспект. Иуда после предательства и преступления раскаялся и повесился, тем самым совершив гораздо больший грех, потому что не поверил в возможность искупления. Осознание своего преступления стало для него непереносимым, и он покончил с собой, потому что был уверен, что ему не может быть прощения.

Петр, который трижды отрекся от Христа, предал свою веру и любовь, тоже глубоко раскаялся и бесконечно страдал, но не отчаялся и до конца своих дней проповедовал веру Христову. Он не просто получил прощение, а стал первоверховным апостолом.

Глава 1
Вина и ее сотоварищи

Нет более гордого заявления, чем сказать: «Я буду поступать по совести».

ЭРИХ ФРОММ

Давайте порассуждаем о том, что такое вина, совесть и стыд, ответственность и тревога. При этом неизбежно придется обращаться к определениям этих понятий, которые дают философы, лингвисты, юристы, богословы и психологи. У вас есть выбор, читать или нет эти отсылки, размышлять или нет над теориями «великих».

Со своей стороны могу сказать, что читать и думать всегда полезно, ибо, как сказал святитель Игнатий (Брянчанинов), «в рассуждении соединены премудрость, разум, духовные чувства, отличающие добро от зла, без которых внутренний дом наш не созидается и духовное богатство не может быть собрано»^[3].

Такие размышления дают возможность задуматься о себе, своих ценностях и мировоззренческих позициях. Начать разделять свое и стороннее, истинное и привнесенное извне. И в конечном итоге помогут отделить свои ошибки, свою истинную вину от вины чужой и навязанной, пройти путь осознания и искупления, очистить совесть и вернуть душевный мир. Как же это будет хорошо!

Вина и совесть

В самом начале пути к счастливому бытию «без страха и упрека» мы сталкиваемся с первым сомнением: Альберт Швейцер^[4] говорит, что чистая совесть как таковая вообще невозможна. Если совесть – значит, обязательно больная. Чистую совесть Швейцер считает изобретением дьявола: «Тот, кто говорит, что его совесть чиста, просто не имеет совести, потому что совесть как раз и есть инструмент, указывающий на уклонение от долга. Люди постоянно грешат, попустительствуют своим слабостям, и, значит, чистая совесть – не более чем иллюзия, или самообман»^[5].

А что же с чувством вины? Если чистая совесть – изобретение дьявола, то мучения, вызванные чувством вины, – это для нас благо? И тогда не надо от чувства вины избавляться? Цицерон, напротив, был очень категоричен: «Не существует никакого великого зла, кроме чувства вины»^[6].

И кому же верить? Кто из великих прав?

В «Реальном словаре классических древностей по Любкеру»^[7] дано следующее определение понятия вины:

Вина Culpa в обширном смысле – всякий безнравственный или нарушающий право поступок, в тесном смысле неоказание должной заботливости. Учение о Сulpa имеет большее значение в гражданском праве для вознаграждения убытков, происшедших от Culpa, a в уголовном – для определения тяжкости преступления.

Таким образом, из этого определения очевидно, что вина – достаточно сложное понятие и переживание. Налицо связь вины с нравственными принципами и нормами человека и общества, в частности с тем, что мы называем совестью.

Рассмотрим это переживание с разных позиций.

Позиция первая – это сфера закона, и связана она с нарушением устоев общественной жизни. В науке уголовного права неоднократно высказывалось суждение, что по степени глубины учения о вине измеряется развитие уголовного права^[8]. Вина представляет собой отражение внутренних процессов, происходящих в человеке, совершившем преступление, и ее определение не может быть простым делом. Однако отношения виновного человека и закона имеют четкую схему: признание вины, наказание и освобождение.

Позиция вторая – отношения между виновным и неким абсолютом, в который он верует. Это высочайшая сфера, в которой отношения человека и Бога реализуются через признание греха, раскаяние и искупление в его различных формах. Обратимся к определению вины, данному в «Библейской энциклопедии Брокгауза»^[9]. Каждый отвечает за свои дела, и, становясь виновными перед людьми, мы в конечном счете оказываемся виновными перед Богом. Только прямое обращение к Святому и Живому Богу приводит человека к полному осознанию своей вины и постижению всей ее глубины.

Наконец, третья позиция – отношения между человеком и его совестью. Считается, что среди всех известных живых существ лишь человек способен взглянуть отстраненно не только на свое окружение, но и на самого себя. Поэтому он может сам для себя становиться объектом, который можно как поддерживать, так и осуждать. А человеческая совесть, таким образом, может осуждать не только его действие, но и бездействие, не только реализованные решения, но и отсутствие решений, даже образы и желания, которые только что возникли или вдруг всплыли в памяти. Совесть осуществляет нравственный самоконтроль, формулирует нравственные обязанности, требует их выполнения и производит самооценку совершаемых поступков.

Основоположник аналитической психологии Карл Густав Юнг говорит об истинной и ложной совести: «Парадоксальность, внутренняя противоречивость совести издавна хорошо знакомы исследователям этого вопроса: помимо "правильной" есть и "ложная" совесть, которая искажает, утрирует, превращает зло в добро и наоборот… Без этой парадоксальности вопрос о совести вообще не представлял бы проблемы, поскольку всегда можно было бы целиком полагаться на решение совести»^[10].