Анна и Сергей Литвиновы: Смерть в изумрудных глазах

* * *

© Литвинова А.В., Литвинов С.В., 2025

© Оформление. ООО «Издательство „Эксмо“», 2025

* * *

Он любил, когда звезды и ночь.

Поселок спит, на улицах и во дворах тишина. Даже собаки не лают. Привыкли за много лет, что каждый четверг он проходит мимо. И знают: если выигрывает, всегда мурлычет себе под нос.

За преферанс компания садилась в десять вечера, пульку расписывали длинную, поэтому редко получалось возвращаться раньше двух. Воздух в это время особенно свеж и луна сияет ярче, чем тусклое уличное освещение. Идешь один, видят тебя лишь небесные светила, а в голове веселый бардак из непойманного мизера и восьми взяток на тройных распасах.

Конечно, он не обратил внимания, что за ним наблюдают. Не увидел настороженных глаз в щели забора. А когда зашипела рация, был метрах в десяти и тоже ничего не услышал.

– Прошел, – коротко сказал наблюдатель.

– Принял, – ответил его собеседник.

Ни единой машины, ни одного прохожего. В поселке принято вставать рано, да и ночных развлечений не имелось.

Он приблизился к федеральной трассе. Пешеходный светофор на ночь отключали, и, хотя фары светили совсем в отдалении, надеяться на сознательность водителя не стал. Лучше пропустить. Мотор ревет надсадно – именно такие потом на суде оправдываются, что «не заметили человека на переходе».

Сделал шаг назад – судя по скорости, лихач и с управлением может не справиться.

Сразу вспомнилась дочка. В груди защемило.

А дальше – всплеск фар прямо в лицо. Звезды с неба посыпались, луна грохнулась, ослепила, боль совсем мимолетная – и вот он парит, парит в теплой тьме. Успел почувствовать, как сладко пахнет сиренью. А дальше все потухло.

Машина, «уазик» без номеров, резко сдала назад и продолжила сумасшедшую гонку. В домах поблизости зажигались огни, хлопали двери. Люди наконец проснулись, бежали к нему. Но он их уже не видел.

* * *

Местные в сувенирный магазинчик не заглядывали, а туристы сползались после полудня, поэтому продавщица весьма удивилась, когда в девять, едва открылись, вошла девчонка. Лет десяти, бледненькая, по виду своя, мурманчанка. Выглядит прилично, но когда товары в открытом доступе, глаз спускать нельзя.

Продавщица неохотно отодвинула кофе, встала навстречу:

– Что тебя интересует?

– Где у вас шоколадки?

Разных сладостей, с ледоколом «Ленин» или видами Териберки, у них целый стеллаж. Но цены, понятное дело, на приезжих рассчитаны. А девчуле местной зачем сувенирная продукция? Если сладкого захотелось, так в супермаркете через дорогу можно втрое дешевле купить.

Хотя с продаж процент, продавщица честно предупредила:

– У нас недешево. Может, тебе в «Пятерочку»?

– Я сама знаю, куда мне лучше, – ответила грубо.

И хватает две самые большие, по тысяче.

– Эти горькие.

– А, тогда не подходит. Мне сладкие нужно.

– Тогда вот. – Показала на молочный.

– Он точно самый сладкий?

– Конечно! Видишь, всего тридцать процентов какао.

– Беру.

Сначала схватила две плитки, секунду подумала, добавила третью.

Достала было «детскую» карточку, но потом передумала.

– Обычными деньгами заплачу.

– Тысяча двести.

Вынула пачечку аккуратно расправленных сотен и полтинников. Копилку, что ли, разбила? Впрочем, в кассе мелкие купюры всегда нужны, поэтому ворчать, что долго пересчитывать, продавщица не стала.

Девчонка бережно, будто драгоценность, положила шоколадки в портфель.

– Школьную жизнь подсластить? – улыбнулась продавщица.

– Чего?

– Ну ты ведь в школу сейчас?

– А, да.

Не попрощалась, вышла молча.

«Странная», – подумала сотрудница.

И еще больше удивилась бы, увидев, куда отправилась покупательница дальше. Пошла она не в школу, а в сквер с памятником треске. Народу там – только редкие собачники, на дворе ноябрь, короткая золотая осень давно сменилась стойким минусом, ветром и колючим снегом. Девчонка долго брела, пока не отыскала самую уединенную лавочку. Села – прямо на мокрое. Достала шоколадку. Развернула. Понюхала. Долго смотрела – будто сомневалась, есть или нет. Но потом начала глотать – огромными кусками. Почти не разжевывала, давилась, едва закончила с одной плиткой, принялась за вторую. Но совсем при этом не выглядела счастливой девчонкой, дорвавшейся до вкусняшек. Глаза испуганные, дыхание прерывистое. А едва начала третью шоколадку, смертельно побледнела. Губы шевелились – кажется, пыталась звать маму.

Но из горла вырывался только надсадный свист.

* * *

В девять тридцать прозвенел звонок перед вторым уроком. Маша неохотно спрыгнула с подоконника в коридоре: пора было идти в класс.

– Че, нету Ольки? – подбежали к ней девчонки из свиты.

Дернула плечом:

– Да не придет она. Я вам сразу сказала.

Даже те, кто не входил в ближний круг, перед заводилой Машей выслуживались. Одна из прихлебательниц доложила:

– Я классуху спросила: может, заболела? Та говорит: нет, отец не предупреждал.

– Прогуливать будет, ссыкло. Ну ничего. Все равно поймаем.

Противостояние между девочками началось первого сентября.

Пятый класс, учеников зачем-то перемешали, и Оля Можаева в новом коллективе никого не знала.

Сразу после линейки отправились – по расписанию – на физкультуру. Форму в первый учебный день многие не взяли, и молодой учитель, несмотря на праздник, влепил всем пары. А Оле – хотя та тоже без майки-шортов-кедов – поставил «пятерку». И сказал: «Это за вчера».

Маша немедленно потребовала объясниться. Можаева пробубнила:

– Мы с Богдан Михалычем в одном клубе тренируемся.

– И че вы там делаете?

– У него и спрашивай! А я перед тобой отчитываться не буду.

Ну с Машей так говорить нельзя. Схватила обидчицу за грудки:

– Ты че борзеешь, плесень?!

И тут физрук неведомо откуда подкрался, увидел, заорал:

– Глушенко! Это что такое?!

Отодрал от Оли, поволок к директору. За вызов родителей в школу в первый учебный день Маше хорошо прилетело, так что участь Можаевой была решена. Маша с тех пор всячески старалась испортить тихоне жизнь. И в буквальном смысле – дать пинка, ущипнуть. Ну и атмосферой, понятно, давила. Маша – тоже спортсменка, с семи лет ходила на дзюдо, ее и мальчишки побаивались, а девчонки – дружно прислуживали. А тут какая-то мышь серая с ней конкурировать взялась.

Еще и Богдан Михайлович масла в огонь подливал. На физкультуре (ни та ни другая больше форму не забывали) вечно девочек стравливал. И нет бы спарринг устроить – тут бы Оля с первого удара кокнулась. А он то их на стометровку вдвоем, то на бег с барьерами. И Можаева всегда Машу уделывала. Даже отжаться смогла на четыре раза больше.

А потом удивлялась: откуда у нее в волосах резинка жевательная и почему в «сменке» то яйцо тухлое, то саморез под стелькой?

Нос краснел, слезы текли. Но не жаловалась. Никогда не жаловалась. И это Машу бесило еще больше.

Наверно, совсем бы сжила Можаеву со свету, да та оказалась не промах. В конце сентября задружилась с Тимохой из шестого «Б». И зацепила школьного красавчика крепко. Тот ее на всех переменках возле класса поджидал, после школы провожал до дома.

Тимоха – второгодник, ему целых тринадцать. Считался неблагополучным – не просто на внутришкольном, а в детской комнате милиции на учете состоял, и чего ему до этой Оли никакущей – совсем непонятно. Но Маше сказал:

– Можаеву не тронь. А то со мной будешь дело иметь.

Пришлось затаиться. По мелочи, если получалось, Глушенко ненавистной Оле чужими руками гадила.

Раньше Тимоха половину уроков прогуливал, но теперь дисциплинированно появлялся каждый день. Вместе с Можаевой.

А в последний понедельник октября не пришел. И по школе поползли слухи, будто в больнице. В реанимации. Сверзился откуда-то с большой высоты.

Оля сидела на уроках заплаканная, а когда стали про ее друга расспрашивать, отрезала:

– Ничего не скажу.

В тот же день их всех собрали в актовом зале. Директор на сцене восседала чернее тучи, а социальный педагог долго распиналась, что, если тяжело, надо к ней за помощью-советом идти, а не искать утешения в интернете или в сомнительном экстриме.

Маша подняла руку, впрямую спросила:

– Так что с Тимохой-то стряслось?

Но толком ответа не получила, поняла одно: лечиться тот будет долго и, может быть, вовсе останется инвалидом.

А раз долго – защиты у Олечки больше нет.

В тот же день (грязный, дождливый) подкараулила в раздевалке, велела кроссовки ей чистить.

– Да пошла ты! – психанула Можаева.

Ну и мигом получила – джеб и апперкот. В живот, чтоб следов не осталось.

Повалилась на пол, а Маша пообещала: «Завтра добавлю».

Забежала за угол, наблюдала: будет ли реветь? Или наконец пойдет жаловаться?

Нет. Встала на четвереньки. Потом поднялась. Молча покинула школу.

И сегодня на уроки не пришла.

* * *

Говорят, когда жизнь заканчивается, ничего увидеть не успеваешь. Только картинки из раннего детства, а потом сразу ангелы. Ну или черти, или вообще ничего – кто во что верит.

А Тима успел углядеть: отчаянное Олино лицо.

И пока падал, получилось за считаные доли секунды подумать: зачем он ввязался во все это? Как мог подругу подвести?

Ударившись о землю, сразу унесся куда-то в черный мрак. Рот словно клеем залит, но он все равно старался, шептал:

– Прости! Прости меня!

И вроде сквозь черноту и холод слезы ее пробивались, капали кипятком на лицо.

Пропадет она без него.

А винить, кроме себя, некого.

* * *

Дима Полуянов успел застать времена, когда письма в редакцию приходили рукописные. Почта и сейчас изредка бумажные весточки подкидывала, но самое свежее и горячее в электронной ящик падало.

К Полуянову обращались часто и большей частью по ерунде, но всю корреспонденцию он по-прежнему просматривал лично. Давно научился максимум по двум первым абзацам составлять впечатление. А примерно одно из ста посланий дочитывал до конца.

Сегодня золотая рыбка оказалась под номером семьдесят четыре. Автор, судя по нику (Killedbycarrot^[1]), из поколения зумеров. Когда увидел, сколько в письме эмодзи (в основном слезок и «я в шоке»), предположил: девочка.

Содержание (нечасто бывает) захватило с первой строчки:

У нас в классе вчера девчонка с собой покончила. Способ выбрала ужасный. У нее диабет, совсем нельзя было сладкое, а она инсулин с утра колоть не стала, вместо этого купила и съела три огромные шоколадки и потом умерла от какого-то там шока.

Полуянов мигом соотнес послание со вчерашней лентой криминальных новостей. Неужели то самое? Трагедия с пятиклассницей из Мурманска?

В школе сейчас полный шухер, типа «Синий кит» снова возродился. Это потому, что Оля дружила с одним типом из шестого «Б», Тимой Квасовым, а тот вроде как разные задания из интернета выполнял. И у них было задумано: сначала он суициднется, а Оля на следующий день. Но я не верю в это. Тима сейчас в больнице. А у нас у всех телефоны отобрали, сказали, что вернут только после того, как дома родительский контроль поставят. Но «Синий кит» точно ни при чем, потому что Олю по факту довела Машка Глушенко. Она ее с первого сентября чморила, а Тимоха защищать стал. А позавчера он в школу не пришел и Машка Олю жестко отметелила. И пообещала, что дальше будет только хуже. Но никто про это не знает: девчонки, которые с Машкой водились, молчат – и все остальные тоже. А сама Машка хвастается, что, даже если узнают, ей все равно ничего не будет, потому что она маленькая. Приезжайте, пожалуйста, мне очень жаль Олю, а Машка проклятая гадина.

Полуянов задумался.