Соседнее кресло занимал мужчина: строгий профиль, аккуратно зачесанные назад тёмные волосы, очки в тонкой стальной оправе, придававшие ему вид аккуратного чиновника или университетского преподавателя. Он был одет в добротный серый костюм и выглядел весьма респектабельно. Солидный такой «херр», ведущий праведный образ жизни.

Это был Вилли Леман собственной персоной. Пришлось попотеть, чтоб наши места оказались рядом.

Его взгляд был прикован к пока ещё темному экрану, но как только я устроился рядом, он слегка повернул голову и посмотрел на меня с любопытством. Наверное, Лемана удивило появление молодого парня без спутницы. Сам он тоже явился один, и слава богу.

Я уселся, всем своим видом демонстрируя предвкушение от предстоящего просмотра.

Стоило мне устроится в кресле, как прямо за моей спиной послышались два голоса. Оба они были женскими.

– О-о-о-о-о… Грета, посмотри, это ведь он. Тот самый, новый друг Ольги Чеховой? – прошептала одна, видимо, чуть более дерзкая. Потому что говорила дамочка тихо, но не настолько, чтоб я ее не услышал.

– Серьезно? Хм… Да, точно. Похоже, это он. Сама видела их вместе на приеме у Геббельса. Это, конечно, совершенно нарушает все рамки приличия. Они так смотрели друг на друга… – ответила вторая, понизив голос до заговорщицкого шепота.

– Говорят, роман у них. Русский аристократ, сбежавший от большевиков и русская актриса, ставшая звездой в Германии… А он ей, между прочим, в сыновья годится… – В голосе первой послышались нотки неприкрытой зависти.

– Ну, ему повезло. Ольга – красавица и умница, да и связи у нее, – добавила вторая.

Я медленно обернулся и с легкой, едва заметной улыбкой посмотрел на двух сплетниц.

Обе они выглядели достаточно молодо, больше двадцати пяти лет вряд ли дашь. Элегантные, в модных шляпках, скрывающих блестящие локоны, и тонких шелковых платьях, подчёркивающих их стройные фигуры. Похоже, дамочки из мира кинематографа или около того.

Заметив мой интерес, обе женщины тут же смутились, их щеки вспыхнули румянцем, и они, как по команде, одновременно опустили взгляды. Я улыбнулся еще шире, подмигнул немкам, забавляясь их реакцией, а затем повернулся к экрану.

Леман, сидевший рядом, как и я, все прекрасно расслышал. Он снова слегка покосился в мою сторону. Его взгляд задержался на мне дольше, чем было естественно для незнакомца. Леман еле заметно нахмурился. Либо он, как и многие, слышал истории о новом романе любимой актрисы Гитлера, либо что-то в моей персоне его напрягло.

Наконец, свет погас. Начался фильм. Кадры идиллической деревенской жизни, злобные лица «бандитов», патетическая музыка, пламенные речи о крови и родной немецкой земле – полный набор агитационно-идеологической чуши.

Я сидел, внимательно наблюдая за тем, что происходит на экране. По крайней мере, со стороны казалось именно так. На самом деле, боковым зрением следил за Леманом и остальными соседями. Чуть глаза не свернул, честное слово. Аж в висках заломило. Пытался поймать подходящий момент и при этом не вляпаться в жир ногами.

Ольга по моей просьбе меняла места на премьере несколько раз. Вернее, не сами места, конечно, а билеты. И буквально в последний момент мне достался билет, ради которого вся эта суета и затевалась.

На самом деле, все достаточно просто. Моей задачей в данном случае было не только оказаться рядом с Леманом, но и не оказаться рядом с каким-нибудь гестаповским шпиком. Паранойя – великая вещь. Я решил, лучше перебдеть и сохранить свою шкуру, чем недобдеть и лишиться головы. Вполне даже в прямом смысле. Именно поэтому нужный билет Ольга передала мне только сегодня утром.

В один из патетических моментов фильма, когда на экране герой произносил пламенную речь, я чуть наклонился к Леману. Даже не так… Я чуть склонил голову к плечу, с той стороны, где сидел Леман, будто размышляя о словах героя, который конкретно в этой сцене бесновался на экране как самый настоящий псих, выкрикивая громкие лозунги.

– Интересно, – почти шепотом произнес я, обращаясь к самому себе. При этом говорил достаточно громко, чтобы услышал мой сосед справа, но достаточно тихо, чтоб не услышали остальные. – Актер, конечно, хорош. Однако вот эта ненавязчивая фальшь… Словно кто-то пытается передать послание в эфир, но его сигнал слишком зашумлен. А мне ведь фильм порекомендовали. Хороший знакомый, господин Брайтенбах… Так и сказал, отличный фильм. Странно, откуда мог знать, если сегодня премьера…

Леман даже не повернул головы, но пальцы его рук, лежавших на коленях, едва заметно дрогнули. Он не ответил ни слова, продолжая смотреть на экран, однако я почувствовал, как гауптштурмфюрер мгновенно напрягся.

Честно говоря, я вообще-то тоже был напряжён. Если, к примеру, Леман решил подставить своих бывших советских «друзей», а Шипко такой вариант развития событий допускал, то мне – конец.

В любом случае, Леман понял, что «канал связи» снова открыт, и теперь следующий ход был за ним.

Рядом кто-то шумно вздохнул – слишком шумно для приличного общества. Это был мужчина, сидевший по левую руку от меня, пожилой господин с седыми висками и усталыми глазами. Он вынул носовой платок, а затем, повторив свой трагичный вздох, промокнул им глаза. Видимо, господина неимоверно тронули пафосные речи героя. Человек даже прослезился.

Тут же, справа, послышалась возня. Леман, решив повторить манипуляции седого господина, вытащил свой носовой платок и сделал движение, будто собирался вытереть лоб. Однако, наверное, от избытка чувств, его рука дрогнула, платок выпал и шлепнулся ровно между нашими креслами, возле моей ноги.

– Неловко вышло, извините… – пробормотал он, наклоняясь. Его рука мелькнула в полумраке, поднимая белеющий в полумраке кусок ткани.

И в этот момент я почувствовал на предплечье прикосновение. Одно касание. Пауза. Два касания. Пауза. Пять касаний. Код Морзе. Старая, проверенная система. Один-два-пять. Буква «Б». Брайтенбах.

Я не шевелился, продолжая смотреть на экран, где уже вовсю свирепствовали «славянские орды». Но все мое существо сфокусировалось на человеке, который секунду назад, можно сказать, рискнул головой, чтобы подать сигнал. Это был ответ.

Моя рука лежала на подлокотнике. Мизинцем я едва заметно постучал по деревянной ручке. Одно касание. Пауза. Два касания. Пауза.

В темноте я почувствовал, как напряжение в фигуре Лемана чуть ослабло. Он кашлянул, прикрывая рот рукой, и прошептал так тихо, что слова слились с завываниями «злодеев» на экране:

– Завтра. Четыре после полудня. Цойтенплац. Скамья у фонтана.

Я чуть кивнул, почти неразличимо, при этом не отрывая взгляд от экрана. Леман откинулся в кресло, его дыхание стало ровнее. Контакт, наконец, был установлен. Цена этого контакта – голова Вилли Лемана и моя.

Теперь оставалось дело за малым – досидеть до конца этого адского просмотра, не подавая виду, насколько меня раздражает картинка на экране. Там как раз доблестные немецкие фермеры уже косили «орду» врагов вилами с катарсическим рвением.

Я изобразил восхищение и громким шёпотом произнес:

– Вот это да! Какая мощь! Великолепно!

Я обращался в пустоту, глядя четко перед собой, но достаточно громко, чтобы услышали соседи. Рядом с Леманом какая-то дама в норковом палантине одобрительно хмыкнула.

Когда финальные титры поползли по экрану под грохот фанфар, зал взорвался овациями. Я вскочил одним из первых, аплодируя так рьяно, что ладони через мгновение буквально загорелись. Надо было соответствовать образу восторженного идиота.

Поток зрителей сразу хлынул в фойе. Я «влился» в него, стараясь при этом держаться рядом с колоннами, чтоб не затоптали. Ну и заодно сканировал толпу на предмет знакомых лиц. Хотел найти Либертас или Харро, дабы закрепить знакомство. А еще лучше – договориться о совместном вечере.

Однако… Произошло то, на что я вообще никак не рассчитывал.

Мой взгляд скользнул по очередной кучке взволнованных зрителей и… наткнулся на человека, которого я ожидал увидеть в самую последнюю очередь. Это был Николай Николаевич Клячин собственной персоной. Живой, здоровый и отвратительно счастливый.

Учитывая, что дядю Колю последний раз я видел у фрау Марты дома, когда бывший чекист разыгрывал перед двумя немками весельчака и балагура, а потом он просто исчез, испарился, как воздух, степень моего офигевания в этот момент резко скаканула за высшую отметку. Но еще выше скаканула степень моего напряжения.

Клячин сам по себе – дурная примета, а уж его довольная физиономия, маячащая в нескольких метрах от некоторых представителей верхушки Рейха – вообще очень жирный намёк на какой-то близкий трындец.

– Сука… А я так надеялся, что ты сдох в какой-нибудь подворотне…

Однако, судя по внешнему виду и радостной роже, Николай Николаевич явно сдыхать не планировал. Более того, он выглядел как самый настоящий щеголь из высшего света: безупречный смокинг, лакированные туфли, галстук-бабочка, дерзко сдвинутая набекрень шляпа. Клячин излучал уверенность, и он целенаправленно двигался… прямо к Йозефу и Магде Геббельс. Ледяная игла страха кольнула под ложечку. Что ему от них нужно?

Инстинкт пересилил осторожность. Я прижался к мраморной колонне, сливаясь с декоративной тенью, и напряг слух на максимум. Не помогло. Между мной и Геббельсами было метра три, но гул толпы заглушал слова. Пришлось сделать пару невинных шагов в их сторону, делая вид, что любуюсь огромной вазой с цветами.

Клячин поклонился с театральной легкостью, улыбка играла на его губах.

– Господин рейхсминистр! Фрау Геббельс! Какая неожиданная и приятная встреча в этом храме искусства!

Голос дяди Коли звучал настолько радостно, что Йозефа Геббельса, которому пришлось оторваться от разговора с каким-то генералом, буквально перекосило.

– Мы знакомы? – холодно спросил рейхсминистр, явно не понимая, что хочет от него этот странный человек.

А вот Магда… Магда сразу узнала «хорошего друга семьи Николя Старицкого». Именно так Клячин представился ей при их первой и последней встрече в доме Марты.

Я видел, как кровь отхлынула от лица первой леди Германии, сделав его мертвенно-белым. Пальцы фрау Геббельс судорожно сжали ридикюль.

Я вполне мог понять эту дамочку, особенно в свете того, что Подкидыш рассказал о Бернесе. А вернее о его схожести с неким Виктором Арлазоровым. В дом Марты Книппер Магда приезжала тайно от мужа, уверен в этом на сто процентов. Но сейчас, из-за появления Клячина, эта тайна могла весьма испортить жизнь фрау Геббельс.

А потом я понял еще одну, гораздо более волнительную вещь. Хрен с ней с Магдой. Хоть прибьет ее рейхсминистр, хоть придушит – потеря невелика. А вот если чертов Клячин сейчас при Геббельсе засветит детали своего знакомства с первой леди, если засветит ее определенный интерес к Бернесу… Вот это будет очень плохо. Очень! Плохо!

Потому как после того самого «прослушивания», встречи фрау Геббельс и Марка не прекратились. Они, конечно, носили чисто платонический характер. Но это пока. Бернес и Магда уже два раза гуляли в каком-то неимоверно глухом лесу, где их никто не мог увидеть. Немка, конечно, уверяла Марка, что дело исключительно в ее любви к природе, но мы-то знаем, какие причины на самом деле сподвигли супругу рейхсминистра таскаться между елочек и осинок.

– Николай Старицкий, господин рейхсминистр, – Клячин говорил с легким акцентом, при этом не сводя глаз с Магды. – Скромный почитатель немецкого кинематографа и… давний друг многих. Фрау Книппер, например. Вы ведь знакомы с фрау Мартой, фрау Геббельс? Такая радушная хозяйка.

Клячин сделал паузу, наслаждаясь эффектом. Магда едва держала себя в руках. Хотя, надо признать, стоило ей это много сил. Геббельс нахмурился, его взгляд метнулся от Клячина к жене:

– Марта Книппер? Ты бываешь у нее, Магда? Кто это?

– Я… я… – голос Магды дрогнул, но она тут же взяла себя в руки. – Однажды… давно… по благотворительному делу…