Я смотрела на спящую дочь – такая маленькая, беззащитная, с разметавшимися по подушке волосами. Она посапывала во сне, иногда чему-то улыбаясь. На щеке остался след от подушки, а к ночной рубашке прилип маленький маршмеллоу. Её мир пока ещё целый, неразрушенный. И я должна сделать всё, чтобы он таким и остался.

Утром Наташа ушла на работу, оставив мне запасные ключи и записку с номером ее знакомого риэлтора. Я отвела Алину в сад, стараясь отвечать как можно беззаботнее на её вопросы о папе и доме. Она не понимала, почему мы не взяли с собой её любимого плюшевого зайца. «Не переживай, солнышко, – сказала я, целуя её в макушку, – сегодня заберём и зайку, и все твои игрушки.»

И теперь я стояла перед дверью нашей… теперь уже его квартиры. Телефон по-прежнему молчал – за всё это время Костя так и не позвонил. Видимо, был слишком занят, придумывая оправдания с той… как её… Впрочем, какая теперь разница?

Глубоко вздохнув, я достала ключи. Нужно просто собрать вещи и уйти. Только бы его не было дома.

Глава 3

Ключ не успел коснуться замочной скважины – дверь распахнулась резко, словно он стоял за ней всё это время, прислушиваясь к звукам на лестничной площадке. Костя возник на пороге так внезапно, что я невольно отшатнулась. Сердце пропустило удар, а потом забилось с бешеной скоростью. Я не была готова к этой встрече, не сейчас, не так скоро.

Он выглядел помятым – несвежая рубашка, щетина, красные глаза. Ничего общего с тем безупречно одетым мужчиной, каким он обычно уходил на работу. Полбутылки виски на журнальном столике, видневшемся в глубине прихожей, объясняли его состояние.

– Лена… – он произнёс моё имя с интонацией, которую, видимо, считал раскаянием. – Я не знал, придёшь ли ты…

Я молча протиснулась мимо него в квартиру, стараясь не вдыхать запах, исходивший от него – смесь перегара, несвежей одежды и едва уловимых женских духов. Желудок скрутило от отвращения. Раньше он пах иначе – свежестью, лосьоном после бритья, тем особенным запахом, который я когда-то любила.

Прошла в спальню, не останавливаясь, хотя каждый шаг отдавался болью. Здесь, в этой комнате, на этой кровати – воспоминание обожгло, как кипяток. Я рывком открыла шкаф и достала большой чемодан, купленный для нашей так и не состоявшейся поездки в Грецию. Мы откладывали её три года, всё время находя причины: «вот закончу проект», «вот сдам отчёт», «вот Алинка подрастёт»… А теперь уже и не будет её – той мечты о белых домиках на берегу лазурного моря.

– Лен, ну давай поговорим, – начал Костя, опираясь о дверной косяк. – Ты не понимаешь, как всё было на самом деле.

Я продолжала методично складывать вещи – свои и Алинины. Аккуратно, почти педантично разглаживала каждую складку на её любимом платьице в горошек. На секунду задержала в руках крошечную футболку с единорогом, которую мы выбирали вместе, и память услужливо подкинула картинку: Костя, держащий дочь на плечах, смеющийся, пока она пытается дотянуться до игрушки на верхней полке… Нет. Хватит. Я затолкала воспоминание поглубже и положила футболку в чемодан.

– Это всё впервые, клянусь! – Его голос стал громче, настойчивее. – Рита просто попросилась зайти в уборную, мы проезжали мимо дома…

Я фыркнула, не удержавшись, но продолжала молчать. Зашла в ванную, собрала косметичку, Алинину зубную щётку с русалочкой, её шампунь в форме дельфина. Всё это тоже отправилось в чемодан.

– Ты сама виновата! – в его голосе появились истеричные нотки. – Все разговоры только о работе и Алинке. А обо мне ты когда в последний раз думала? Меня будто и нет для тебя!

Эти слова прорвали плотину моего молчания. Внутри всё словно взорвалось – ярость затопила сознание горячей волной, поднимаясь от живота к горлу, к глазам, застилая взор красной пеленой.

– Что? – я резко развернулась, и Костя невольно сделал шаг назад, увидев выражение моего лица. – Я о тебе не думаю? Я?!

Дрожащими от гнева руками я указала на полку у зеркала – его любимый лосьон, который я заказывала через подругу из Франции. На тумбочку – книга, которую он давно хотел прочесть. На настенный календарь – обведённая красным дата, три недели назад, когда я устроила ему сюрприз.

– Это я приглашаю тебя на свидания, Костя! – мой голос дрожал, поднимаясь почти до крика. – Это я бронирую столики, придумываю, куда пойти! Это я устроила тебе ванну со свечами и шампанским, когда ты пришёл после «важной встречи»!

Он смотрел на меня растерянно, словно видел впервые. И эта растерянность только подливала масла в огонь моего гнева.

– А ты? Ты хоть помнишь, когда в последний раз дарил мне цветы просто так, а не на восьмое марта? Когда говорил комплимент не дежурный, а искренний? Когда последний раз звал в кино, а не я тебя?

Слёзы жгли глаза, но я не позволяла им пролиться. Только не сейчас, только не перед ним.

– Я устала быть мужиком в нашей семье, Костя! – выплёвывала я слова, словно они жгли мне язык. – Я устала решать все проблемы! Документы на машину – я, налоговая декларация – я, коммунальные службы, сантехники, электрики – всё я!

Я подошла к нему вплотную, чувствуя, как дрожит всё тело от накатившей волны адреналина.

– Помнишь, когда у нас сломались ключи от подъезда? Две недели, Костя! Две чёртовых недели ты не мог дойти до офиса управляющей компании! А у меня бессонные ночи, совещания, проекты, ребёнок – и я всё равно нашла время решить этот вопрос!

Костя отвёл глаза, и в этом жесте я увидела признание поражения. Но было уже слишком поздно.

– А теперь ты стоишь и обвиняешь меня? – мой голос упал до шёпота, что звучало страшнее любого крика. – После того, как я застала тебя в нашей постели с твоей секретаршей, ты смеешь меня обвинять?

Он молчал, разглядывая пол, свои руки – что угодно, только не мои глаза. Эта трусость окончательно поставила точку в истории, которую я все ещё пыталась переписать в своём сердце.

Я вернулась к сборам. Чемодан медленно заполнялся вещами. В детской я аккуратно уложила Алинины игрушки – плюшевого зайца, которого она не могла оставить, любимую книгу сказок с потрёпанными от частого чтения страницами, пластмассовую музыкальную шкатулку с танцующей балериной. Каждая вещь хранила историю, каждая была частью жизни, которая рушилась на глазах.

Со стены на меня смотрела наша семейная фотография – я, Костя и крошечная Алина, которой тогда было всего полгода. Счастливые улыбки, надежды на будущее, планы, которым не суждено было сбыться. Руки дрогнули, когда я снимала рамку со стены и бережно заворачивала в свитер.

– Что ты делаешь? – Костя снова появился в дверях, его голос звучал почти трезво.

– А на что это похоже? – спросила я, не оборачиваясь. – Забираю наши с Алиной вещи.

– И куда вы пойдёте?

В его тоне сквозила насмешка, от которой внутри всё сжалось. Неужели он действительно думает, что мне некуда идти? Что я буду умолять его о прощении, стоять на коленях, лишь бы не остаться на улице?

– Не твоё дело, – отрезала я. – Я подаю на развод. И на алименты.

– Алименты? – он издал странный звук, что-то среднее между фырканьем и смешком. – На что ты рассчитываешь? На моё благородство?

– Нет, – я наконец повернулась к нему, и что-то в моём взгляде заставило его снова отступить. – На твоё благородство я давно не рассчитываю. На закон – да.

Я защёлкнула чемодан и поставила его на пол. Огляделась – ничего не забыла? Взгляд упал на семейный фотоальбом на полке. Рука потянулась к нему, но я остановилась. Нет. Прошлого не вернуть. Оно останется здесь, в этих стенах, вместе с разбитыми мечтами и преданной любовью.

Костя стоял, загораживая проход, раздражение и злость исказили его некогда красивое лицо. Глаза, которые когда-то светились любовью, теперь горели мстительным огнём.

– Я заберу у тебя дочь! – выкрикнул он, хватая меня за руку, когда я попыталась пройти мимо.

Его пальцы больно впились в кожу, наверняка останутся синяки. Но страшнее физической боли были его слова – они ударили под дых, выбивая воздух из лёгких. Мгновение паники – ледяной, парализующей – сменилось такой яростью, какой я никогда в себе не знала.

– И что ты с ней будешь делать? – я презрительно хмыкнула, высвобождая руку. – Ты, который не помнит, в какой группе она в саду? Который не знает, какие лекарства ей можно, а какие нельзя? Который ни разу не был на родительском собрании?

Он молчал, и в этом молчании читалось поражение. Я подхватила чемодан, чувствуя, как каждая мышца напряглась от тяжести. Физической и эмоциональной.

– Только попробуй, – прошипела я, обжигая его гневным взглядом. – Только попробуй отнять у меня дочь, и я уничтожу тебя. Клянусь, ты пожалеешь, что родился.

Мои слова повисли в воздухе – яростные, беспощадные, не допускающие возражений. Что-то мелькнуло в его глазах – страх? раскаяние? – но мне было всё равно. Я вышла из квартиры, с силой захлопнув за собой дверь. Звук эхом прокатился по пустому подъезду, словно ставя окончательную точку.

Лифт спускался мучительно медленно. Я стояла, судорожно вцепившись в ручку чемодана, и смотрела на своё отражение в зеркале. Бледное лицо, красные пятна на щеках, прядь волос, выбившаяся из хвоста. Воплощение разрухи и отчаяния. Но в глазах – решимость, злость, жажда жизни. «Мы справимся», – беззвучно прошептала я своему отражению. – «Мы сильные. Мы выдержим».

Двери лифта открылись, выпуская меня в холодный и пустой подъезд. Первая осенняя прохлада обволокла меня, когда я вышла на улицу. Жёлтые листья кружились в воздухе, прилипали к влажному от недавнего дождя асфальту. Один упал на чемодан – ярко-красный, с прожилками, похожими на кровеносные сосуды. Я стряхнула его и пошла вперёд, не оглядываясь.

Внезапно я почувствовала странную лёгкость. Словно сбросила с плеч непомерную тяжесть – тяжесть фальшивого брака, неоправданных ожиданий, разочарований, накапливавшихся годами. Впереди была неизвестность – пугающая и одновременно манящая.

«Справлюсь», – думала я, шагая к остановке такси. – «Выдержу. Ради Алины. Ради себя».

Небо над головой прояснилось, обещая если не солнечный, то хотя бы сухой день. Я подняла лицо к нему, впервые за долгое время чувствуя не только боль, но и надежду. Тонкую, хрупкую, но настоящую.

Телефон в кармане завибрировал. Я ожидала увидеть имя Кости – извинения, угрозы, обещания. Но на экране высветилось сообщение от Наташи: «Как ты? Всё в порядке? Звони, если нужна помощь».

Простые слова заботы, на которые вдруг захотелось ответить не стандартным «всё нормально», а честно: нет, не в порядке, мне больно, страшно, одиноко. Но я не одна. У меня есть дочь, есть настоящие друзья, есть силы начать всё сначала.

Такси подъехало, и водитель вышел, чтобы помочь с чемоданом. «Куда едем?» – спросил он, захлопывая багажник.

Я на мгновение задумалась. Не к Наташе – нельзя злоупотреблять её гостеприимством. Мне нужно своё место, пусть временное, но своё.

– В гостиницу «Аврора», пожалуйста, – ответила я, вспомнив небольшой отель недалеко от центра. Недорогой, чистый, с завтраками. На первое время подойдёт.

Машина тронулась, унося меня прочь от дома, который больше не был моим. Впереди был долгий путь – бумаги о разводе, поиски квартиры, работы, борьба за алименты, разговор с дочерью… Но сейчас, сидя на заднем сиденье такси, глядя, как проносятся мимо городские пейзажи, я вдруг почувствовала странное спокойствие. То, что казалось концом, на самом деле было началом.

Я достала телефон и набрала сообщение Наташе: «Забрала вещи. Еду в гостиницу. Потом в банк. Заберу Алину из сада. Вечером расскажу всё».

Помедлив, добавила: «Спасибо, что ты есть».

Отправив сообщение, я откинулась на сиденье и закрыла глаза. За веками стояли слёзы, но теперь они были другими – не слезами отчаяния, а слезами очищения. Боль никуда не делась, но к ней примешивалось что-то ещё – решимость, надежда, вера в себя.

«Мы справимся, Алинка», – мысленно прошептала я. – «Мама обещает».