Духовка Сильвии Плат (страница 11)
Больше мы не произносим ни слова. Приступаем к работе. Почти целый час сидим молча. Это мучительно, потому что мне не терпится поговорить хоть о чём-нибудь. Пусть я и не скажу этого, но всё же мы не виделись целые выходные, и я скучал.
Молчание прерывается, когда в комнату заползает Молли. Сегодня она в голубом платье, которое ей очень идёт, в руках рисунок.
– Фло… можно я войду? – И это могло бы быть очень вежливым, если бы она уже не вошла.
– Ты уже тут, Пупс, – усмехаешься ты. Тебе явно становится лучше, когда ты её видишь. И мне, кстати, тоже.
Она хлюпает носом и неуклюже подходит к тебе.
– У меня не получается, – говорит она расстроенно, – помоги мне… пожалуйста. – От её «пожалуйста» даже у меня разрывается сердце.
Ты берёшь рисунок.
– Привет, Сид, – вдруг говорит она, словно только что меня заметила.
– Привет… – мне тоже хочется назвать её Пупсом, потому что мне кажется это милым и ей это прозвище подходит, но тут же осекаюсь, – …Молли.
– Некрасиво. Правда? – спрашивает она по поводу рисунка.
Ты поворачиваешь его, чтобы я мог высказать мнение эксперта, хотя в живописи я разбираюсь как свинья в апельсинах. Да и к тому же что бы Пупс ни нарисовала, я бы заверил её, что она в тысячу раз лучше всяких там Леонардо да Винчи, и неважно, что она не знает, кто такой этот дядька со странным именем.
– Мне очень нравится, – говорю я, глядя на рисунок.
На нём изображена вся семья. Взгляд ребёнка не подделать. По этому рисунку можно многое сказать о вашей семье. Вот мистер Вёрстайл: в костюме, с галстуком, деловым портфелем и мобильным в руках. Видимо, всегда занятой.
Рядом с ним твоя тётя. В одежде Джейн меня ничего не смущает, больше напрягает то, что она стоит за твоим отцом, хотя обычно дети не задумываясь рисуют всех на одной линии. Значит ли это, что твой отец полноправный и неоспоримый глава семьи?
Возле Джейн Молли изобразила саму себя в том самом голубом платье, в котором она сейчас. На рисунке она единственный человек с улыбкой, хотя опять же, помню, что Пит тоже рисовал что-то подобное и у него поголовно все улыбались, а я был весь в веснушках. Он рисовал их и на одежде, хотя очевидно же, что там их быть не должно.
С правого края на рисунке находишься ты – самый интересный персонаж, которого даже Молли трудно разгадать, хотя всех остальных она показала очень точно. Ты в тёмно-бордовой юбке по колено и в жакете такого же цвета, судя по всему, это форма какого-то учебного заведения. Рядом с тобой стопка книг. Ты в очках. И, в принципе, это всё, что я вижу в твоём образе, хотя всё же одна интересная деталь присутствует. Несмотря на то, что в левом углу светит солнце, над тобой большая чёрная туча, из которой дождь льётся прямо на тебя. И что бы это могло значить?
– Молли, а это что? – я тыкаю пальцем в тучу.
Ты отворачиваешь от меня рисунок, но снова на него не смотришь, потому что, скорее всего, знаешь, почему над тобой туча.
– Фло в последнее время грустная. С ней такое бывает. Это всё из-за дождевых туч. Дождь никто не любит. Ну а потом тучи проходят, и всё снова становится хорошо, – объясняет она, забирая рисунок. Детская наивность. Даже не знаю, кто её на это надоумил, если не ты.
– У тебя замечательный рисунок. Тебе не нужна моя помощь, – говоришь ты искренне, пытаясь перевести тему.
– Я тоже так думаю, – поддерживаю я.
Молли чуть призадумывается.
– Вы правда так считаете? А то ведь у меня должно быть лучше, чем у этого Бакли. Он такой противный.
Насколько я понял, Бакли – одноклассник Молли, с которым она вечно соперничает за звание лучшей в классе.
– У тебя по-любому лучше, – говорю я с улыбкой.
Она пожимает плечами.
– Пойду покажу маме. – Она разворачивается и, не отрывая взгляда от работы, идёт к выходу. – Но если ей не понравится, я вернусь, и ты мне всё перерисуешь, – по-детски мило угрожает она тебе.
Ты киваешь, и она скрывается за дверью.
– Она прелесть.
– Но почему же ты ей врёшь?
Ты делаешь вид, что не понимаешь, о чём это я.
– Дождевые тучи никто не любит бла-бла… В дожде нет ничего плохого.
– Можно промокнуть и заболеть, – парируешь ты.
– Да, а ещё можно нечаянно подавиться завтраком и задохнуться.
– Ей шесть. Её мир должен быть сказкой, и я не вправе это рушить.
– Как благородно.
– Кроме неё, мне никто не важен.
Я молча негодую.
– Все врут детям. Говорят, что их принесли в капусте, что есть Санта-Клаус и Зубная Фея. Так что теперь? Это ложь во спасение, если хочешь.
– Не хочу, спасибо. Как же до тебя не дойдёт? Я злюсь не от того, что ты врёшь ей, а от того, что ты ведёшь себя со мной так же, как с ней, будто мне шесть. Но, если ты не заметила, я несколько старше. И если уж на то пошло: ты впустила меня в свой мир и постоянно провоцируешь на подобные разговоры, тогда будь добра посвяти в свои тайны.
– Ты всё время забываешься. – Ты встаёшь с пола. – Я впустила тебя лишь на время.
Я тоже встаю, потому что иначе кажусь себе слишком мелким, чтобы бороться.
– Ты не просто та, с кем я делаю это дурацкое задание. Боже! Ты кажешься такой умной, но не понимаешь очевидных вещей. Ты… меня интересуешь. Ещё с того момента, как я увидел тебя в церкви.
– Не смей! – ты пытаешься закрыть уши руками.
– У меня никогда не было никого, с кем я мог бы вот так поговорить, с кем не нужно было бы притворяться. Мы постоянно спорим. Но за эти выходные я кое-что понял: как бы плохо нам ни было вместе – порознь нам в тысячу раз хуже.
– Почему ты не можешь просто игнорировать меня?
– Ты мне интересна. Думаешь, в округе слишком много интересных людей? Как бы не так! Все пустые. А ты, что бы ты там о себе ни думала и ни говорила, ты, – я выдыхаюсь, – вулкан мыслей, эмоций, чувств, информации, который… вот-вот взорвётся.
– Тогда беги, пока не поздно. – В твоих глазах стоят слёзы. От этого у меня внутри всё переворачивается.
– Я не желаю прятаться от чумы. Я хочу её остановить.
– Мой организм уже полностью ею пропитан. Такова моя защитная реакция на это общество. Не чувствовать проще.
– Не чувствовать невозможно, только если ты не робот, а видя, как ты смотришь на Молли, я знаю, что это не так.
– Люди жестоки. Я пытаюсь уберечь её… и себя. Люди – монстры, единственные монстры на этой планете, единственные существа, которые могут причинять вред ради удовольствия, единственные, кто убивает себе подобных ради выгоды. Я жалею, что принадлежу к такому виду, как человек.
– Тогда представь, что ты не человек, и мы пойдём дальше, если тебе так будет проще.
Ты тяжело вздыхаешь.
– Ты ведь не отвяжешься?
– Нет.
Ты опускаешь взгляд. И тут в комнату снова вбегает радостная раскрасневшаяся Молли.
– Фло! Фло! Папа пришёл. Ему понравился мой рисунок. Идём познакомим Сида с ним.
– Он уже уходит, детка, – говоришь ты ей.
– Да, Сид уже уходит, – отзываюсь я эхом.
Молли это не нравится, но расстроиться она не успевает, так как Джейн зовёт её снизу. Она тут же убегает.
– Пока, Сид! – кричит она, уносясь.
– Давай на сегодня закончим, – говоришь ты, начиная складываться. – И чтоб ты знал, я не хочу делать тебе больно, но иногда не получается так, как хочется… Ну, ты и сам знаешь.