Константин Образцов: Усадьба Сфинкса

Карты: К. А. Образцов

© Образцов К. А., 2025

© Издание на русском языке, оформление. ООО «Издательство «Эксмо», 2025

* * *

Автор уведомляет, что данный роман (материал) произведен исключительно посредством творческого воображения, описывает художественный (фантастический) мир, не имеющий отношения к настоящей действительности.

Все обстоятельства, события и персонажи данного романа (материала) являются вымышленными, а их возможное сходство с реально существующими (существовавшими) лицами и (или) обстоятельствами носит мнимый характер. Любые попытки отождествить, интерпретировать или иным образом связать художественные элементы данного романа (материала) с фактической реальностью являются необоснованными.

Автор также предупреждает о наличии в тексте романа (материала) фрагментов, противопоказанных к чтению лицам, не достигшим 18 лет, беременным, кормящим, страдающим сердечно-сосудистыми и нервно-психическими заболеваниями.

Лицам с тонкой душевной организацией, ранимым и склонным к обидчивости также не рекомендуется знакомиться с текстом романа. Если, вопреки данному предупреждению об опасности испытать душевные страдания, упомянутые лица все же взялись за чтение, то автор на всякий случай заранее приносит им самые глубокие извинения.

Змея, которая не может сменить кожу, умирает.

Фридрих Ницше

Мир развалился. И страшней всего, что должен я восстановить его.

Уильям Шекспир

Если вы собираетесь писать как можно правдивее, то ваши дни в качестве члена приличного общества гарантированно сочтены.

Стивен Кинг

Часть I. Север

Глава 1

Ночной безжизненный свет разливается по стене сероватыми призрачными полотнищами, похожими на колышущиеся полупрозрачные простыни. Бледные тени скользят по ним, как по экрану потустороннего кинотеатра, в котором беззвучно крутят старую черно-белую киноленту. Я не сплю и не бодрствую, и в моем полусне тени превращаются в причудливо переплетенные образы: принцесса в высокой башне, протягивающая из окна руки; женский лик с провалами глаз, черными словно бездна, и широким шлейфом темных волос; каббалистические фигуры, старец на троне, а потом вдруг чудовище, похожее на исполинского волка, пожирающего светило. Я пытаюсь увидеть в этом какой-то сюжет или смысл, но сознание проваливается в вязкое забытье, и всякий раз я засыпаю под утро с чувством, что был должен кого-то спасти, но не смог.

Я открываю глаза, когда подкрадывается тусклый рассвет. За окном о железный скошенный подоконник неровной дробью стучат капли дождя. Волшебный экран в свете унылого утра пропал, вновь превратившись в оклеенную лоснящимися вытертыми обоями стену небольшой комнаты, тесной от громоздкого трехстворчатого шкафа с перекошенными приоткрытыми дверцами, книжного стеллажа, стола, компании из четырех разных стульев и огромного комода, в пустых ящиках которого, пахнущих морилкой и нафталином, среди высохших насекомых и пыли я обнаружил вскрытую пачку презервативов «Гусарские» и довоенное издание «Библии для верующих и неверующих» –  наследие прежних жильцов.

Прошло всего восемь дней, но мне кажется, что в этой обстановке я давно уже дома.

Больная усталостью женщина с темными кругами вокруг глаз, у которой я нанял эту квартиру, долго пыталась получить от меня внятный ответ на вопрос, зачем я приехал в Анненбаум и чем планирую тут заниматься, видимо опасаясь, что я совью в стенах ее единственного актива преступное гнездо, организую наркоторговлю или еще что похуже, но в итоге удовлетворилась полной предоплатой наличными за месяц вперед и еще такой же суммой в качестве страхового взноса, выдав взамен связку из двух старомодных железных ключей.

Я провожу мои дни почти одинаково. Варю кофе на маленькой кухне с узким окном, выходящим во двор, где за густыми кустами черемухи и высокими раскидистыми тополями виднеется заросшая сорной травой площадка с ржавыми рамами футбольных ворот и горкой в виде покосившейся железной ракеты. Зажигаю газовую колонку, всякий раз гулко ухающую так, словно хочет меня напугать, и принимаю душ, стоя в шершавой, пожелтевшей от времени ванне, стараясь не обращать внимания на вонь из сточной трубы. Я не люблю эту квартиру, и она, кажется, платит мне тем же. Это похоже на вынужденное сожительство с женщиной недоброй и некрасивой, которой нужно, чтобы кто-то оплачивал коммуналку, а тебе просто требуется место кое-как перекантоваться от заката и до рассвета. Такие союзы обычно возникают как временные, но чреваты фатальным постоянством. На кухонном подоконнике в треснувшем горшке стоял почти засохший алоэ, царапавший коричневыми колючками стекло, как будто в отчаянной попытке выбраться отсюда наружу; я взялся было его поливать, но благодарности не ощутил. После завтрака я стараюсь не засиживаться: одеваюсь, натягиваю пальто, беру зонт и выхожу из квартиры. На лестнице есть еще три двери, одна напротив моей, две на первом этаже, но соседей я не встречал ни разу и только обонял их невидимое присутствие –  это был сладковатый аромат тления, сушеных трав и лекарств, лишь единожды перебитый крепким запахом пота и табака.

Каждый день я выхожу на прогулку. Мне нравится долго ходить пешком, это помогает успокоиться. От сидения в четырех стенах я быстро прихожу в состояние, которое пугает меня самого.

Примерно в ста километрах на северо-восток от этого места находится Санкт-Петербург; в двадцати километрах к северу –  море. C залива временами налетает холодный порывистый ветер, пропитанный запахом соли и открытых просторов, предвещающий скорые осенние бури; из Петербурга иногда приезжают по делу, хотя дел в Анненбауме не так чтобы много. Весь город можно пройти с севера на юг неспешным шагом меньше, чем за пару часов, что я и делаю. На второй день моего пребывания здесь, любопытства ради и чтобы скрасить дневное безделье, я заказал себе через городское сообщество в социальной сети индивидуальную обзорную экскурсию по городу. В назначенное время появилась миловидная светлокудрая девушка, в голубых глазах которой еще не угасла надежда, в розовом пальто, под белым зонтом, с бейджем и с громкоговорителем на груди, хотя я и предупреждал, что буду один. Она представилась Василисой, экскурсоводом, краеведом и журналисткой, ведущей местный новостной канал, а потом профессионально поставленным голосом сообщила:

– Анненбаум –  город со славной историей!

К сожалению, течение времени, прокатившееся по Анненбауму революциями, войнами, возрождением и новым крахом империй, унесло в небытие бо́льшую часть свидетельств этой славной истории. Оставшееся, как это часто случается, сгруппировалось вокруг центральной площади: здание вокзала постройки начала XIX века, одноэтажное бывшее ремесленное училище, где ныне располагался краеведческий музей, памятник неизвестному солдату и вросший в землю на перекрестке двух улиц дом какого-то купца, каменный снизу и деревянный вверху, на котором ветер трепал наполовину оторванный красный баннер с надписью «КСЕРОКС».

– А завершим мы экскурсию осмотром главной достопримечательности –  места, где был основан наш город!

Согласно исторической легенде, в 1732 году императрица Анна Иоанновна, следуя из Москвы в Санкт-Петербург и сделав по непонятной прихоти изрядный крюк к западу, остановилась на безымянной почтовой станции, где и посадила деревце, маленький дуб, вокруг которого в забытой богом глуши вырос город. Собственно, название Анненбаум и означает «дерево Анны». Оно изображено на городском гербе, с похожими на змей корнями, зеленой кроной и простирающейся над ним с небес благословляющей дланью. Я ожидал увидеть древний дуб, мощного исполина с окаменевшей корой, изборожденной глубокими морщинами, но Василиса подвела меня к непримечательной железной оградке, почти скрытой разросшимися кустами сирени. Внутри нее посередине квадрата вздувшегося асфальта примерно метр на метр, на металлическом стержне имелась выцветшая табличка, сообщавшая: «ЗДЕСЬ рос ДУБ, посаженный императрицей Анной Иоанновной по дороге в Санкт-Петербург».

– Почти каждый год планируется на этом месте посадить саженец, да все как-то откладывается, –  словно бы извиняясь, объяснила Василиса. –  Вот в прошлом году была круглая дата, 290 лет городу, все ждали, что администрация все-таки высадит дерево, но что-то у них опять не сложилось. Наверное, бюджета нет, только оградку покрасили. Вот, теперь будем ждать трехсотлетия.

Мы постояли молча. Из трещин в асфальте за оградой торчала робкая травка.

– Вы летом к нам приезжайте, –  сказала на прощание Василиса. –  У нас летом хорошо.

С тех пор я гуляю один.

Моя квартира находится на втором этаже старого двухэтажного дома со штукатуркой, облупившейся на стенах, будто шкура больного животного: здесь немало таких среди молчаливых переулков и тихих дворов, а местами еще встречаются вросшие в землю и покосившиеся от времени деревянные многоквартирные бараки. Мелкий дождь нехотя шелестит по зонту, как будто и сам ждет, когда наконец кончится. Я иду уже привычной дорогой через дворы, мимо ржавеющих машин со спущенными колесами и мертвых лебедей из автомобильных покрышек рядом с парадными. Влажный воздух густой от осенних ароматов сырости и сладковатого тлена, и я с наслаждением вдыхаю его полной грудью вместе с острой ноткой запаха гниющих яблок. В документах прошедших эпох Анненбаум описывается как место радости и отдохновения, утопающее в зелени садов, и это, наверное, единственное, что сохранилось тут с тех давних времен: спутанные заросли черемухи и сирени, рдеющий перезрелыми ягодами шиповник, рябины в мелкой красной россыпи, высокие липы, клены и тополи, и даже плодоносящие яблони во дворах, согнувшиеся под тяжестью непрошенного урожая и роняющие спелые яблоки в мокрую осеннюю землю.

Я выхожу к центральной площади. Кроме безрадостно-желтого здания местной администрации и поминальной оградки на месте дуба императрицы здесь имеется собранный из серого пластика двухэтажный торговый центр «Роял Плаза», над боковыми дверями которого светятся по ночам адским пламенем вывески «КАЛЬЯН» и «КАРАОКЕ», и пара вполне приличных многоэтажных домов, выстроенных лет двадцать назад, во времена всеобщего оптимизма и бурных валютных потоков, уронивших несколько капель и в Анненбаум. Во время прогулки я почти не встречаю прохожих и ни разу не видел школьников, хотя уже середина сентября. Город кажется странно безлюдным, и даже в маленьком городском парке с большой и относительно новой детской площадкой нет ни женщин с колясками, ни детишек в песочнице. Только однажды пузатый отец молча качал на качелях сидящего неподвижно ребенка, глядя в смартфон.

За парком тянется узкий проспект, стиснутый с двух сторон длинными домами с рядами разноцветных вывесок на первых этажах: пункты доставки, алкогольные супермаркеты, торговые точки с разливным пивом и неожиданно много секс-шопов, что с учетом численности населения составляло, наверное, главную городскую загадку. На столбах неопрятная шелуха объявлений: работа, кредит, снова работа, пропала без вести… За пыльной витриной пустого обувного магазина стоит продавщица и, облокотившись на полки с мужскими сандалиями, с тоской смотрит наружу сквозь пыльное стекло. Наверное, думает, как хорошо бывает тут летом. Чуть поодаль, над массивом черных крыш и серых домов, возвышается грязно-белая громада нового собора, в любую погоду ослепительно сверкающего золотом всех пяти куполов, одинаково чуждого и грешной земле, и равнодушному серому небу.