Кажется, сама она не вполне понимала, почему ее жалеют. А причина крылась в ее левой руке, где осталось множество шрамов от порезов, ожогов и уколов. Маленькой тощей девочкой с израненной рукой – вот какой ее видели. Разумеется, Маомао скрывала шрамы за повязками, но даже с ними нередко ходила бледная и частенько лишалась чувств прямо на дороге. Другие считали, что с Маомао дурно обращались в семье, отчего она выросла холодной и нелюдимой, и многие жалели ее до слез. Им воображалось, что дома Маомао мучили, резали, жгли руку, но правда была в том, что все увечья она нанесла себе сама.

Изучая заживляющие снадобья и мази от нагноения, Маомао все опробовала на себе, к тому же рано начала понемногу принимать расхожие яды, отчего получила к ним почти полную невосприимчивость. Доходило до того, что Маомао ловила ядовитых змей и позволяла им кусать себя. Увлеченная своими опытами, она забывалась и нередко принимала слишком много лекарств или ядов, отчего могла вдруг лишиться чувств. Что до покалеченной руки, то весь вред получила нерабочая левая, ведь Маомао была правшой. И нет, она нисколько не испытывала, как некоторые, извращенного удовольствия от самобичевания. Однако Маомао нельзя было назвать обычной девушкой хотя бы потому, что она, пытаясь утолить свою жажду знаний, уж слишком тяготела и часто прибегала к различного рода лекарствам и ядам.

Отец Маомао был крайне обеспокоен изысканиями дочери. Они жили на «улице цветов», и он сам обучил ее грамоте, травничеству и лекарскому делу, дабы Маомао могла выбрать иной путь вместо того, чтобы стать девушкой для утех. Не успел он оглянуться, как на него стали клеветать почем зря. Некоторые понимали, откуда берутся шрамы на руке Маомао, но чаще люди бросали косые взгляды не на нее, а на отца. Ведь мало кто мог представить, чтобы юная незамужняя девица на попечении родителя вдруг начала наносить себе увечья ради сомнительных опытов.

Девы-чиновники Нефритового дворца тоже не стали исключением: они дружно сочли, что это отец-изувер продал бедняжку Маомао во дворец, где ей выпала незавидная участь – пробовать кушанья и питье на яд. Неудивительно, что несчастную девочку жалели, а она ни сном ни духом не ведала, что о ней думают.

«Только ем и ем… Вскорости в свинюшку превращусь!» – в очередной раз возмутилась Маомао и вдруг обнаружила, что ее комнату посетил нежданный и довольно-таки нежелательный гость.

* * *

– Что же задержало вас сегодня? – первым делом спросила наложница Гёкуё у своего гостя, сравнимого красотой с небесной девой.

То был господин Дзинси, и на этот раз его сопровождал другой евнух. Видно, в обязанности молодого господина входило посещение наложниц высшего ранга, и он проведывал их время от времени.

Гости принесли в дар сладости, которые Маомао тут же попробовала на яд. Покончив с этим, она отошла за спину наложницы Гёкуё, устроившейся на скамье. Обычно это место занимала госпожа Хун-нян, но она вышла поменять принцессе пеленки. Во время таких посещений присутствие личных прислужниц обязательно, поскольку евнухам не дозволяется говорить с наложницами наедине.

– Только что пришло донесение. Наши войска с успехом подавили восстание варваров, – начал господин Дзинси.

– Что вы говорите! Как же это удалось? Прошу, расскажите в подробностях! – с живым любопытством откликнулась наложница Гёкуё.

Дворец императорских жен – что птичья клетка, и ей, певчей птичке, заточенной в ней, закономерно хотелось узнать как можно больше о внешнем мире. Разговоры о восстаниях варваров будоражили воображение госпожи Гёкуё, что ничуть не удивительно: она, пусть была любимицей императора и держалась степенно, в душе оставалась молода и горяча. Тем более она всего-то на два-три года была старше Маомао.

– Простите, госпожа, но мне кажется, что разговоры о варварах лишь оскорбят ваш слух, – мягко отказал господин Дзинси.

– Я бы ни дня не продержалась во дворце, если бы не имела привычки вникать во все стороны жизни, пусть даже самые неприглядные, – принялась решительно настаивать наложница Гёкуё.

На это господин Дзинси мельком, словно оценивая, бросил взгляд на Маомао.

– Уверяю вас, в донесении нет ничего занимательного, – вновь оговорился он, но все-таки уступил просьбе и принялся рассказывать последние вести из мира по ту сторону птичьей клетки.

* * *

Несколько дней назад императорские войска двинулись в поход на варваров, о которых стало известно, что они готовят какой-то мятеж. Обычно императору было неугодно воевать с дикими народами, чьи племена и поселения окружали империю, но порой приходилось применять силу. К счастью, варварский отряд лазутчиков удалось обнаружить раньше, чем они проникли глубоко в страну, и без значительных потерь обратить в бегство, однако на обратном пути императорское войско попало в беду.

Когда разбили лагерь и сели ужинать, вдруг выяснилось, что в еду подмешали яд. Несколько десятков воинов сильно отравились, многие другие до сих пор жалуются на нездоровье. Подозрения легли на варваров, поскольку припасы для похода были заготовлены в ближайшем от врага поселении и незадолго до встречи с лазутчиками. Само поселение, даром что находится на землях империи, в прошлом имело тесные связи с варварскими кочевыми народами.

Узнав об этом, один военачальник приказал схватить старосту деревни. Всех, кто оказал сопротивление, тут же объявили предателями и казнили на месте за пособничество врагу. Но оставался староста, и судьба всего поселения зависела от меры наказания, что ему вынесут.

* * *

Кратко изложив суть дела, господин Дзинси поднес чашу чая к губам и неторопливо отпил.

«Как можно!» – возмутилась про себя Маомао.

От ужаса ей хотелось схватиться за голову, и она с трудом сдержала свой порыв – вот настолько ей было невыносимо слушать рассказ господина. Как ни посмотри, в мире по ту сторону птичьей клетки творится такое, что лучше уж не знать и спать себе спокойно.

Тут Маомао поймала на себе взгляд небесной девы – видимо, от господина Дзинси не ускользнуло то, что она нахмурилась.

«И не надо на меня глядеть!» – хотела бы потребовать она, но высокородным господам ничего не запретишь.

Похоже, красавец-евнух прочитал и это на ее лице – его губы изогнулись в наглой ухмылке, как будто подталкивающей что-нибудь вытворить.

– Похоже, тебе есть что сказать? – обратился он к Маомао.

На самом деле это был не вопрос, а самый что ни на есть приказ: живо выкладывай, что у тебя на уме.

Маомао уловила его намек и решилась объясниться, хотя понимала, что в ее догадке мало толку – господин не послушается. Но все-таки она не могла промолчать, ведь ее безучастность грозила погубить целую деревню.

– Если позволите, я поделюсь некоторыми соображениями, – начала она и вместе с тем потянулась к ветви рододендрона, стоявшей в вазе.

К такой же ветке Маомао привязала послание для наложницы Гёкуё, дабы предупредить о яде в белилах. Оторвав листочек, она положила его себе в рот и прожевала.

– Вкусно? – осведомилась наложница Гёкуё, на что Маомао помотала головой.

– Нет. Зато такие вызывают тошноту и затрудненность дыхания.

– Зачем же тогда съела? – господин Дзинси перевел на нее озадаченный взгляд.

– Не страшно, – торопливо вставила Маомао, вынула ветку из вазы и положила на стол перед гостем. – Во дворце императорских жен ядовитые растения встречаются на каждом шагу. У этого яд содержится в листьях, у другого – в ветвях, у третьего – в корнях. Есть и древесина, что выделяет яд при горении.

Она верила, что наложница Гёкуё и господин Дзинси достаточно проницательны, чтобы додумать остальное самостоятельно. Но все-таки Маомао решила выразиться прямо, пусть и считала, что говорить лишнее не стоит:

– В походе воин нередко пользуется всем, что под руку попадется: то ветку сорвет, чтобы смастерить палочки для еды, то порубит неведомые ему деревья, дабы разжечь костер и устроить лагерь…

– То есть…

– Хочешь сказать…

Господин и госпожа разом нахмурились. Похоже, оба сообразили, что жители той деревни пострадали от ужасной несправедливости. Маомао остановила взгляд на евнухе – тот в раздумьях поглаживал подбородок…

«Уж не знаю, хватит ли господину влияния…» – засомневалась Маомао и понадеялась, что хотя бы так чуть облегчит участь того поселения.

Тут в покои вошла госпожа Хун-нян, держа на руках принцессу Линли, заняла место Маомао, и та наконец-то смогла удалиться.

Глава 8
Любовное снадобье

В гостиной, в обитом тканью кресле, восседал прекрасный, словно небожитель, молодой господин с улыбкой небесной девы на устах.

«Чем могу помочь, господин?» – без удовольствия подумала про себя Маомао, пока три другие личные прислужницы госпожи Гёкуё вовсю хлопотали, готовя гостю чай. На их зардевшихся личиках было написано воодушевление.

Вскоре Маомао догадалась по шуму за перегородкой, что между девами разгорелся нешуточный спор, кто же удостоится чести подать господину чашу. Устав терпеть их препирательства, госпожа Хун-нян сама направилась за чаем, а трем прислужницам велела сейчас же удалиться в свои комнаты. Само собой, девушки приуныли и, опустив головки, покинули гостиную.

Прежде чем чай предложили господину, Маомао, в чьи обязанности входила проба кушаний и питья на яд, поднесла к губам серебряную чашу, вдохнула аромат, убедилась, что ничего особенного нет, и осторожно глотнула.

Все это она проделала под пристальным взглядом гостя, и тот не сводил его с самого начала, как только Маомао появилась в гостиной, отчего ей мучительно хотелось сбежать. Она даже ходила по комнате прищурившись, чтобы ни в коем случае не повстречаться с господином Дзинси взглядом.

На ее месте любая девица была бы несказанно польщена, что такой прекрасно сложенный молодой господин, пусть и евнух, не может оторвать от нее глаз, но не Маомао. Ее увлечения никогда не совпадали с увлечениями простых людей. Пусть про себя она сравнивала красу господина с красой небесной девы, но сама не поддавалась ее очарованию и не чувствовала никакой приязни.

– Мне кое-что преподнесли. Будь добра сказать, нет ли яда, – вдруг потребовал у Маомао гость.

Сказав так, господин Дзинси указал на коробочку с баоцзы. Маомао послушно подошла, взяла из нее одну булочку и разломила пополам. Начинкой оказались мелко рубленные мясо и овощи, и от них исходил довольно знакомый аромат трав. Маомао тут же припомнила, как два дня тому назад пила бодрящий отвар с точно таким же запахом.

– В них добавили любовное снадобье, – сказала она.

– И ты поняла лишь по запаху? – удивился господин Дзинси.

– От этого не отравитесь. Можете принять дар и вкусить баоцзы.

– Легко сказать. Учитывая, кто подарил, я никак не могу их съесть.

– Верно. Лучше не стоит, а то вдруг он через вас навестит наложницу ночью, – невозмутимо согласилась Маомао.

Такой дерзости господин Дзинси совсем не ожидал, и на его лице на мгновение отразилась растерянность. Что ж, намек справедлив, ведь молодой евнух явно знал, что баоцзы содержат любовное снадобье, и пытался скормить их несчастной служанке, которой и возразить трудно. Можно сказать, ему еще повезло, что Маомао не одарила его презрительным взглядом, каким глядят на мерзкого червя, а отвращение свое утаила. Что уж таить, ей было весьма любопытно, кто же все-таки преподнес господину баоцзы с любовным снадобьем.

В их разговор вмешалась госпожа Гёкуё – она засмеялась звонким, как колокольчик, смехом, но тот не разбудил маленькую принцессу Линли, посапывающую у наложницы на коленях.

Решив, что больше не нужна, Маомао поклонилась госпоже и ее гостю. Она уж было засобиралась к себе, как вдруг господин остановил ее:

– Не спеши.

– Да, господин? Могу услужить чем-то еще?

Тот переглянулся с наложницей Гёкуё, и оба кивнули друг другу. Видимо, они о чем-то договорились еще до того, как Маомао вошла к ним.

– Приготовишь мне любовное снадобье? – спросил господин.

В глазах Маомао на миг промелькнуло изумление, но затем зажглась искра любопытства.

«Что все это значит?..» – спросила она себя.

Признаться, Маомао даже не представляла, из чего приготовит любовное снадобье, однако сама мысль, что ей позволят повозиться с различными травами и ингредиентами, уже грела душу. Едва сдерживая улыбку, Маомао степенно ответствовала: