Сила есть – ума не надо. Это не правило, а правда жизни, выраженная в короткой и ёмкой фразе. Многие человеческие особи неосознанно поступают, руководствуясь именно этим принципом. И Матвей Шалаев, получивший фамилию матери, а не отца, действовал именно так.

Кстати, любопытно, почему он не стал Щегловым… Надо будет выяснить при случае. Возможно, никакого официального брака не было с самого начала. А что, удобно собственность оформлять не на близкого родственника, а на как бы чужого человека… Мне вдруг очень захотелось всё это разнести, выжечь, стереть – и собственность, и её обладателей, и саму память о них – дотла.

Мэт кинулся напролом, не отдавая себе отчёта, что будет делать. Ярость и самоуверенность – вот, что, по всей видимости, двигало им. В своём доме, как известно, и стены помогают. Ну, а мне, в отличие от Катиного сына, рассчитывать на помощь стен не приходилось и на свою физическую мощь тоже. Можно было бы задавить морально, но этот дурак пёр, как носорог.

Так что в данный конкретный момент мне оставалось только быть подвижным и демонстрировать хорошую реакцию. Для этого сноровка, конечно, тоже не помешала бы, но где ж её взять, если Серёжа Краснов был ленивцем и рохлей?

Я просто стоял и смотрел на неотвратимо надвигающийся локомотив. А потом, в самый последний момент, когда столкновение было уже практически неизбежным, резко ушёл в сторону, отклонился, крутанулся и оказался в тылу у Мэта. А он пронёсся мимо и немного сам себя наказал, врубившись рогом в дверцу кухонного шкафа.

– Что ты делаешь, Мотя! – воскликнула Катя, а он взревел от обиды и снова бросился на меня.

На этот раз он сменил тактику, и широко расставив свои длинные ручищи, чуть наклонился вперёд, и двинулся ко мне. Так что сменить тактику пришлось и мне. Я схватил со стола звуковую колонку и бросил ему. Как надувной мяч на пляже.

Он, разумеется, тут же её схватил, а я сделал шаг и подсёк. Пнул по лодыжке и он, не имея возможности балансировать руками, грохнулся на пол.

– Что ты делаешь!? – грозно воскликнула Катя.

– Всего лишь пытаюсь обороняться, – пожал я плечами.

– Да не ты!

Впрочем, разбирательства в её планы не входили. Она разочарованно и нескоординированно махнула рукой, развернулась и нетвёрдой походкой двинула из кухни. Ну, а Мэт не собирался разлёживаться и вскочил на ноги. Он отбросил колонку и тут же снова напал.

– Заканчивай дурака валять, – бросил я и подставил под удар разделочную доску вырезанную из оливкового дерева.

Канапе с фуагра, мягим сыром и ветчиной разлетелсь, как праздничный фейерверк, а Мэт завыл и замахал ушибленным кулаком.

– Хорош орать, – воскликнул я и легонько хлопнул его доской по чайнику. – Как девка.

Он отпрянул и бросился к красивой деревянной подставке, из которой торчали рукоятки ножей. На мгновенье отвернулся, а когда снова стал лицом ко мне, в его руке блестел внушительный мясорез. Ну идиот, что ещё сказать. Если хватаешься за нож, будь готов его применить. Но главное даже не это. Будь готов ответить по закону.

– Я тебе сейчас ливер выпущу… – прохрипел он. – Подходи.

Он замер, будто фотография танцора в кульминационный момент балета.

– А ты представляешь, что будет, когда ты вспорешь мне брюхо? – усмехнулся я.

– Ты сдохнешь, урод! А папа меня по-любому отмажет.

– Папа, может, и отмажет. Но я не про это. Если сделать достаточно большой надрез, внутренние органы вывалятся наружу, и сначала ты увидишь мой кишечник. Знаешь, какого он цвета? Серый, как ливерная колбаса. Ты пробовал ливерную колбасу? Нет, наверное. Мои кишки, покрытые слизью и кровью, будут блестеть. Кровь тоже будет, не сомневайся. И, если ты ударишь достаточно сильно, из кишок начнёт выползать содержимое. То, что я ел и то, что переварил желудок. Ну, и запах будет соответствующий. Он распространится моментально и к твоему горлу подкатит ком. Тебя, скорее всего стошнит. Всех тошнит, когда они впервые видят эту картину. Кровь, слизь, дерьмо и вонь. А потом начнётся настоящий ад. Я буду орать. Твоя мама будет орать, ты сам будешь орать. Прибегут охранники, приедут менты. Ужас. Ну, давай, попробуй, полосни меня своим ножичком.

– Больной урод, – прохрипел Мэт.

Он явно не ожидал услышать то, что я сказал. Я улыбнулся. Он выглядел обескураженно, побледнел и даже, как будто, смутился. Дожидаться, когда пройдёт это его смущение и шок я не планировал и не стал. Одним движением подхватил тяжеленную хрустальную сахарницу, стоявшую на столе и метнул ему в лоб.

Не рассчитал, конечно. Сахарница полетела, как комета Галлея, оставляя за собой красивый искрящийся хвост. Но силы Серёжи Краснова были совсем не такими, как я привык, и вместо того, чтобы шарахнуть ему по лбу, сахарница саданула Матвею по зубам. Он дёрнул головой оступился и грохнулся на спину. По лицу его потекла кровь, смешиваясь с белыми кристаллами. Получилось очень художественно.

Я осторожно, чтобы не порезаться, отпихнул ногой выпавший из его руки нож и наклонился над поверженным и перепуганным Мэтом.

– Не будь дураком, Матвей, – покачал я головой. – Я ведь не собирался с тобой драться. И маму твою я не обижал. Просто она выпила немного лишнего и расчувствовалась, вспомнила молодость.

– Я тебя урою, урод, – прошипел он.

– Глупо, – вздохнул я. – Надеюсь, ты и сам это понимаешь.

– Какого хера ты сюда припёрся?!

– Хотел поговорить. Тебя в школе не было, а мне надо было с тобой кое-что обсудить. Вчерашнее происшествие.

– Чё тебе надо?

– После вчерашнего всё изменилось, Мотя.

Он дёрнулся. Видать такой вариант имени ему не нравился, а Катя его так называла.

– Ты очень плохо поступил вчера, – усмехнулся я. – И теперь я тебе ничего не должен.

– Чё ты сказал?! – воскликнул он и попытался вскочить, но я прижал его к полу ногой.

– Тихо. Я сказал, что хер тебе, а не лавэ, ясно? Теперь с тебя самого бы бабки взять. Я ведь буду долго лечиться, восстанавливаться, понимаешь? А на это нужны деньги. Да вот только поганые бабки твои нормальному человеку даже в руку взять противно.

– Ты попутал? – зарычал он и попытался сбросить мою ногу, но я не позволил.

Я надавил сильнее и направил указательный палец ему в лицо.

– Приберись здесь, – сказал я. – И больше не хулигань.

После этого я спокойно и медленно вышел из кухни и двинул в сторону выхода. Того, что Мэт снова нападёт, я не опасался. Он был обескуражен и не мог ещё осознать, что потерпел поражение в противоборстве с тем, кого безнаказанно третировал долгое время. А вчера вообще чуть не убил.

Катя лежала на диване в гостиной и храпела. Негромко, но вполне уверенно. Я на мгновенье остановился, глядя на неё, но потом махнул рукой и покинул этот прекрасный гостеприимный дом.

В груди саднило. И голова разболелась. И вообще, хреновый получился визит, безрадостный.

Кукуша отвёз меня в город.

– Меня не ищи, – кивнул я, когда мы вернулись к бане, – я тебя сам найду.

Так говорили бандиты в советских фильмах, и я просто хотел немного разрядить обстановку, но Кукуша воспринял это всерьёз.

– Лады, – ответил он, и я едва сдержался, чтобы не засмеяться. – Слушай Серый, я тебе кое-что отдать хочу. Мне от Бешеного досталось. А сейчас… а сейчас, может и тебе сгодится.

– И что же это такое? – поднял я брови, догадываясь, о чём он может говорить.

– Поехали, сам увидишь. У меня хата тут, неподалёку.

Кукуша жил в двушке на Орджоникидзе, в пяти минутах от бани пешком. Но поехали мы на тачке, потому что его комплекция не способствовала пешим прогулкам.

– А ты у врача наблюдаешься? – спросил я.

– У какого ещё врача? – нахмурился он.

– Ну, у кардиолога, например.

– Чё? Ну… да, есть такое дело…

– А он тебе не говорил, что надо пешком побольше ходить?

– Ты чё, зачем? Я в бане парюсь каждую неделю. Мне не обязательно.

– Кукуша, не гневи Всевышнего. В баню он ходит. Гулять надо.

– Слышь, Бешеный номер два, чё наезжаешь-то? Когда мне гулять-то?

– Ну уж найди время.

Жил он на втором этаже и весь взмок, пока дошёл по лестнице до своей квартиры.

– Заходи, – кивнул он, – открывая дверь.

Подвоха я не ожидал. Не мог допустить мысли, чтобы Кукуша предал память о Бешеном. Я ведь уже сталкивался с предательством, причём, последний раз совсем недавно, но этому простому и не многомудрому Кукуше верил.

Возможно, это было глупо или наивно, но превращаться в мудака, который в каждом подозревает только дурное, мне не улыбалось. Поэтому я смело перешагнул через порог его квартиры.

Никитос мне сто раз говорил, что так нельзя.

– Все люди подлые твари, – сказал он мне всего-то несколько дней назад, когда уже знал все расклады. —Ты же мент, Серёга. Ты это должен лучше других знать. Погоришь ты через свою доверчивость. Все люди подлые твари. Запомни. Вообще все.

– И ты тоже? – спросил тогда я.

Он плюнул в сердцах и вышел из кабинета, ничего не ответив…

– Вот так и живём, – вырвал меня из воспоминаний Кукуша.

– Неплохо, – кивнул я. – Козырная хата, в самом центре. Женской руки только не хватает.

Квартира давно не знала ремонта. Мебель была допотопной, стариковской. Ощущение складывалось такое, будто хозяин давно махнул на себя рукой и просто доживал оставшиеся ему годы. А ведь он был не старым, ещё и пятидесяти не исполнилось.

– Да какой женской, – заколыхался Кукуша от смеха, впервые, кажется расслабившись за сегодня. – Опять ты за своё. Пивас будешь?

– Пиво? – удивился я. – Нет, спасибо.

– Ну да… ну да… Вот, короче. Смотри.

Он подошёл к большому полированному шифоньеру и открыл дверь. Достал плечики, одежда на которых была заботливо завёрнута в старый пододеяльник, служивший чехлом. Я усмехнулся. Ну как вот не верить этому сентиментальному толстяку, тридцать лет хранящему мой подарок?

– Смотри. Мне сам Бешеный подарил. Свою отдал. Там ситуация сложилась… Короче вот. Щас на меня не лезет, ясно дело…

– И ты всё это время её хранил?

– Кого её? – нахмурился он.

– Ну, а что там у тебя?

– Кожанка, чё? Хранил, да. Мне кент один масло норковое подогнал. Он сапожник, в натуре. Настоящий, не по приколу. Мажь, говорит, и будет двести лет, как новая. Короче, отдаю тебе. Ты же наследник.

Он вытащил из чехла мою куртку. Ту самую, что я ему отдал в прошлом году. Так уж вышло. Он очень хотел, а бабок не было в тот момент. Сказал, что пойдёт точку грабанёт, а я снял с себя и отдал ему, типа, мечтать надо о великом. Она была ему большой, но он её таскал, не снимая. Обрадовался очень.

Я взял куртку. Удивительно, но она выглядела вполне даже ничего. Не новая, конечно, хорошо потрёпанная, но целая, не потрескавшаяся, чистая. Короткая, до пояса, сшитая из толстой кожи, на молнии, с карманами. Я нашёл царапину на внутренней стороне. В заварушке одной получил… Да, это была она. Я улыбнулся.

– Ну, ты даёшь, Кукуша. Сохранил в таком состоянии. Но я не могу взять, не обижайся. Это твоя история, память, я не знаю. Не могу.

– Возьмёшь! – твёрдо произнёс он. – Возьмёшь. Мне её Бешеный дал, а я даю тебе. Я тогда был, как ты сейчас, понял? Если Сергей Михайлович живой, то, даст Бог, может, и свидимся когда-нибудь. Значит, и хранить ничё не надо, врубаешься, бакланчик?

– Врубаюсь, – подмигнул ему я. – Спасибо, дядя Слава.

Я натянул куртку. Мне она была тоже велика, как и ему тогда. Но на сердце стало спокойнее, будто я оказался «в своей тарелке», и в этом чужом мне мире получил защиту магических доспехов. И даже злость, засевшая в сердце после свидания с Катей, отступила.

– Круто, Кукуша. Очень круто. Благодарю тебя. Будто, нахожусь и в чужой шкуре, и одновременно в своей.

Без пятнадцати четыре я явился к спортивному центру на Кузнецком. Подождал минут пять и увидел неспешно приближающегося Рожкова.

Он пренебрежительно меня осмотрел и покачал головой.